Только почувствовав, что Олег немного успокоился, Ксюша осмелилась тихонько спросить:
- Что это на тебя напало такое?
- Не знаю. Устал, наверное, - Олег вздохнул. - Ты прости меня, Ксеня. Закатил истерику ни с того ни с сего... Козел.
Ксюша легонько укусила его за палец.
- Это за козла, - пояснила она.
Снова помолчали, и снова молчание нарушила Ксюша:
- Ты говорил что-то о существе веры. Я не поняла.
- Говорил, - Олег болезненно сморщился. - Не говорил - орал, как взбесившийся...
Он поспешно отодвинулся от снова попытавшейся укусить Ксюши, с неохотой продолжил:
- А существо веры... Это учение одной из первохристианских сект монофизитов, кажется. Они, понимаешь, считали, что некие излучения молящихся душ (мы бы теперь это назвали психодинамической энергией) как бы подпитывают астральное существо веры, или иначе - ее тело. Чем больше верующих, чем истовее и согласнее их молитвы - тем сильнее существо веры, тем могущественнее боги. И кстати, по этому учению, когда с утверждением христианства иссякло лишенное молитв и жертвоприношений тело эллинской языческой веры, боги эллинские зачахли и превратились в бесов и демонов, блуждающих поблизости от своих древних храмов.
Ксюша подперла щеку кулачком, пригорюнилась (видно, жалко ей стало красивых мраморных эллинских богов), проговорила задумчиво:
- Знаешь, а что-то в этом есть. Ну, вот с точки зрения всяких теорий о биополях и прочем. Или вот крестный ход - он же действительно может вызвать дождь в засуху...
- Может, - усмехнулся Олег.
Ксюша положила голову ему на грудь:
- Ну а при чем здесь?..
- А при том. Христиане ведь не просто ставили церкви в местах поклонения языческим богам, а старались, чтобы святой, в честь которого церковь, как можно больше походил на своего языческого предшественника. Вместо идолов Рожаниц или, скажем, Макоши (богини животворящего начала) ставится церковь Богородицы. Вместо идола громовержца Перуна - церковь громовержца Ильи.
Ну, а если еще имена похожи (вот как с Велесом - Власием), так и совсем хорошо. Вот... А как все это выглядит с точки зрения учения о существе веры? Объяснять, или понятно?
- Это понятно, - вздохнула Ксюша. - Я вот про Навьих не очень поняла, что ты хотел сказать.
Брови Олега надломились скорбно, как на замазанных известью ликах:
- Понимаешь, ведь христианские проповедники внушали, что все языческие боги - мерзостные порождения сатаны. И, значит, Род-Святовит (это не какое-то сверхъестественное существо или стихия, как прочие боги, а собирательное воплощение предков) - тоже, и Навьи - души умерших пращуров - тоже. Это ж до какой степени надо оскотинить народ, чтобы о собственных предках вот так... Ладно, хватит об этом, спи!
Ксюша, закусив губу, рассматривала бледное, нервно подергивающееся лицо Олега. Ох, неладное с ним творится, непривычно он себя ведет. И говорит непривычно. Вот, хотя бы про Переплута... Темная ведь история, непонятная совершенно. Имя это поминается несколько раз в источниках христианской эпохи (сетовали священнослужители, что, дескать, по сию пору поклоняются нечестивцы этому самому Переплуту: брагу пьют из турьих рогов, пляшут, - одним словом, беса празднуют). А больше сведений о нем нет никаких. Что это за бог был такой, как выглядел, - ничего не известно. Кто-то из корифеев, правда, предположил, что Переплут и Семаргл - одно и то же, потому что вместе они нигде не упоминаются. Но это же просто бездоказательная догадка... А Олег так безапелляционно это утверждал, будто и сомнений тут никаких не может быть. Не похоже на него, совсем не похоже. И горячится он без причины, и вспышка эта нелепая... Видно, действительно очень устал. С чего бы? Уж не от нее ли?
Страшно... Спросить бы, да только как про такое спросишь?
Она немного подумала - как, но ничего путного не придумывалось, в голову лезли всякие неприятные и ненужные мысли, и, неожиданно для самой себя, Ксюша вдруг заговорила совсем о другом:
- Слушай, а ведь ты мне так и не ответил вчера... Вот во всяких там сказках, легендах - если заброшенная церковь, так в ней обязательно заводится нечистая сила. Почему?
- Заводится? - Олег скосил на нее влажно блеснувший глаз. - Может и заводится. Только что прикажешь считать нечистой силой? - Он отвернулся. Давай утром об этом поговорим, Ксеня. Плохая это тема для ночного разговора, честное слово - плохая.
Ксюша повздыхала невесело, однако спорить не стала - завозилась, примащиваясь поудобнее, ткнулась носом Олегу в щеку (это вместо "спокойной ночи") и вскоре заснула.
Она спала спокойно, только время от времени сильно вздрагивала всем телом - совсем как свернувшийся в кубле из мохерового шарфа звереныш. А кстати, как он там?
Олег приподнялся - осторожно, чтобы не потревожить Ксюшу; вгляделся в прозрачный сумрак. Ничего, спит звереныш, хотя шарф ему явно маловат: передние лапы не помещаются. Странноватыми показались Олегу эти лапы, слишком длинными для такого тельца. И вроде согнуты они как-то не так, и толстые очень, и форма их какая-то не такая... хотя... Может быть, такие лапы и должны быть у маленького волчонка?
Олег твердо решил не засыпать больше в эту ночь. Почему? Этого он и сам не знал. Как не знал и того, на секунду ли сами собой прикрылись его изнемогшие в тяжкой борьбе с сонливостью веки, или прошло несколько часов, прежде чем удалось разлепить их вновь? Последнее, пожалуй, вернее. Потому что в часовне снова все изменилось.
Исчез смутный вкрадчивый полумрак, исчезла сырость и затхлость, даже комары исчезли, прекратили свое выматывающее душу нытье. Воздух был холоден, резок; светлее не стало, но окружающее непостижимым образом было доступно зрению - все, до мельчайших подробностей. Может, уже утро? Нет...
И что-то еще, какая-то тревожная перемена затаилась совсем близко, вот тут... Какая? Олег понял это не сразу, а когда понял, сердце ледяным комком оборвалось у него в груди.
Ксюши рядом не было.
Олег вскочил, взгляд его заметался, зашарил вокруг. Безрезультатно. Нету ее в часовне, нету, нету... Господи, да где же она?! Стоп. Давай-ка без новых истерик. С чего ты, собственно, всполошился? Мало ли зачем человек может выйти ночью... Ночью. Среди бесконечных болот. Встать тайком, не разбудить близкого человека, которого уже давно перестала стесняться, встать и уйти туда, наружу, где страшно. Это Ксюша-то? Черта с два!
Олег снова беспомощно огляделся, позвал - сначала тихонько, потом сорвался на крик:
- Ксеня! Ксенюшка!
Не отвечает. Зато завозился в своем кубле волчонок, заскреб лапами, поднимаясь. Да нет, какой там волчонок...
Огромная черная тварь нелепо и жутко вскинулась над полом, сверкнула железным оскалом.
Олег медленно пятился, пока не почувствовал затылком набухшую ледяной влагой штукатурку. Тело сотрясала омерзительная мелкая дрожь, оглушительные удары сердца взламывали грудь и виски, между лопатками потекло холодное, липкое. "Вот и довелось испытать настоящий ужас" промелькнувшая мысль поразила своей нелепостью и, как ни странно, немного успокоила.
А это, вздыбившееся посреди часовни (и ни названия-то ему, ни имени не подобрать!), постояло, подергивая тяжелой остроухой головой, неуклюже шагнуло, опираясь на бесформенные, негнущиеся передние лапы... И вдруг круто осело назад, выпростало их из-под себя, и развернулись они огромными черными крыльями, взмахнули, погнали по часовне волны неожиданно горячего и плотного ветра. С сиплым шипением чудище обернуло к Олегу щерящуюся хищную пасть, полыхнуло в лицо мрачным багровым пламенем глаз, и вновь невыносимый ужас ледяными тисками сдавил Олегово горло: он понял.
Так вот ты какой, бог Переплут, славянское подобие крылатого пса Семаргла! И ведь уже случалось видеть на старинных орнаментах, даже среди барельефов на стенах древних православных храмов двулапое, двукрылое собакоголовое существо.
Но не зная наверное, что это - ты, не зная сути твоей, разве можно было угадать, что пращуры видели в тебе не пса, что треугольнички, часто изображаемые рядом, - это не символы нарождающихся ростков? Ведь острыми бывают не только ростки...
