— Тесты проведены, ошибки не обнаружены, — отозвался ИскИн.

— Дополнительные контуры?

— Ошибки не обнаружены.

— Общий жилой отсек?

— Консервация не нарушена.

— Третья палуба?

— Ошибки не обнаружены.

— Курс?

— Отклонение на ноль целых, шестьдесят десятитысячных три часа, двенадцать минут и двадцать шесть секунд назад. Курс стабилизирован.

— Причина отклонения?

— Метеоритное облако.

— Повреждения обшивки?

— Незначительные, устранены.

— Спасибо, — Ибо вздохнул, взмахом руки свернул экраны с данными. — Свет на тридцать процентов. Раздвинуть обзорные щиты.

Освещение послушно почти погасло, и Ибо развернулся вместе с креслом лицом к открывшимся окнам. Такая себе медитация. Когда вокруг нет ничего, кроме него самого и россыпи звезд, галактик и туманностей. Абсолютная пустота, наполненная чем-то, что мозг даже не способен осознать. И их корабль — даже не песчинка, а, скорее, ноль, разделенный на ноль.

Ибо хмыкнул и прикрыл глаза. Не выходит у него сегодня медитация. Пафосная философия разве что.

— Закрыть щиты, — Ибо отвернулся от окон и встал. Пора сделать обход. — Лифт. Шестая палуба.

***

…Когда у него было особенное настроение, шестая палуба воспринималась им как кладбище. Хотя по факту, была одним огромным холодильником, в котором в анабиозном сне спали несколько тысяч людей — переселенцев, отправленных на задворки галактики в поисках нового дома. Почти десять лет уже прошло, оставалось еще пятьдесят, но Ибо об этом даже не думал. Ему хватало того времени, что он нес вахту. Почти два месяца за один заход. И сон в анабиозе почти полгода, пока свою смену не отработают остальные из их Четверки.

— Открыть двери, — Ибо переступил порог и остановился, с привычным ощущением падения в пустоту осматривая уходящие вверх капсулы. Индикаторы жизнеобеспечения мерно перемигивались, но это только усиливало легкий озноб, которым продирало позвоночник при одном виде этого царства спящих.

Он прошел мимо шеренги блестящих вытянутых капсул, даже не глядя на них, свернул и остановился перед неприметной дверью. Ввел код доступа и вошел в помещение гораздо меньшего размера, до потолка которого можно было достать в прыжке, и ряд капсул не ужасал своим количеством. Здесь Ибо чувствовал себя совсем по-другому. Почти… дома? Вон там спит Юй Бинь, штурман-навигатор, главное трепло команды и такая себе «разгрузочная комната». В той капсуле — Цзаньцзинь, и если ко времени его пробуждения что-нибудь случится с оранжереей, то Ибо точно не проснется. Хотя будить его придется Чжочэну, так что все не так страшно. А вот и сам Чжочэн, один из четырех, кто несет вахты на спящем корабле. Один из немногих, кто не сходит с ума от одиночества в этом летающем гробу размером с маленькую планету. Тот, кто сменяет Ибо. А тут…

— Привет, Чжань-гэ, — Ибо остановился у одной капсулы, стоящей под углом четко сорока пяти градусов, положил ладонь на ледяное стекло, лаская взглядом спокойное лицо спящего. Сяо Чжань. Чжань-гэ. Его Чжань-гэ, пусть тот об этом еще не знает. — Как ты? Надеюсь, ты видишь хорошие сны. А здесь как обычно. Знаешь, у меня почти получился тот элемент, про который я тебе говорил. И я наверное, все-таки потесню Цзаньцзиня. Лет через пять.

Ибо говорит тихо, почти интимно. Не хочет и не может в полный голос. Это разговор только для них: его и Сяо Чжаня, с которым они на самом деле даже не знакомы. Их вахты слишком далеко друг от друга, им не пересечься никак. Когда он поднялся на борт, Сяо Чжань уже спал, по графику Ибо сдавал вахту Чжочэну, а самого Ибо будил Лю Хайкуань. Все, что видел Ибо — это лицо за стеклом. Красивое, нежное, тонкое, такое спокойное. Сяо Чжань даже спал с легкой улыбкой, и Ибо ни о чем так не мечтал, как коснуться ее губами. Увидеть вживую ее свет, а не на дисплее, взломав личный дневник Сяо Чжаня в попытке узнать о нем хоть что-нибудь.

— Вчера я нашел твои песни, — Ибо прижался щекой к стеклу и прикрыл глаза. Так казалось, что Сяо Чжань близко, вот-вот коснется его кончиками ресниц. — У тебя такой красивый голос. Мне понравилось, как ты поешь. Я хотел бы, чтобы ты как-нибудь мне спел. Ты ведь споешь мне, Чжань-гэ?

Он говорил и говорил, про то, что вообще-то не в восторге от таких песен, но его Чжань-гэ поет их так красиво, что не понравиться просто не может. О том, что хотел бы увидеть его кошку, и что «Орешек» — смешное имя, но он понимает.

— …Я научу тебя кататься. Хотя нет, это опасно. Лучше танцевать. Я видел, как ты танцуешь на том видео со своего дня рождения, это так мило и ты там такой пьяненький. У тебя там еще щечки и очки. И, знаешь, что я тебе скажу. С щечками ты тоже был красивый. А сейчас… Знаешь, когда я увидел тебя в первый раз здесь, в капсуле, я даже не поверил, что такие бывают. Остальные тоже красивые, у Цзаньцзиня ресницы огромные, у Чжочэна такие скулы, но ты…

Ибо говорил и словно погружался в транс. Он видел только Сяо Чжаня, смотрел только на него. Холод капсулы обжигал даже через комбинезон, но Ибо этого не замечал. Рядом с Сяо Чжанем ему было жарко. Рядом с Сяо Чжанем он забывал обо всем. И ничего так сильно не хотел, как дотянуться до терминала и нажать на зеленую кнопку. Чтобы полыхнула капсула по бокам, чтобы заиграли индикаторы, начиная процесс пробуждения. Как посмотрит на него Сяо Чжань? Как улыбнется? Что скажет?

— Внимание, установленное время посещения анабиозного отсека истекло. Внимание, установленное время посещения анабиозного отсека истекло. Внимание…

Выдранный из своих грез Ибо зашипел, вскинулся:

— Хватит, — от полыхнувшего внутри разочарования потемнело перед глазами.

— Внимание, установленное время посещения анабиозного отсека истекло. Внимание, установленное время посещения анабиозного отсека истекло. Внимание…

— Заткнись! — Ибо вскинулся, и тело мгновенно пробил разряд. Небольшой, но достаточный, чтобы эмоции закоротило на долю секунды. Ибо выдохнул сквозь зубы, зажмурился и усилием воли оттолкнулся от капсулы. Не поднимая глаз, развернулся к ней спиной и замер, сгорбив плечи.

— Я в порядке, — глухо и невыразительно произнес он, и оповещение смолкло. Дверь открылась, свет в помещении погас. Намек был более, чем выразительный, и проигнорировать Ибо его не мог.

— Показатели стабильности эмоционального и психического состояния в верхних пределах, — уже гораздо… человечнее поведал ИскИн. — Рекомендуется гормональная блокада.

— Нет, — Ибо ответил, только когда за спиной закрылась дверь отсека и сердце отпустило. — Я в норме.

Ему не нужен этот адский коктейль, после которого он станет похож на киборга как минимум до конца смены.

— Рекомендуется химическая блокада, — изменил предложение ИскИн.

Ибо хмыкнул. Небольшая разница, разве что во втором случае больше будет обычных успокоительных, чем препаратов, блокирующих выброс гормонов.

— Я в норме, — повторил он. Или нет.

— Установить блок для старшего помощника Ван Ибо для посещения анабиозного отсека?

Ибо поморщился, постаравшись подавить волну раздражения и злости. ИскИн заблокирует вход в отсек, временно признав все коды доступа недействительными. И Ибо лишится возможности даже переступить его порог.

— Выброс адреналина, — холодно констатировал ИскИн, — рекомендуется блокада.

Ибо стиснул зубы, остановился. Зажмурился, пытаясь дышать медленно.

— Нет. Заблокируй отсек.

— Анабиозный отсек заблокирован на шестнадцать суток пять часов ноль минут.

Ибо стиснул кулаки, и тело ошпарила новая волна адреналина. Шестнадцать суток?! Так много?!

— У тебя мозги закоротило?!

В ответ перед лицом в воздухе развернулись графики, ощерившиеся красными пиками скачков давления, пульса, уровня гормонов и, кажется, всего что только можно. Ибо смотрел, но не понимал.

— И что?!

— Рекомендуется гормональная блокада.

— Нет!

Манжет комбинезона сжало, Ибо схватился за него пальцами, но не успел. В запястье впились сотни крошечных иголок, впрыснувших под кожу адскую смесь, и Ибо рухнул на пол…