– Позвольте, – полный мужчина в кресле, по всем признакам директор, слегка привстал, – а где же Викентий Андреевич?

– Уволили за взятки, – строго сказал Парфенов. – Сейчас он взят под стражу и дает показания.

Директор бессильно рухнул в кресло и побледнел. Глаза его забегали из стороны в сторону. Он как будто пытался проникнуть взглядом сквозь толщу пространства и прочитать ту бумагу с показаниями Викентия Андреевича, о которой только что упомянул неожиданный визитер.

Между тем, Парфенов вольготно расположился в кресле напротив хозяина и вытянул в его сторону указательный палец:

– На вас много жалоб, господин Пуговкин.

– Пуговицын, – механически поправил тяжело дышащий директор.

– Это не меняет дела, – сказал Парфенов, – а дела ваши, отмечу – хреноваты. Уже прибыли сотрудники ГОВД, пожарники и санэпиднадзор. Тараканы у вас!

– Тараканы? – переспросил Пуговицын и достал из стола таблетки. – Тараканы? – переспросил еще раз и съел сразу пять штук, не запивая.

– Только давайте без ритуальных самоубийств и харакири, все равно откачаем, – раздраженно махнул рукой Парфенов и вдруг резко привстал: – У вас три минуты, на то, чтобы собрать весь свой персонал для беседы, здесь в кабинете. Возможно, на первый раз обойдемся просто предупреждением.

– Предупреждением? – с шумом выдохнул воздух Пуговицын и засуетился. – Ну, конечно! Сейчас, все устрою. Сей момент. Только клиенты в зале. Как же быть?

Он вопросительно посмотрел на собеседника.

– Это вы о выездной сессии филологов в вашем заведении? – спросил Парфенов, кивнув головой в сторону двери, и успокоил: – Они посидят пока сами, участковый за ними присмотрит. А вообще, на будущее, мой вам совет, – Парфенов пристально посмотрел в масляные глазки готового к всяческому сотрудничеству Пуговицына, – приглашайте лучше офтальмологов, или на худой конец, бедуинов – меньше будет хлопот.

– Ну конечно, конечно, всенепременно, – захихикал Пуговицын и убежал выполнять поручение.

Через три минуты зал покинули все официанты и бармен. Даже вышибала в фойе оставил свой пост. Его место тут же занял некто, подошедший с улицы в форме лейтенанта милиции. Между тем, в кабинке продолжали отдыхать, что называется, «по полной программе». Кто-то разгоряченный, в расстегнутой до пупа черной рубахе, сновал по залу и нетвердым языком вопрошал:

– Эй, халдеи? Вы чего, заторчали? Я вам жуду подгоню, в натуре…

Он вывалился в фойе и уперся прямиком в грудь милиционера. Секунду он, покачиваясь, рассматривал его, ухватив себя за массивный золотой ошейник, потом отмахнул в его сторону кистью правой руки:

– Эта, мы не заказывали… то есть не вызывали.

Милиционер спокойно, но жестко, ухватил его под руку, повернул к двери ватерклозета и втолкнул внутрь, сказав на прощание:

– Вам сюда, гражданин, освежитесь.

После этого он сделал вызов с мобильника, и в вестибюль с улицы безшумно проникло несколько фигур в камуфляжных комбинезонах с короткоствольными «бизонами». Они рассредоточились, став почти незаметными. По крайней мере, когда из зала в фойе выпал еще какой-то браток, то заметил он только милиционера и развязно поинтересовался:

– Эй, свисток, Витя Скок тут не пробегал?

– Да пробрало его, в сортире он, – махнул рукой милиционер, – вы бы проверили, может плохо ему?

– Щас, начальник, – браток приложил руку к бритому черепу, – мигом оформлю.

Он, смачно рыгнув, скрылся в туалете. В то же мгновение одна из камуфляжных фигур скользнула в зал, и оттуда беззвучно полыхнуло раздирающим глаза светом. Через мгновение все спецназовцы были в зале и упаковывали в наручники подгулявшую братву в совокупности с женским полом. С начала операции прошло секунд двадцать, а через минуту все было уже закончено. Последними вынесли два обмякших тела из ватерклозета. Заведение опустело. Человек в милицейской форме прошелся по залу, заглядывая в кабинки. У загаженной останками пиршества остановился, поднял с пола несколько тарелок, поправил стулья, затем кинул на скатерть пять мятых стодолларовых купюр. Еще раз все осмотрев, он направился в служебные помещения и постучал в кабинет директора. Выглянул Парфенов.

– Товарищ Парфенов, – доложил лейтенант, – все проверили, тараканов вроде как нет! Прикажите заканчивать?

– Да, проверку завершить и всем свернуться, – приказал Парфенов.

Он обернулся к тревожно молчащим работникам заведения:

– Все, – сказал он и строго оглядел присутствующих, – повезло вам на этот раз, пронесло. Но это не последняя наша встреча! Вам ясно, господин Пуговкин?

– Пуговицын, – механически поправил директор и тут же закивал: – Да, да! Конечно. Вся ясно. Вы приходите, всегда будем рады вас принять по высшему разряду.

– Не нравится мне ваша живопырка, – с пренебрежением сказал Парфенов, – кухня у вас дрянная, стены никудышные. В общем, все дрянь! Безвкусица и дешевка! Да и тараканы у вас!

– Но ведь нет тараканов? – удивился директор.

– Да есть! Есть! – махнул рукой Парфенов и вышел…

Через тридцать секунд микроавтобус УАЗик-»буханка» и три легковых автомобиля дружно покинули стоянку перед фартовым заведением «Ловушка для дяди Володи» и умчались в сторону города. Процессию замыкали два дорогих японских джипа-амфибии с питерскими номерами.

Глава 2. Дом без мезонина

Спрашивали его также воины: а нам что

делать? И сказал им: никого не обижайте,

не клевещите, и довольствуйтесь

своим жалованьем

(Лк, 3, 14).

Он плывет в глубину и темная масса воды безжалостно давит на барабанные перепонки. В голове разливается звон. Мрак сгущается, и сверток в полуметре под ним едва виден. Но рука уже почти коснулась его, уже почти ухватила скользкий полиэтилен… Нет… Еще одна попытка, на этот раз удачная, и вот он, усиленно работая ногами, поднимается вверх, чувствуя, что воздуха нет, что легкие сдаются, требуя вздоха… Но уже близко: из тугой водной толщи он стрелой вылетает к небу и жадно глотает воздух. Потом плывет к берегу и тянет за собой сверток. На траве, отдышавшись, раскручивает проволоку и начинает разворачивать… Сердце сжимается от страха… последний край отогнут: перед ним кровавые куски человеческой плоти и среди них… голова Павла Ивановича Глушкова. Она улыбается и говорит: «Нет, не умеешь ты, Сережа, делать дела. Как что-то посерьезней тебе поручишь, обязательно напортачишь! Нет, пора тебя учить!» Кровавая куча начинает шевелиться, и оттуда медленно выползает рука. Она живо шевелит всей пятерней, с золотым болтом на безымянном пальце, тянется к нему и пытается ухватить. Нет, это даже и не рука, это только ее фрагмент, завершающийся грузным предплечьем… Но от того еще более мерзко и страшно. Он отодвигается, пытается встать, но не может: сил совсем нет. Рука же ползет, хватает его и тянет, тянет… А голова Павла Ивановича Глушкова при этом мерзко смеется…

Он просыпается… Ах, это, слава Богу, всего лишь сон… Он ведь еще маленький, совсем маленький мальчик. Ему десять лет. Он в своей комнате, на своей кровати. Входит папа и от порога уже начинает строго отчитывать: «Зачем ты опять якшался с этой шпаной? У них отец и старший брат из тюрем не выходят! Твой отец – парторг крупного завода, у него репутация. Знаешь ты, что такое партийная репутация?» Сергей знает и может повторить слово в слово все, что сейчас скажет папа: про репутацию, про уважение, про партийный авторитет… про спецпаек, про икру и крабов из горкомовского буфета. Знает, но молчит, а отец грозит ему пальцем: «Я отправлю тебя в спецшколу, отдам в интернат, я откажусь от тебя, но не позволю тебе марать мою партийную честь». Сергей боязливо сжимается под одеялом. Ему не хочется ни в спецшколу, ни в интернат. Ему уже сказано и объяснено, что там с ним будут делать… Он начинает хныкать, а отец требует, чтобы он встал, чтобы он собирал вещи. «Сейчас, ты поедешь, сейчас!» – кричит отец. «Папочка, прости. Я больше не буду!» – он падает перед отцом на колени. «Нет, – кричит отец, – нет, на этот раз я доведу дело до конца, партийная совесть мне дороже!» Отец хватает его за шиворот и тянет по полу, как тряпку, а он кричит: «Нет, папочка, нет!» Но отец, видно, действительно желает довести дело до завершения. Он открывает входную дверь и вышвыривает его прочь. «Папа! – кричит он. – Папа! – и катится вниз по лестнице – Папа!» – и просыпается…