Тем временем я заметил одну деталь, которая здорово меня смутила. Прямо на лбу девушки я заметил цифры. Это были яркие, красные цифры, прямо как на электронных часах, что так хорошо видны в темноте. Вот только часы на лбу медсестры не показывали время, они мерно вели обратный отчет. Естественно, тогда я даже не мог и предположить, что за срок отмеряет этот таймер.
– А что это у вас на лбу? – я практически не мог говорить, лишь шевелил губами.
– Где? – она встала в полный рост, чтобы посмотреться в зеркало, висящее в изголовье моей кровати. Но, разумеется, ничего не увидела.
– Стерла? – она склонилась надо мной и снова улыбнулась.
– Нет. – Я не смог выдавить из себя даже хрип и попытался поднять руку, чтобы показать медсестре цифры, но я едва смог оторвать ее от кровати.
– Не надо, постарайся не двигаться. – Она нежно прикоснулась к моей руке.
Я ничего не понимал. Ведь я же ясно видел эти чертовы цифры?! Но тут откуда-то из глубин сознания пришел неясный ужас и какое-то невероятно узкое понимание произошедшего. Ну чего мог испугаться ребенок, попавший в больницу после разряда в 10000 вольт? Правильно, того что его теперь накажет мама.
И в страхе я заметался на кровати.
– Ма, мма, ммма! – я не мог кричать и лишь хрипел, пытаясь позвать самого дорогого на всей земле человека.
Медсестра спокойно обошла койку и взяла что-то и ящичка. Затем я ощутил аромат ее цветочных духов и вскоре уснул.
Следующие три месяца я провел в специальном ожоговом центре. Со мной работали врачи разных специальностей, и психиатр среди них тоже был. Но основная работа легла на плечи ортопеда, который во что бы то ни стало стремился восстановить двигательные функции моего тела в прежнем объеме. Этот крупный, седовласый мужчина действительно проделал великолепную работу и посвятил мне невероятно много времени. Но он словно бы ревновал меня к другим врачам, требуя безукоризненного соблюдения назначенного им режима, отчего консультация у психиатра бесцеремонно оборвалась едва начавшись. Не то, чтобы я собирался рассказывать этой милой бабушке про цифры, но кто знает, как бы изменилась моя жизнь, узнай тогда кто-то о том, что я вижу.
А лечение тем временем принесло свои плоды. Ортопед не обращал внимания на мои слезы, не обращал внимания на мою боль и собственную усталость. И именно благодаря ему, по окончании курса я смог выйти из центра на своих ногах, сумел обнять маму и, пускай и некрепко, но пожать руку отцу.
Засим мое амбулаторное лечение было окончено, и за его время я сумел принять на веру две важных истины. Первое, я понял, что все без исключения люди имеют свой циферблат на лбу. Второе, никто, кроме меня, эти цифры не видит.
И чувствуя, что это не нормально, я решил никому не рассказывать про эти цифры. Ведь дети всегда четко знают момент, когда стоит промолчать. Во время семейного застолья они вполне могут спокойно брякнуть о том, что видели, как мама с папой делают в спальне что-то странное. Но если ребенок почувствовал, что в нем есть что-то не то, что-то, что серьезно отличает его от других, то об этом он никогда не расскажет. Каждый из нас притащил с собой из детства какую-нибудь свою тайну, которая в итоге и превратила нас в тех, кто мы есть. То, что мы стремились спрятать как можно глубже, в итоге наиболее сильно повлияло на наши судьбы. Кто-то принял себя и смирился со своей тайной. Кто-то, наоборот, выстроил всю свою жизнь вокруг отрицания своего естества. И, видимо, моей сакральной тайной станут эти проклятые цифры.
Все стало на свои места, когда мне было одиннадцать. В тот зимний день я сидел дома и «болел» гриппом. Ну, то есть грамотно симулировал простуду, чтобы, когда папа уйдет на работу, сесть играть в денди. Я ходил в обычную общеобразовательную школу и был стандартным среднестатистическим оболтусом. От обычных детей меня отличали ровно три вещи: я пошел в школу на год позже, у меня было меньше пальцев на руках и на физкультуру я всегда одевал длинные штанишки.
Я помню, как в тот день прошел в прихожую, чтобы проводить маму, что собиралась поехать в магазин за продуктами. И тут я случайно обратил внимание на то, что таймер у мамы на лбу практически закончил отчет. И мне вдруг стало жутко любопытно. Меня буквально разрывало на части. Что же случится с мамой через час? Может она превратиться в монстра? А может, наоборот, она станет супергероем со сверхспособностями?
И вот, целый час я сидел на диване и, продолжал симулировать простудное заболевание, как вдруг неожиданно зазвонил телефон. Папа нехотя оторвался от завтрака, подошел к телефону и долго слушал, что ему говорит невидимый собеседник. Вдруг он выронил трубку, и спустя десять секунду упал на пол словно подкошенный. Я тут же подбежал к нему и принялся трясти его за плечи, стараясь привести в чувства. Рядом с безмолвным отцом лежала телефонная трубка, как-то неестественно громко ревущая на всю квартиру прерывистыми гудками.
Когда к отцу вернулось сознание, то он ровно секунду удивленно смотрел мне в глаза, а затем его лицо исказилось, и он заплакал, так ничего и не сказав.
Моя мама погибла в автокатастрофе. Дальнобойщик решил проскочить на желтый свет и превратил нашу старенькую иномарку в груду металлолома.
В первые секунды меня эта новость никак не задела. Словно где-то далеко, в некоей параллельной вселенной жил мальчик Ваня, мама которого только что погибла в аварии. Затем с нарастающим ужасом я начал понимать, что тот самый Ваня – это я. И это моя мама только что погибла.
Сначала у меня по коже побежали мурашки, а потом ноги внезапно отказались меня держать и я сел на пол. Какое-то время я просто сидел, шумно пытаясь вдохнуть, словно бы воздух вокруг меня в одну секунду стал непригоден для дыхания. И тут вдруг я все понял! Понял, что это за таймер. Понял, что он отсчитывает. И в ту же секунду я почему-то ясно осознал, что час назад в последний раз видел свою маму живой.
Тогда, пока мое тело совершало пару тяжелых вздохов между гулкими ударами сердца, слишком многое стало явным, и я ужаснулся своим открытиям. Все эти люди, каждый человек, которого я когда-либо встречал, были обречены. Но от отчаяния их всех спасало то, что они не знали, когда за ними пожалует жнец. А я это знал. Я загодя знал, что мама умрет, хотя тогда еще и не понимал этого. И также в эту трудную минуту я почему-то вспомнил моего ангела-хранителя, ту девушку из больницы, что пахнет цветами и умеет забирать чужую боль. Я неожиданно понял, что этого светлого человека уже не было среди нас.
Я так и не смог справится со смертью матери. Точнее, я не смог справиться со странным проявлением чувства вины. Я убедил себя в том, что мог что-то изменить. Я тысячи раз прокручивал в голове наш последний разговор с мамой, и корил себя за то, что мог как-то помешать свершиться трагедии и не сделал этого. А затем я взвалил на себя вину еще и за то, как позволил себе мечтать о том, что через час мама станет супергероем.
Мне тяжело было с этим жить, я закрылся ото всех. И никто не мог мне помочь, ведь никто не знал про цифры. В школе с тех пор я мало с кем общался. Отец со временем еще раз женился, и я, посчитав это предательством, перестал общаться уже с ним.
Нет, моя мачеха не была плохим человеком. Сейчас, когда прожил на этом свете довольно долго и повидал некоторые вещи, то могу сказать, что мне даже повезло с ней. Но она так и не нашла путь ко мне, хотя честно пыталась.
А затем, когда я учился в одиннадцатом классе, у меня родилась сестра и я, вместо того чтобы поступить в местный вуз, как планировал раньше, просто ткнул наугад пальцем в точку на карте страны и поехал туда учиться.
Нельзя сказать, что я полюбил этот город. Он был таким же серым и безликим, как и мой родной. И я так и не нашел здесь искомый покой. Правда, как я понял позднее, это было скорее связано с тем, что тогда, в юности, я просто пытался убежать от самого себя, но почему-то все равно захватил себя с собой.
