Вот таким было сообщение нашего консультанта, сделанного в начале судебного разбирательства. На очередное заседание, которое и должно было быть решающим, я уже приехал сам...

Коротко о том, что сам увидел и услышал в течение двух заключительных дней суда.

За время двухмесячного перерыва К. М. Азадовский все-таки добился, чтобы в суд, в качестве свидетелей, вызвали работников ленинградского КГБ Архипова и Шлемина, один из которых при обыске представился тогда, в декабре 1980-го, сотрудником милиции Быстровым.

Но на суд они не явились.

Судья Н. А. Цветков зачитал два документа, присланных в суд.

Заместитель начальника управления кадров ГУВД Лебедев сообщил, что, "поданным управления кадров ГУВД, Быстров Виктор Иванович на 19 декабря 1980 года не служил и в настоящее время не служит". То есть удостоверение было фальшивым.

А из КГБ пришло письмо, что "в настоящее время тт. Архипов В. И. и Шлемин В. В. находятся в очередных отпусках вне пределов Ленинграда, в связи с чем их явку в суд в качестве свидетелей не представляется возможным обеспечить".

Из других запомнившихся событий - допрос некоего Константинова, который тогда, в декабре 1980-го, был понятым при обыске. Привожу стенограмму:

Вопрос к Константинову. Как вы оказались понятым?

Ответ. При выходе из метро "Площадь Восстания" ко мне подошел работник милиции и попросил помочь.

Вопрос. Где вы живете?

Ответ. На Васильевском острове.

Вопрос. Как вы оказались в такой ранний час на площади Восстания, то есть в другой части города?

Ответ. (Пауза). С целью пройтись...

Вопрос. Какой общественной работой вы занимались в 1980 году?

Ответ. Я был руководителем комсомольского отряда у себя на предприятии.

Вопрос. Вы продолжаете утверждать, что оказались понятым при обыске случайно?

Ответ. (Пауза). Да...

Вопрос к сотруднику милиции Арцебушеву Случайно ли вы подошли к Константинову?

Ответ. Еще вечером было договорено, что ребята из комсомольского оперативного отряда поедут с нами в качестве понятых на обыск. Мы договорились встретиться возле станции метро "Площадь Восстания".

Вопрос к Константинову. Когда вы пришли домой к Азадовскому, вас не удивило, почему у него собираются делать обыск?

Ответ. Я обратил внимание, что у него в доме очень много книг на иностранных языках.

Ну ладно, хватит...

Не в качестве еще одного доказательства фальсификации дела против К. М. Азадовского я привел эту стенограмму. "Понятой" Константинов свидетельствовал лжегражданство - чувство, приобретенное советским человеком в самые печальные периоды отечественной истории, когда исполнение самого бессовестного приказа оправдывалось "государственной необходимостью", когда предательство отца, брата, друга, товарища по работе объявлялось гражданской доблестью.

И Константинов - человек, моложе того страшного времени на целое поколение, не заставший ни ночного ожидания звонка в дверь (к тебе? не к тебе?), ни грозящих гибелью нечаянно сказанных слов ("Сказать или не сказать, что я не верю, что он враг народа?"), - он все-таки сын того времени. И потому не так уж далек был образец 37-го от образца 80-го, да и сейчас, спустя уже восемь лет, когда он в зале суда говорил заведомую ложь, несмотря на всю смелость, которую прибавили всем эти прожитые годы, Константинов все в том же, том же плену... И потому, когда я слышу: "Опять Сталин! Ну сколько можно!" - я знаю, что отвечать: да, опять! Пока не будет выжжен в себе, в детях тот страх, превращающий человека, личность в обыкновенный винтик государственной машины.

Ну, что еще о суде?..

Поднялся государственный обвинитель А. Е. Якубович и, не глядя ни на судью, ни в зал, ни на обвиняемого (нет, не на скамье подсудимых сидел К. М. Азадовский - рядом, на стуле), заявил ходатайство: отправить дело на доследование, чтобы... чтобы следственным путем установить, мог ли подложить наркотики Азадовскому кто-нибудь из знакомых, посещавших его дом в конце 80-го.

Так не у знакомых надо спрашивать, а у тех, кому они, подложив, донесли об этом! Это же должно быть зафиксировано в архивах? - повис в воздухе недоуменный вопрос адвоката Н. Б. Смирновой.

И суд удалился на совещание...

... И вот тянутся, тянутся томительные часы ожидания. Давно опустело здание суда, заперты двери, уборщица прошла с пустым ведром (какая-то примета, кажется, плохая?), и только мы заполняем коридор, лестницы, застывший в ожидании зал суда. И - телефонные звонки из-за дверей совещательной комнаты.

Привык ли я к таким ожиданиям? Привык, привык... И - понимаю, и готов понимать. И - не готов.

И, наконец, по лестнице, по коридору: "Идут, идут..."

Суд идет...

По коридору, не глядя по сторонам, идет, переваливаясь с боку на бок, прокурор Якубович.

Едва он занимает свое место за столом - мгновенно распахивается дверь совещательной комнаты... Но не успевает еще секретарь суда воскликнуть: "Встать! Суд идет!" - в зал суда даже не входит, а впархивает молодой человек, садится почему-то рядом с обвинителем на соседний стул и с каким-то насмешливым любопытством начинает рассматривать нас, сидящих в зале.

Чтение определения суда занимает минуты две, не больше:

"Без проверки возможности появления наркотических веществ в квартире Азадовского с помощью других лиц нельзя сделать вывод о виновности или невиновности Азадовского по предъявленным ему обвинениям..."

Дело направляется на доследование, чтобы потом (тихо, без шума, в тиши кабинетов) закрыть его.

В этом никто из присутствующих и не сомневался.

Гул в зале...

Судья быстро исчезает в совещательной комнате...

Я уже собираюсь уходить, как дорогу мне загораживает молодой человек, тот самый:

- Ну, как вам работается?

Я, помню, удивленно посмотрел на него. Он:

- Пойдемте, попьем чайку... Поговорим... Я всегда вас читаю с бо-ольшим интересом...

Отвечаю, что очень занят.

Кем был этот незнакомец, впорхнувший в зал в последние минуты судебного заседания? О чем он хотел спросить меня? Или - от чего предостеречь? Или намекнуть?

Могу лишь предположить.