Мало, но ничего. Волков знал, как стоять да ходить под пушечным огнём. В крепостях сидел, крепости штурмовал. Стоишь иной раз у крепостного зубца с арбалетом и ждёшь выстрела большой осадной пушки, гадаешь, куда следующее ядро полетит. Выше, ниже тебя, в стену шлёпнет, разбивая кирпичи, к соседу полетит или к тебе. Убьёт сразу или оторвёт ноги. Даже вспоминать то неприятно. Мороз по коже.

А если уж в первый раз под пушки попал, то совсем человеку плохо. Защиты ни от ядра, ни от крупной картечи нет, никакой доспех от них не спасёт, ни умения твои тебе не помогут, ни храбрость, надежда только на молитву. Надейся, что Бог тебя услышит.

Вот и всё, оттого ноги подкашиваются и появляется желание спрятаться, уйти, сбежать. Суетятся мужики на берегу, сержанты да офицеры их успокаивают, но даже отсюда видно, что вражеские солдаты готовы кинуться вверх по берегу, туда, где картечь их доставать не будет.

«Да, если хамы первый раз под пушки попали, им не позавидуешь».

Впрочем, ему ничуть не жаль этих людей. Совсем не жаль. Он неотрывно смотрит на тот берег и хочет, чтобы как можно больше их корчилось на песке.

«Что, быдло взбесившееся, страшно? Это вам не навоз по огороду раскидывать. Бойтесь. Картечь не помилует. Это хорошо, хорошо…Это вам за Увальня, за Бертье, за Гренера, за всю вторую роту. Жрите».

А пока полковник с удовлетворением глядел, как раненых хамов уносят с берега, на том берегу появились и рыцари. И сразу же Железнорукий махнул рукой в сторону противоположного берега.

Переправляйтесь.

И рыцари один за другим стали спускаться к воде.

– Наглецы какие! – с неприятным для Волкова восхищением произнёс Пруфф.

– Как до середины реки доедут, так бейте по ним, – сухо говорит полковник.

– Кулеврины, по кавалерам – пали по готовности! Только цельтесь, ребята, цельтесь хорошо.

Первый рыцарь уже заезжает в воду, они и вправду не спешиваются. Волков, наверное, слез бы и шёл, аккуратно нащупывая дно.

– Палю…, – кричат один за другим канониры небольших пушек.

И опять звонко и не так уж громко, по сравнению с картауной, одна за другой хлопают кулеврины.

Может, то было военное везение, может, Бог был к кавалеру благосклонен, а может, канониры уже наловчились стрелять точно в цель, но первое же ядро отрывает голову коню, на котором ехал первый всадник. Голова взлетает вверх, а сам конь вместе со всадником валится плашмя в воду. Всадник скрывается под водой, только копыта конские из-под неё торчат.

«Вот, а я бы пешим шёл, коня в поводу вёл. А ты барахтайся теперь, болван, надеюсь, ты ногу из стремени вытащить не успел. И тебе это за вторую роту, надеюсь, не выплывешь, будешь знать, как моих людей топтать».

И никакого снисхождения не было у кавалера к тому рыцарю. Служили они хамам, топтали его людей, так ещё и еретиками были скорее всего – пусть хоть все потонут.

Другие рыцари спрыгивали тем временем с коней, кидались на помощь к своему товарищу.

– Пруфф, бейте по ним, бейте из картауны, пока в кучу съехались, хорошо же стоят.

– Картечь мелкая, далеко для неё, рыцарский доспех не возьмёт, – сомневается капитан.

– Попробуйте. Стреляйте.

– Канонир картауны, пока кавалеры в кучу собрались, врежь им.

– Да, господин.

Наводчик припадает к стволу. Волков смотрит то на него, то на рыцарей, которые, к его сожалению, достают своего товарища из-под воды.

«Да быстрее же, быстрее».

Ему не терпится, но подгонять канонира нельзя, спешка только увеличит вероятность промаха. Волков молчит, хотя уже готов сам кинуться наводить орудие. Вернее, помогать. Сам, конечно, он этого делать не умеет.

Кавалеры уже вытащили своего лидера. Поддерживают его. Он, стоя по пояс в воде, открывает забрало шлема, дышит…

И тут:

– Палю!.. – кричит канонир.

Бах-х-х…

Волков уже готов был к такому громкому хлопку, открыл рот и смотрел, как густой рой мелкой картечи летит прямо к рыцарям и их коням. Свинец взметнул мелкие фонтанчики прямо там, где и нужно было, прямо вокруг сбившихся в кучу рыцарей. Одна лошадь, с которой кавалер спрыгнул, чтобы спасать своего товарища, стала биться в воде, а ещё одна встала на дыбы, скинув седока в воду.

– Накрыл, – удовлетворённо произносит канонир, глядя на кутерьму, что началась на переправе.

Те рыцари, что ещё не вошли, ждали, а те, кто уже вошёл, поворачивали назад. Ещё трое пешими выходили из воды, под руки вели своего товарища, который шёл так неуверенно, словно собирался упасть. Видно, одна из картечин нашла щель в его доспехе.

– Кажется, переправа в этом месте на сегодня закончена, – с улыбкой произнёс капитан Пруфф, глядя, как, увлекаемые стремниной, на середину реки выплывают мёртвые лошади. Три штуки, одна за другой.

«Ну что ж, переправа сорвана, три лошади убито, один кавалер ранен. А главное… Главное, что у мужичья, которое торчит на берегу и всё это видит, задор упал, упал. Если даже кавалеры в своей прекрасной броне не смогли на вражеский берег вылезти, то им и пытаться нечего. Тем более, что потом придётся лезть на укреплённый лагерь, под те же самые пушки, что так их нещадно бьют здесь».

– Кавалер, – слышит он голос из-за плеча, Максимилиан указывает рукой на восток, на дорогу. – Колонна!

Волков вглядывается – так и есть. Люди, много, много людей. И им уже переправляться нет нужды, они уже на этом берегу и идут к нему. С барабанами, с флагами.

Колонна тянется и тянется, люди выходят из утреней дымки, кавалер прикидывает: шесть сотен, семь, восемь. Они подходят ближе. Волков уже различает флаги, слышит барабаны. Всё верно, он так и думал: перед сплочёнными пехотными колоннами свободным строем идут стрелки и арбалетчики. По сотне тех и других.

– Развернуть пушки? – спрашивает у него Пруфф.

Полковнику очень не хочется этого делать, он боится, что, как только артиллерийский огонь будет перенесён на другую цель, с той стороны снова полезут в воду мужики или кавалеры, но, наверное, придётся разворачивать.

Он не успевает ответить артиллеристу. Они оба с ним видят, как из прохода навстречу колонне выходит… ротмистр Вилли.

Он спокойно, даже вальяжно идёт вперёд. Идёт навстречу тысяче врагов, хворостиной похлопывая себя по сапогу, отходит от рогаток шагов на пятьдесят, останавливается и поднимает руку. Тут же за ним, быстро обходя вкопанные рогатки, выходят мушкетёры.

Волков думает закричать ему, требовать, чтобы немедленно вернулся за стену, но не успевает, Вилли кричит:

– Рядами по двадцать стройся!

Два сержанта стрелков показывают подчинённым, где начинаются линии. Мушкетёры деловито встают, ставят свои сошки, кладут на них свои тяжёлые мушкеты, они готовы, фитили, привязанные к рукам, дымят. Стрелки замирают, ждут команды.

Теперь Волков уже не думает останавливать Вилли, он видит, что молодой командир стрелков знает, что делать.

А тот ждёт. Видно, считает шаги. С какой дистанции мушкетёрам открывать огонь, он знает. Враг всё ближе, ближе… Двести шагов, теперь Волков уже различает офицеров и сержантов, а Вилли поднимает вверх свою хворостину. Ещё мгновение, ещё…

«Чего он тянет? Ещё полсотни шагов и арбалетчики смогут ему ответить».

– Первая линия, пали! – кричит ротмистр, тут же кричит Вилли, делая отмашку своей хворостиной.

Дружно, словно крепкую ткань порвали, прозвучал залп, окатив стрелков серым дымом. Но Волков смотрит не на стрелков и не на дым, он смотрит на арбалетчиков и аркебузиров врага, что идут в авангарде мужицкой колонны. Он видит, как десяток, а может, и вся дюжина арбалетчиков валится на влажную ещё землю. Товарищи хватают упавших и стараются быстро оттащить их из-под ног надвигающейся пехотной колонны. Это был неожиданный для кавалера результат.

– Первая линия в лагерь! – кричат сержанты. – Вторая линия, готовься!

«Ах, как это было хорошо, и не подумал бы, что на такой дистанции может быть такое прекрасное накрытие».

А Вилли снова поднял свою хворостину: