- Постараюсь, - улыбаясь, ответил Волков. - А ты что скажешь, штурман?
После моего доклада улыбка с лица командира исчезла. Еще бы! Мы летели на высоте 500 метров, но разглядеть ничего нельзя было: землю покрыл туман. И чем ближе мы подходили к аэродрому, тем больше туман сгущался.
Волков запросил командный пункт полка. Радист Константин Воронов буквально через минуту принес ответ: "Хоботово закрыто". Самолет летит быстро, а горючее расходуется еще быстрее. И все же командир экипажа сделал два круга над аэродромом. Никаких проблесков. Плотная белая пелена окутала всю окрестность. Производить посадку, не видя земли, очень рискованно: системы слепой посадки в то время еще не было. Мы могли выброситься на парашютах, но таких ТБ-3, как наша "двойка" (с моторами М-34РН), в полку остался только один, и мы решили попробовать посадить, спасти машину.
Лейтенант Ю. Е. Волков взял курс на север, в район вероятного ослабления тумана. Что случится раньше - кончится горючее или откроется хотя бы кусочек земли для посадки? Прошло шесть долгих томительных минут, и вдруг навстречу нам лениво пополз спасительный разрыв в мутной пелене тумана. На радостях хотелось крикнуть "ура", но тут, как по команде, разом заглохли все четыре мотора. Кончилось горючее. Тишину нарушал только встречный поток воздуха. Высота катастрофически падала, а "окно" исчезло.
Мы снова оказались в плотной массе тумана. Однако изменить решение о посадке было уже невозможно: четырехлопастные винты застыли и погрузились в серую муть.
Удар колесами о землю. Самолет подпрыгнул и, сделав пробег по каким-то буграм, остановился. Вылезать из машины бесполезно. Туман был настолько густой, что за метр ничего не видно. Часам к одиннадцати он рассеялся. И мы оказались... в стране "лилипутов". Маленькие человечки буквально облепили наш корабль, который стоял в трех метрах от обрывистого берега колхозного пруда. А на другом берегу виднелся красивый деревянный дом с вывеской "Детский сад". Стрелок и радист объяснили малышам, где крыло, фюзеляж, хвостовое оперение. А любопытные ребятишки щупали колеса и удивленно кричали:
- Какой большой аэроплан!..
Нам привезли горючее. Волков и второй пилот Коломиец тщательно осмотрели поле, прикинули его размеры и, подрулив на самый край, взлетели не хуже, чем с аэродрома.
В полк мы возвратились к моменту подведения итогов боевой работы за предыдущий месяц. Собравшись на лесной поляне, летный и технический состав слушал приказ командира части. Читал его начальник штаба подполковник Р. В. Андреев. Картина была впечатляющая. Нет необходимости приводить цифры, свидетельствующие о том, какой урон мы нанесли противнику за это время. Достаточно сказать, что экипажи тяжелых бомбардировщиков выполняли боевую работу по уничтожению скопления вражеских эшелонов, разрушению железнодорожных путей на станциях Барвенково, Краматорск, Славянск, Орел, Карачев, Рославль; они бомбили гитлеровские аэродромы в Карачеве, Барвенково, Краматорске; громили неприятельские войска и технику в Томаровке, Пушкарном, Бутово, Быковке, Покровке, Лучках, Карановке, Прохоровке, Изюме, Белгороде и других городах и населенных пунктах.
В числе лучших были названы экипажи лейтенантов А. С. Пошишолина, В. И. Феоктистова и Ю. Е. Волкова. Вместе с командирами кораблей были отмечены и штурманы: лейтенант Виктор Аверин, младший лейтенант Игорь Волков и я. Товарищи тепло поздравили нас, пожелали новых успехов.
В тот же день мы услышали радостную весть о том, что советские войска освободили города Орел и Белгород. Среди других соединений и частей, получивших наименование Орловских, была и наша 54-я дивизия АДД.
Сообщение Советского информбюро и приказ Верховного Главнокомандующего вызвали новый прилив сил у авиаторов и поток заявлений о приеме в ряды Коммунистической партии. В эти дни стал коммунистом и бортмеханик А. А. Забродский. Тепло пожимая ему руку, секретарь партбюро полка капитан Козлов сказал:
- Поздравляю, Антон Афанасьевич! Вы - пятидесятый однополчанин, принятый в партию за время боев под Сталинградом и на Курской дуге. Надеюсь, высокое звание коммуниста оправдаете с честью.
- Буду стремиться к этому, товарищ капитан, - ответил бортмеханик.
Слово свое он сдержал. Сутки спустя я убедился в этом лично.
2
8 августа наш экипаж вызвали в штаб полка.
- После ожесточенного боя с гитлеровцами партизанскому отряду Семенова срочно необходимы боеприпасы, оружие и медикаменты, - сказал майор Афонин. У вас машина хорошая, экипаж опытный, вам и поручается полет в Клетнянсквй лес. - Командир испытующе посмотрел на Волкова.
Лейтенант ответил спокойно, будто знал об этом давно:
- Мы готовы вылететь хоть сейчас.
- Да, именно сейчас. Полетите на елецкий аэродром, возьмете там груз, заправитесь и с наступлением сумерек произведете взлет.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы произвели посадку в Ельце. На большом аэродроме нас ожидал груз. По десять больших брезентовых мешков лежало против каждого самолета. Мы быстро загрузили свою машину, заправили ее горючим и пошли ужинать.
В столовой ко мне подошел штурман эскадрильи старший лейтенант Е. И. Петров, координировавший из Ельца работу нашей эскадрильи со штабом партизан. Он отвел меня в сторонку и тихо сказал:
- Будьте осторожны. В партизанских районах немцы имеют усиленный воздушный патруль. - Петров поправил светлую прядь волос, надел пилотку и повторил: - Смотрите там повнимательней.
- Спасибо за предупреждение, - сказал я и хотел уходить, чтобы разыскать своих давних друзей Сысуева, Кошелева и Рустемова, но Петров остановил:
- Сегодня подсажу к вам молодого штурмана, младшего лейтенанта Михаила Кривошеенко. Покажите ему партизанский край. Возможно, скоро выпустим его самостоятельно.
За ужином я встретился с товарищами. Узнав, что мы летим во вражеский тыл, Василий Кошелев дал мне где-то раздобытую им гранату, Михаил Сысуев пригоршню патронов к пистолету, а Курал Рустемов - три куска хлеба с маслом.
- Все пригодится, - сказали они.
В штурманской кабине я был за старшего. С момента взлета все делал Кривошеенко, а мне лишь приходилось временами проверять его записи, контролировать расчеты. "Старается, значит, дело пойдет!" - думал я о молодом коллеге.
Пролетели Орел. Михаил показал мне линию фронта. Расчетное время сошлось с фактическим. Я встал за пулемет и начал вести наблюдение. Чистый воздух приятно освежал лицо. Над головой весело мерцали звезды. Впереди показались брянские лесные массивы и костры на партизанских площадках. Кое-где фашистские стервятники обстреливали огни, но они не гасли, а еще ярче разгорались.
- Истребителей видишь? - спросил меня командир экипажа. - Предупреди воздушных стрелков.
За носовой пулемет встал Михаил Кривошеенко, сержант Воронов, прижавшись к другому пулемету, просматривал нижнюю сферу. Как правило, радиосвязь с землей он заканчивал перед линией фронта и приступал к обязанностям стрелка. В заднем отсеке (в хвостовой кабине) сидел воздушный стрелок Николай Лазарев. Он будто врос в пулемет.
- Будьте спокойны, - крикнул мне сержант, - к хвосту фрицев не подпущу!
Проходя обратно, я обратил внимание на борттехника Александра Леонова и бортмеханика Антона Забродского. Они установили никем не предусмотренные два пулемета Дегтярева, и сейчас, как по команде, прильнули к ним. Один - с правого борта, второй - с левого. Беспрерывно гыркала турельная кабина стрелка. Там, в башенной установке над фюзеляжем, сидел воздушный стрелок Иван Быченко.
Доложив обо всем лейтенанту Волкову, я показал на цифру 400. Самолет подходил к цели. Летчик убрал газ, повел машину на снижение и сделал два круга над знакомой нам партизанской площадкой. Внизу появились костры. Привычным ударом финки Леонов разрезал нижний канат, и десять больших мешков с грузом полетели из бомболюков на землю.
Облегченная машина легко набирала высоту. Позади уже десятки километров. Мы шли на юго-восток на высоте 1000 метров. Мелькнула полоса железной дороги, чуть правее - город Почеп. И вдруг откуда-то появились самолеты противника. Один "мессершмитт" подошел к нашему ТБ-3. Ночную темень разрезали свинцовые трассы. Казалось, оба самолета соединились разноцветными лентами. Но огонь наших стрелков оказался точнее. "Мессер" задымил, пошел со снижением и исчез.
