Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- А телевизор отсюда видно?..

Егерь приволок с крыльца и выставил на круглый обеденный стол трофеи: четыре бутылки и пакет с мелкой таранью. Присел на корточки, схватил Фомкину морду в ладошки, что-то молча спросил. Тот молча ответил...

С возвращением Игоря Максимильяновича оба засуетились, завиляли, в частности Фомка (будто один из высоких бокалов, что принёс хозяин, предназначался ему).

Бурханкин споро переложил королевский халат и пижаму Франца со спинки стула на диван, плюхнулся в деревянную ложбину венского сиденья.

- Давай, Фима, включай телевизор. Посмотрим, что новенького.

- А, - вяло возразил Франц, - что там может быть...

Егерь приосанился.

- Мне интересно послушать, как живёт народ.

Франц объяснил, откупоривая бутылку:

- Мы с тобой даже не народ, Вилли, мы - население!.. А новости будут в полдень.

Но телевизор всё-таки включил.

Минут пятнадцать их уныло развлекала политическими дебатами какая-то правительственная дама, рьяно подтверждая только что сказанное Францем:

"Население не живёт, а выживает!" - скорбно вещала она, выгодно блистая против какого-то лидера с уркаганским имиджем.

Франц переключил на другой канал. Там во всех подробностях, с различных ракурсов, показывали криминальные новости. Он посмотрел, не выдержал, произнёс что-то ёмкое.

Бурханкин быстро захлопал короткими щеточками ресниц:

- Как ты сказал?

Игорь Максимильянович поставил бокал и попытался объяснить.

- Ты вот, охотовед Егор Сергеевич Бурханкин, разве не видишь, нам постоянно напоминают: в дерьме живём! Ну?.. Становится нам веселее от этой информации? Мы оптимистичнее смотрим на жизнь?..

- А чё нам на неё смотреть? - бодренько откликнулся егерь, утирая губы. - Некогда смотреть. Живём, как умеем. Может, похужее, чем раньше в телевизоре! Но в натуре - всё одно: что тогда, что теперь.

Игорь Максимильянович ядовито возразил:

- Раньше был другой госзаказ: всё у всех было распрекрасно! Теперь же - нам открыли глаза: кругом лишь канализация. И к какому месту прикажете прикладывать сию "полезную" информацию?

Пока Бурханкин кивал, громко вкушая хмель, Франц продолжал:

- Народ сам знает, где у него болит. Вы нам покажите, где выздоровело!.. Как бы ни было погано, жизнь-то всё равно происходит. Я строю, лечу, учу, учусь, сочиняю, дружу, сею, рожаю... - (Тут Бурханкин вдруг перестал кивать.) - Я люблю, страдаю и мучаюсь, пою и радуюсь. Я не только телевизор смотрю... Я ещё умею читать, а иногда и думаю...

- Ты, Фима, не путай меня! - вдруг обидчиво заявил егерь. - Ты-то чего Иванушкой рядишься?.. Учить ты мастак! Но когда ты сеял? Ты и охотишься только из удовольствия, а не для прокорма.

Он выразительно обвёл глазами прочный пятистенок и всё, чем друг-законник смог благоустроить дом. Громада-холодильник из Германии сам о себе напомнил рёвом.

Франц поморщился:

- Я же в общем смысле... Я хочу сказать, что...

- Вот и говори за себя! Ты вот как-то устроился. И даже дочь у тебя есть, подарки тебе шлёт... У меня вот - ни одной живой души на свете, кроме Волчка...

Франц уже двадцать один раз пожалел о своей внезапной откровенности.

Он сразу перевёл разговор на более понятные Бурханкину вещи:

- А где Волчок? Почему ты без него?

- Да, - вздохнул Егор Сергеевич, - Волчок в лес подался, видно, пора ему пришла. Не станет он дома помирать.

- Да он же ещё...

Бурханкин нетерпеливо тряхнул короткой веснушчатой лапкой:

- Сам только что сказал: всяк свой срок имеет.

Игорь Максимильянович поразился спокойствию, с которым товарищ отнёсся к уходу верного помощника. Поглядел на Фомкину метлу, изредка, сквозь сон, лениво выбивавшую пыльную морзянку из-под стула.

Кто знает, по какой дорожке покатились бы невесёлые мысли Франца, если бы он был один. Но Бурханкин не собирался уходить, хотя пиво было выпито да рыбка съедена.

Франц предложил ему новую тему для разговора:

- Вилли, почему принято считать, что финал счастливый, как сейчас модно говорить, "хеппи енд", - если оканчивается всё свадьбой? Тебе не кажется, что главные злоключения героев - впереди?

Бурханкин глубокомысленно сдвинул бровки, рассматривая на тёмной клетчатой клеёнке золотистую шелуху тарани.

- Ты о каком кино говоришь?

- Да неважно! Книга, фильм, спектакль - какая разница, я тебя о сути спрашиваю...

Бурханкин был не согласен:

- Вот и очень как раз это важно. Потому что в книжках - одно, а в жизни...

Франц забарабанил по столешнице сухими пальцами, вдребезги разбивая Фомкину дрёму.

- Давай, излагай. Мы с тобой два старых... перечника. Можем и про жизнь...

Бурханкин изо всех сил пытался одолеть задачу.

- Да что рассуждать... Я... это... - он опять убежал взглядом в рыбную шелуху. - Я когда на Селене женился... я вообще думал: всё!..

- Что "всё"?.. - поощрил его мыслительный процесс Франц.

- Ну, уж... - Егор Сергеевич развёл руками: если, мол, не понимаешь, то чего с тобой и говорить-то!..

Но Франц понял:

- Да, самое горькое у вас началось гораздо позже...

Бурханкин окончательно закопался в требухе...

- Ты... это... Ты, Фима, это брось... Не надо ворошить... Ты чего-то совсем... Пойдём-ка лучше пройдёмся. Фомка, вон, закис. Ему бегать надо, а то обленится.

Франц даже обрадовался.

Пока он посещал чуланчик-санузел, Бурханкин за этим же самым сбегал на двор. Вместе с Фомкой прошёлся по усадьбе. Поздоровался с пугалом, придирчиво осмотрел деревья и кусты. Пора цветения уже закончилась. На ветвях туго завязались плоды, обещая богатый выбор варенья на зиму.

- Фима, - крикнул Бурханкин, - кто помогать будет? Кого в этот раз позовём закрутки делать?..

- Найдём кого, - прокричал в ответ Франц, запирая входную дверь. - Я Лизочку уговариваю в отпуск погостить. С того года всё обещает приехать полюбоваться на наши с тобой хоромы.

Бурханкин удивлённо оценил перемену спортивного костюма Франца на джинсы, свежую футболку с отложным воротничком и лёгкий пиджак цвета дорожной пыли.

- Чегой-то ты вдруг разоделся?

- Вдруг догуляем до райцентра? - пожал острыми плечами Франц. - Я в квартире давно не был. Может к золотому доктору завернём, если Марк Анатольевич не сильно занят.

Бурханкин отстал, как ворон склонил голову набок, оглядел себя со всех сторон, даже за спину извернулся. Не нашёл ничего нового.

Недоумённо подтянул на пузе синие форменные штаны, подаренные кем-то из городских охотников (все же школьниками были!). Поправил сетчатую тенниску, тоже пожал плечиками и, мельтеша подмётками сандалий, покатился за другом, отмерявшим сажени журавлиными ногами.

Он догнал Франца у ворот. Игорь Максимильянович пропустил его вперёд и притворил за собой калитку...

По дороге через лес Бурханкин всё пытал друга:

- Ты правда хочешь дочу вызвать? Зачем?

- С тобой познакомлю, - уклончиво ответил Франц.

- Не упарится она за месяц тутошней жизни? Не в Германии, чай!..

Игорь Максимильянович гордо возразил:

- Лизхен у меня - хозяйственная девочка. С пяти лет приучил её со всем и со всеми управляться... Без матери росла. Замены не нашёл. Да и не искал... - Франц наверное впервые за многие месяцы общения с егерем высказал сокровенное: - Пусть побудет с отцом хоть немного. Трудно одному, Вилли...

Бурханкин сбился с шага, прицелил снизу глаза-дробины.

- Ты же сам, вроде, по хозяйству вполне... По тебе вообще не заметно, что, это... что один живёшь.

- Управляться, дорогой мой, не проблема... Хуже другое, словом перемолвиться не с кем! - Он повернулся и вбил слово одним ударом, как гвоздь: - Тошно!..

- Говорить-то можно... Мы же с тобой вон как разговариваем!.. Обиженное сочувствие Бурханкина прозвучало отголоском беседы за пивом. - А без бабы вообще-то плохо... плохо без бабы в доме. Где бы найти такую...

49
{"b":"73291","o":1}