Я захожу в кафе, в котором мы с Юной бываем не менее трех раз в неделю, и встаю в конец очереди. Меня в очередной раз посещает мысль открыть подобное заведение ближе к дому: Юна будет счастлива, и в меню обязательно появится мороженое со вкусом голубики. Я как-то сказал об этом Лисе, на что она со свойственной ей прямотой ответила, что я лишь хочу побаловать Юну, и что идея потеряет смысл, когда она охладеет к мороженому. Она права, но я пока никак не могу распрощаться с желанием срывать для них звезды. Теперь, когда у меня наконец появилась семья, хочется каждый день доказывать им, как сильно я это ценю.

— Какие вкусы на этот раз? — продавец, друг и поклонник Юны, произносить вслух эти слова: «для моей дочери», «для моей жены». Моя семья. То, о чем я запрещал себе думать годами, сбылось.

Я забираю три загорелых рожка и разворачиваюсь к двери. Из-за стеклянной двери вижу Юну и Лису и мысленно выдыхаю: они все еще здесь и это не сон. Это пройдет, знаю, пройдет. Просто нужно время.

По пути к выходу чье-то внимание заставляет меня обернуться. За дальним угловым столом я вижу его, чье имя не люблю произносить. Бывший муж Лисы сидит в компании невзрачной брюнетки, блеклой тени моей жены. Мы встречаемся глазами, и он сразу же их отводит, но я все равно продолжаю смотреть. Это мое личное напоминание ему, чтобы не смел приближаться в моему счастью. Пусть он беспрепятственно продал пакет своих акций и отказался от всех претензий на мою дочь, это не умаляет мою неприязнь к нему. Не удивлюсь, что в неожиданном всплеске благородства нет его заслуги, и это Лиса нашла способ его шантажировать, чтобы он исчез из нашей жизни.

Для меня Джексон Ван навсегда останется человеком, который в прошлом забрал то, что всегда принадлежало мне. Ее первый поцелуй, ее первый секс, ее первое замужество, первый крик моей дочери. За это я никогда его не прощу, пусть кто-то и скажет, что в этом нет его вины. Лиса говорит, что не держит на него зла, потому что он слаб, но я быть столь щедрым не обязан. Из-за него я мог потерять ее навсегда — он поднял на нее руку. Год назад каждый раз выходя из больницы, я всерьез раздумывал над тем, чтобы его убить.

Я ненавижу его, потому что он является напоминанием о моей слабости. Что тогда, много лет назад, он был тем, кто действовал увереннее, кто не бежал от себя и остался с ней рядом, тем, кто в итоге получил время с ней, предназначенное мне. Мне наплевать, насколько это неправильно: на лавры гуманности никогда не претендовал, и таким я себя устраиваю. Устраиваю и ее, а большего мне надо.

— И впрямь немного отдает голубизной, — Лиса крутит в руках рожок и улыбается. — Вам и впрямь можно доверять покупки, мистер Ким.

Со мной она совсем другая, не такая как с остальными: улыбчивее, ранимее, мягче. Ее по-прежнему побаиваются слабаки, и скажи я им, что она самая нежная на свете женщина, они конечно бы не поверили. Но она именно такая. Нежная, упрямая, сексуальная, строгая, добрая, ироничная. В ней так много разных граней, что и жизни не хватит, чтобы перетрогать их все. Я знаю, что она боится, что прошлое по нам ударит, и что наступит день, когда я за него упрекну. Я бы солгал, если сказал, что внутри ничего не щемит, когда я слышу ее имя, и что мне было легко те долгие месяцы, когда Юна считала отцом другого. Но она, моя дочь и наши будущие дети стоят того, чтобы позволить себе жить, не терзаясь прошлым. Я верю, что тогда, двадцать лет назад, Лиса мне подарила судьба. Если бы все было не так, за эти годы в одиночестве я нашел в себе силы выдернуть ее корни. Я пытался ее ненавидеть, пытался простить, убеждал себя, что переступил и забыл о ней, но ничего не менялось: каждый мой поступок, каждый заработанный цент, все это так или иначе было для нее одной. Поэтому я дал себе слово, что никогда ее не упрекну. По большому счету, прошлое теряет важность, когда на горизонте сверкает лучами целая жизнь.

— Толкается? — я прикладываю ладонь к теплому тугому животу Лисы и жду. До первого крика есть еще много приятных моментов, и я стараюсь их не упустить.

— Я тоже потрогаю! — отбросив самокат, Юна осторожно кладет руку рядом. Ее пальцы, перепачканные мороженым, задевают мои, и я невольно смотрю на Лису. Голубой цвет вряд ли спрячет клубнику.

Она улыбается, но я замечаю знакомый хрустальных отблеск на ее радужке, а потому поднимаю брови.

— Ты знаешь, что я не тряпка, Тэхён, — тихо отвечает Лиса и накрывает наши ладони своей. — Это просто гормоны.

Ни единого шанса. Я бы мог ждать ее всю свою жизнь.

Конец.