Она поискала глазами помощи у музыкантов. Те, казалось, не заметили.
Пётр, перебирая струны, о чем-то тихо говорил с Гонзой, который всем своим видом позировал для вечности или, на худой конец, для картины.
За Ваську вступился Бурханкин:
- Она мне уже обещала, это... Она пойдёт со мной Орлика кормить!..
Тарас Григорьевич не отступал:
- Что это за "она", когда у девушки есть имя? Как вас зовут, деточка? - сладенько поинтересовался он.
Та молниеносно вскочила, укрылась за спиной Бурханкина. Спроси кто сама бы не объяснила, отчего ей столь неприятен завхоз Тарас Григорьевич.
Василиса склонилась над оборванным шнурком высокого ботинка:
- Да зачем, здесь топить? И так тепло, а мы с Егором Сергеевичем - к Орлику.
- Вот и ладненько! Вместе сходим. Мне ведь тоже в подклеть... - сказал Тарас Григорьевич и добавил назидательно: - Сейчас тепло, а завтра тем более всё должно быть в ажуре.
Он собрался поухаживать: поставил ведро, потянулся лапищами к её куртке из разноцветных меховых лоскутков.
Василиса рванула к выходу:
- Егор Сергеевич, я вас на крыльце жду!.. - и умчалась, хватая на ходу шарф.
Пётр с Георгием только теперь ошеломлённо поглядел ей вслед...
Обрамлённый лесными кудрями, покрытый нехоженым снегом, залитый восковым светом огромной луны - лик зимнего двора был непостижимо прекрасен.
Певунья замерла на балюстраде крыльца. Не обременённая ни годами, ни знаниями, она промолчала, тихо-тихо что-то промолчала, чтобы самой себе неслышно...
Скрип двери за спиной пробудил Василису от грёз. На крыльцо вышли музыканты.
Она вздрогнула и проронила от неожиданности, вцепившись в Петра:
- Белый, я хочу быть такой...
- Да! Покой!.. Красота! - громко залюбовался, нарушил девственную тишину Гонза: - Какой воздух!.. Здоровья - на сто двадцать лет! Но я бы долго не смог: я - урбанист!
Васька ехидно прищурилась:
- А вы чего вышли? У меня здесь свидание.
- С кем это?! - плечом к плечу грозно надвинулись музыканты.
- Мало ли... Со снегом!...
За их спинами маячил Тарас Григорьевич. Певунья отошла подальше. Пётр с Гонзой перегруппировались, загородили ей дорогу.
- Дружка себе нашла... Теперь будет шляться, вместо того, чтобы работать... - озабоченно покачал головой Гонза.
- Ладно, давай соорудим ей п-приятеля, чтобы не п-пришлось их вдвоём п-потом далеко искать, - предложил вариант Пётр.
Что друзья порешили с её личной жизнью, Василиса уж и не слушала: от подножья крыльца Бурханкин делал таинственные знаки.
- Как вы там оказались? - удивилась она.
- Я через дом спустился.
- Тайный ход?.. - Девушка поспешила к нему, маневрируя между музыкантами и престарелым завхозом. - Покажите!..
- Да нет, - разрушил её романтический настрой Тарас Григорьевич. - Там удобства. Биотуалет. Я лично доставал. Никакого запаха!
*** Белоснежный Лешак
Наутро субботы выпал густой влажный снег. Бурханкин пришёл в Большой Дом не один. Его сопровождал солидный пёс Волчок - грязный и кудлатый, как дым от паровоза. Волчок величаво лёг под стол, оттуда вгляделся разок по-родственному в глаза Василисы - крутую заварку с чаинками зрачков - и больше ни на кого не обращал внимания.
Седой голубоглазый Пётр тоже всё поглядывал на певунью, будто увидел на сосне незабудку. За полгода совместного творчества Василиса не раз удивляла его. Но ещё никогда не открывалась столь неожиданно, как вчера вечером.
Гонза разглядывал блестящий медный бок самовара, и так и сяк пытаясь призвать к порядку своё отражение.
Бурханкин сумбурно и воодушевлённо рассказывал гостям, с какими трудностями сегодня добирался. Аудитории непонятно было одно: егерь жаловался или хвастал.
Василиса больше не соизмеряла масштабы тарелки талии: проголодалась на воздухе и как миленькая уплетала за обе щеки гречневую кашу с топлёным молоком!
- Евдокия Михайловна! А можно ещё?..
- Да кушайте на здоровьичко! - радостно ответила повариха из кухни. Хлебушка ещё принести?
Васька вытянула из корзинки последний кусок и, обмакнув в молоко, "уронила" под стол. Волчок оценил - не подачку, внимание.
- Представляешь, я хотел выспаться, а встал, как дурак, с Петькой. отчего-то рассмеялся Гонза, - Мы вчера обещали тебе дружка - иди, поздоровкайся, ждёт у крыльца.
- Знаешь, Георгий... - она вдруг мгновенно напала на Гонзу: Во-первых, Белый - не Петька, а Пётр! И вообще не твоя забота!... Нечего брать на себя слишком много!..
Да, было заметно, что отношения между ними не простые. По крайней мере - не только творческие.
Пётр сделал попытку развести их по углам.
- Б-брэк, Васька, брэк! Нашла ухажера самостоятельно, - он кивнул на Волчка, - так хоть оцени наши старания. Мы же авторы!
Встал и взялся за корявую спинку тяжелого кресла Василисы, помогая отодвинуть. Певунья вскочила, кивнув, улыбнулась гитаристу.
Обратилась к егерю:
- Можно, мы Волчка возьмём?
- Вы у него спросите. Он и сам вас теперь, это... одну не отпустит.
Василиса замешкалась, беседуя с Волчком, и - нос к носу столкнулась у входа с завхозом, опять вошедшим незаметно.
Тарас Григорьевич хохотнул:
- Подпевать будет, как в Бремене. Сколько их там было - я про музыкантов - четверо?
Василиса резко согласилась:
- Точно-точно. Петух - Пётр, я - Кот, остаётся занять своё место только Волчку. Ты что умеешь делать, друг дорогой?..
Бурханкин похлопал друга по лохматой спине:
- Всё. Я учил. Главное - слово понимает.
Пётр потянул Василису во двор.
- А кто буду я? - подозрительно спросил Георгий, одеваясь.
- Догадайся с трёх раз! - бросила она, выбегая.
С чего это вдруг так? Директора коллектива, музыканта - и ослом?
- Георгий, идём? - спросил Тарас Григорьевич. - Сергеич, а ты?..
Бурханкин молча долил себе в стакан из самовара и стал сосредоточенно глотать кипяток.
- Как знаешь, - бросил ему завхоз и заторопился на выход. Перебранку, наверное, захотел дослушать.
Евдокия Михайловна повесила на плечо льняное полотенце, вынесла в столовую тазик с горячей водой для посуды. Она вообще вела себя очень деликатно: на глаза не лезла, в беседы музыкантов не встревала, выделила Ваське самую маленькую тарелку (в соответствии с аппетитом певуньи) и старалась обеспечить если не комфорт, то уют. Горожане всё-таки.
"Надо будет ещё воды поставить, - намечала она, сливая грязную воду в ведро, - девонька, должно, захочет умыться".
Но нельзя же всё время тактично молчать. Женская натура требует разговора, особенно при новых впечатлениях, поэтому повариха передала полотенце Бурханкину и спросила, ополаскивая тарелки:
- Ну, Егор, как они тебе?..
- Люди, как люди, - пустился в рассуждения Бурханкин, протирая посуду, - весёлые...
Он не успел договорить, как вернулся Пётр и начал активно подзывать их к окну.
- Да чего там смотреть?.. - сказала повариха. - Видела я, обычный снеговик...
- Нет, тот б-был мой кривой уродец, - возразил Пётр, - а теперь его не узнать... П-правда, завхозу п-прежний б-больше нравился... Он сказал, что Васька всё испортила...
Бурханкин вдруг стал горячо доказывать:
- Пётр, коль ему нравится кривой - пусть! Кому не дано - тому, это... не дано.
Ну и ну! Можно ли было ждать от Егора Сергеевича столь замысловатой тирады?..
Евдокия Михайловна глянула в окно, улыбнулась.
- Ладно тебе, что ж ты его виноватишь! Тарас же не сам таким сделался. Идите лучше наружу, полюбуйтеся.
Василиса увлеклась.
Традиционного шарообразного зимнего дядьку, кое-как скатанного музыкантами, она разобрала и заново подняла из липкого снега. Поставила на ноги, вручила ему в руки палку в качестве опоры, голову украсила ветками. Переключилась на лицо.
Как попало укрепив на затылке волосы огромной зубастой прищепкой, старалась вовсю - пригоршнями черпала из сугроба послушный материал. Прилаживала, оглаживала, где добавляла, где соскребала чуткими пальцами, изредка обогрев их дыханьем... Из разноцветных рукавов куртки болтались на резинках вязаные варежки. Изредка она хватала одну из них, вытирала с кончика носа капельку влаги - таяла от снежного восторга. Всё чего-то приговаривала.
