Дункан с рыком кинулся на бандита. Тот умело уворачивался вольтами, однако его кинжалы были слишком коротки, чтобы достать до тела наёмника. Переступая ногами, бандит прогнулся под рубящим ударом, вынырнул из-под руки и резанул Дункана в бок. Тот вскрикнул, спешно отходя и оборачиваясь, на что словил двойной колющий удар кинжалами в район солнечного сплетения и живота. Отражать такие было крайне неудобно. Клинки бандита были мелкими по сравнению с его мечом. А рана, нанесённая бандитом, давала о себе знать ноющей болью от каждого резкого движения любой части тела. Отступая, Дункан плясал в кружащемся танце, поддаваясь навязыванию такта ловким и умелым разбойником. Стоит отдать ему должное – сражаться с Соколом на равных, тем более диктуя ему свои условия в этой смертельной партии, мог только действительно отличный боец. Темноволосый был именно таким.

Они прокружились по всей опушке, создав собой одну большую воронку. В миг сражавшиеся оказались возле повозки, а через некоторое время и возле коня наёмника. Тот встал на дыбы и дико заржал.

Дункан зафиксировал оба клинка в прочном блоке. Их лица сомкнулись, разделяемые сталью. Наёмник смотрел в горящие глаза бандита: они насмехались над ним. Взгляд Дункана был непоколебим: безэмоциональным и холодным.

Вдруг послышался приглушённый стук, словно камнем ударили по стволу дерева. Бандит резко подкосил ноги, ослабил хватку, его глаза потекли. Он свалился. За его спиной стояла Елена, держа в руке здоровый камень. Её удар был не таким сильным – камень был чист, на нём не было крови, – но от неожиданности бандит выбыл из равновесия. Не теряя ни минуты, Дункан с рыком вогнал остриё меча под дых разбойника, слегка осевшего на подкошенных ногах. Тот вскрикнул, раскрыв рот, из которых потекли узкие багровые струйки. Его глаза пронизали небо, а потом закатились. Тело свалилось набок, дыхание прервалось.

Наёмник отступил назад, облокотившись спиной о ствол дерева. Его меч был залит кровью от основания и до эфеса. Переводя дыхание, он согнулся. Потом посмотрел на Елену. Та стояла, словно онемевшая, глядя на тело убитого бандита. А потом посмотрела и на другие тела. Сказать она ничего не могла, ибо к горлу подступал тяжёлый ком. Её грудь, сжатая корсетом, нервно вздымалась, камень как-то сам вывалился из её ослабших пальцев.

– Эй, спасибо. Сам бы я, наверное, не справился… – отдышавшись, сказал Дункан, исподлобья смотря на девушку. Та лишь молча посмотрела на него.

Потом наёмник зашипел, схватился за левый бок. Кожаный нагрудник, старый и слегка дряблый, и кольчуга под ним были запачканы багровыми пятнами.

– Тебя ранили? – спешно подойдя, девушка положила на его бок ладонь

– Ничего серьёзного. Обычная царапина.

– Надо посмотреть, и обработать, при необходимости. Иначе заражения не избежать.

Спустя некоторое время Дункан сидел перед костром в одной тёмно-коричневой рубашке, задранной кверху. Нагрудник и кольчугу пришлось снять. Елена умело обрабатывала его рану спиртом, найденным у бандитов в той бутыли, из которой они пили. Сказать честно, Дункан в очередной раз удивился её умению совладать с собой после вида крови. И, кроме того, она умело обращалась с раной, аккуратно поливая её жидкостью с весьма едким запахом. Достав из одной из сумок какую-то ткань, Дункан разорвал её и перебинтовал себе бок. На всё ушло минут десять. Солнце уже сходило со своего пика и медленно, но неутомимо наступал вечер. А вместе с ним и холодало ещё сильнее.

Закончив с раной и одевшись в кольчугу, наёмник затянул пояс. Посмотрев на повозку, он подошёл к ней. В нос ударил резкий запах крови. Зайдя за повозку, Дункан увидел два мёртвых тела: одним был мужчина, лет тридцати, в крестьянской рубашке с меховым воротничком, серых штанах и сапогах с высоким голенищем; второй лежала молодая, истерзанная полуобнажённая женщина. На её теле с кровяными подтёками распластались следы насилия.

– Суки… – прорычал Дункан сквозь стиснутые зубы, потом сплюнул.

Девушка шла к нему.

– Стой там! – приказал он Елене, вытянув руку.

– Почему? Что там? – спросила она, выглядывая из-за стороны.

– Стой там! – нервно повторил наёмник. – Вернись к костру и сядь к повозке спиной! И чтобы не оборачивалась!

– Но…

– Делай, что говорю!

Елена понурила голову, но сделала так, как велел наёмник. Она прошла к центру опушки и села перед костром, обхватив колени руками и глядя на то, как пламя нервно танцует в сооружённом из малых камней круге.

Наёмник раскрыл тент. В повозке были бочонки, корзины и сундук. Кроме них, как удачно, лежала лопата. Взяв её, Дункан зашёл за повозку и подошёл к одному из деревьев, после чего начал энергично копать. Лопата жадно вгрызалась в землю, разбрасывая вокруг ног наёмника крошками тёмную почву.

Прошло много времени, прежде чем Дункан выкопал яму. На это ушли его последние силы. Он устал.

По одному он перетащил тела двух убитых к яме и аккуратно сложил их, рядом друг с другом. Кем они были друг другу при жизни? Мужем и женой? Любовниками? Сейчас они соседи в одной общей яме, которая засыпалась отрывистыми махами лопаты, вгрызавшейся в рассыпающийся холмик тёмной почвы у её края.

Спустя некоторое время она была засыпана, а на ней Дункан насыпал небольшой холмик.

Потом резким махом воткнул лопату в землю, вытер лоб и пришёл к костру, уставши сев на одну из подстилок рядом с Еленой.

Девушка посмотрела на него.

– Что там было?

– Там были плоды творения человеческой жестокости. – Дункан ответил холодно, смотря на костёр.

Глаза Елены наполнились печалью. Она вздохнула, опустив подбородок на сложенные на колени руки.

Так сидели они молча очень долго и наблюдали, как вечерние сумерки окутывают горизонт деревьев перед ними, от чего их верхушки окрашивались в тёмный.

– В повозке есть еда. Перекусим и двинемся дальше, – спокойно сказал Дункан.

– Что-то у меня аппетита нет… – грустно сказала Елена.

– Забудь это, как страшный сон.

– А как же тела, разбросанные по опушке?

– Представь просто, что их здесь нет.

Спустя некоторое время они ели и пили возле костра. В повозке были найдены окорока зажаренного мяса, засушенная рыба, хлеб и готовая гречневая каша. Из питья были яблочный сок и виноградное вино. Выбрали вино. Девушка выпила два бокала, закусывая его мясом и кашей. Дункан выпил вдвое больше.

А потом, поев и взяв с собой то, что можно было увезти, они отвязали коня, сели и поехали на юг, к темнеющему горизонту высоких хвойных деревьев.

Вестибюль царского дворца, окунувшийся в сумрак, был просторен и пуст. Белые стены богато отделанного помещения гладил хмурый отблеск дневного света, проникавшего сюда через высоченный проход, обставленный с обеих сторон распахнутыми дубовыми инкрустированными дверями, неимоверно огромными. К центру помещения росла световая дорожка, что выделяла на полу из белого кафеля все его царапины неровные линии, за не одни десятилетия постепенно портившие эту ровную гладь, на каждом прикосновении чьих-либо подошв отдающую гулким эхом, уносящимся во все части переднего парадного вестибюля, устремляющимся вверх по белоснежной мраморной лестнице, проникающим во все ответвления дворца на втором этаже, перекрытом балюстрадой, и выше, к куполообразному потолку.

За вторым этажом шёл третий: белая лестница с двух сторон поднималась на три десятка ступеней на непросторную площадку, а потом уходила ещё выше, разворачиваясь в обратную сторону, и приводила на балкон третьего этажа, последнего. Балкон этот был перекрыт серебристым парапетом, тонкие вертикальные линии в нём, которые доходили стоящему до пояса, были инкрустированы перламутровыми камушками, что покрывали чистую и гладкую сталь своеобразной блистательной пудрой. Любая балюстрада, любой парапет, любой подоконник здесь был выстроен и выкрашен с особым энтузиазмом.

Здесь, на третьем этаже, в разные части дворца уходили тонкие коридоры. Тут же располагались тронный зал, царская опочивальня, покои царевича Якова и царевны Елены. Последние уныло пустовали. Распахнутые белые дверцы открывали проход на просторный балкон, спрятанный под свисающими с гранитного карниза лиловыми занавесками, что сейчас нервно колыхали от проникновения в комнату царевны сильного сквозняка снаружи. Закрыть дверцы балкона было некому.