Тяга в тёплые края, привела к тому, что я обзавёлся домом-усадьбой в пригороде города Сочи, Краснодарского края. Оформил, правда, я это приобретение на маму, перевёз её из нашего посёлка лесосплава, в Лазаревское, в 40 километрах от центрального Сочи. Маме давно хотелось вернуться в родные края, она была родом из казачьей семьи, с Кубани. Случилось это так, персонал нашего Ростовского филиала был приглашён для ликвидации аварии в тепловом хозяйстве Сочи. Меня назначили от управления руководителем участка, выполнявшего ремонт разрушенных тепловых сетей. Я быстро прибыл на место работ, прилетел самолётом через Адлер, а в аэропорту меня встретил наш мастер, Андрей. Через 30 минут, мы были уже на заседании штаба по ликвидации аварии. Времена были тяжёлые, нужны были трубы и другие материалы. Срочно пришлось всё везти из Ростова и Брянска. Наши сделанные запасы начали «работать», окупаться многократно. Поселили нас всех в пригороде, в доме-усадьбе, принадлежащем администрации города. Работали мы на совесть, организовали практически круглосуточную работу. Сделали все работы по графику, сети запустили, дали тепло в жилые дома. Наши мастера, техники и рабочие осуществляли и пусковые работы в домах, заваривали свищи и разрывы, стравливали воздух из систем отопления, ставили отопительные системы домов на циркуляцию. Стремились как можно быстрей нормализовать ситуацию с отоплением в домах. В качестве оплаты, за выполненные работы, мне предложили этот дом в Лазаревском, в котором мы жили, так как денежных средств администрации города не хватало, для расплаты со всеми подрядчиками «ликвидаторами». Я решил провести все работы и материалы, затраченные при ликвидации аварии, через кооператив, а дом оставить за собой. Спросил разрешение Бориса Семёновича, он эту мою просьбу одобрил. Осталось только оформить маме прописку в этом доме, в чём была оказана оперативная помощи городским управлением, тем более моя мама, как фронтовик, имела для этого право, на льготных условиях. Привёз я маму в Лазаревское, свершилась её мечта, она была уже рядом с родными местами. Дом был большой, двухэтажный, с приусадебным участком на 20 соток, до пляжа было около километра. Для проживания одной, дом был великоват. Поэтому мы с ней решили комнаты сдавать в наём отдыхающим. Для работы по дому и с отдыхающими была нанята сестра-хозяйка из местных жителей. Мама смотрела за порядком и дисциплиной, это она могла делать и любила. В межсезонье мы старались привлечь на отдых в дом друзей, родственников, знакомых. Дом работал и приносил небольшую прибыль, так как приходилось вкладывать средства в его ремонт и благоустройство, включая приусадебный участок, хорошие деньги, но это того стоило. Мама прожила в Лазаревском до своей кончины, пришлось мне наследовать её имущество и нанимать для этого дома, в Лазаревском, управляющего из местных.
Без «папы» Кочермана, много чего прошло бы мимо меня, умнейший был человек, царство ему небесное и вечный покой. Он жестко контролировал использование наших реквизитов, уберёг меня и Таню от многих «проколов». Он был инициатором превращения денег в валюту, материалы и оборудование, которые мы накапливали на Щёлковской базе и в филиалах. По инициативе Бориса Семёновича, была организована и развёрнута на базе в Щёлково, лаборатория сварки, наличие которой, в дальнейшем, помогло нам выигрывать тендеры на монтаж оборудования на различных пивных, кондитерских, и прочих предприятий пищевой промышленности, с участием иностранных партнёров. Наш мастер, Андропыч, основатель и руководитель лаборатории сварки, расширил её до центра сертификации оборудования зарубежных производителей, на предмет соответствия их требованиям норм безопасности СССР, а впоследствии и Российской Федерации. Это стало решающим преимуществом нашего кооператива в борьбе с конкурентами за валютные заказы. Используя наши связи с зарубежными фирмами, производителями энергетического оборудования, мы в Щёлково, на базе, организовали выставочный, работающий, «энергоцентр», из рекламируемого импортного оборудования, который вырабатывал электроэнергию при сжигании природного газа в газовой турбине небольших размеров, а на горячих выхлопных газах после турбины, вырабатывал также теплоту через котёл и холод, через «чиллер», специальную установку. Называлось это оборудование энергосберегающим и, приобретение и установка его в СССР и России, дотировались из государственного бюджета, через национальные проекты. Для ознакомления с его работой, к нам, в «энергоцентр», приезжали заказчики-экскурсанты со всего Союза. На покупке этого оборудования за валюту, поставке его и продаже мы имели приличную прибыль уже в валюте, что позволяло закупать оборудование на склад, до изменения курса рубля, который постоянно начал падать. Постепенно заработки мастеров, специалистов и рабочих кооператива, Борисом Семёнычем, были снижены до разумных пределов, чтобы необходимость «работать» всеми ощущалась.
Борис Семёнович чем-то напоминал мне Василия Ивановича Чапаева, с памятника на площади, перед железнодорожным вокзалом в Самаре. Только нос у Кочермана был явно не «чапаевский», и лиловатых оттенков. Когда «папа» проводил мне мастер-класс по решению очередного хозяйственного, финансового ребуса, он двигал передо мной по столу не картофелины, как в фильме, а рюмки с французским коньяком, это была его маленькая слабость. Я пытался, ненавязчиво отговорить его от этой слабости. Я ему в качестве примера приводил данные французской статистики, во Франции каждый год квотируется количество изготовления коньяка, в зависимости от величины годового урожая винограда. Я ему говорил, Борис Семёнович, видишь, во Франции объём коньяка ограничен, а у нас в России, зайди в любой деревенский магазин, про городские магазины я уж не говорю, и увидишь на прилавке «Хеннеси», бросай ты эту бурду употреблять. На это он всегда отмахивался и говорил мне, «коньяк мне поставляет надёжный, эксклюзивный источник, в магазине я его не покупаю». Так и пил он свой «Хеннеси», из эксклюзивного источника, до самого последнего дня. Сам он был ярый аскет, ничего лишнего, ненужного для жизни не имел и не приобретал. Деньги его вообще не «зажигали», они для него были способом доказать силу своих умственных возможностей и способности предвидеть развитие событий. Второй его слабостью были сигареты, курил он почти беспрерывно, какие-то тонкие, чёрные, импортные сигареты, издававшие приятный аромат. Носил он их в серебряном портсигаре, поставлял ему эти сигареты так же «эксклюзивный источник». Третьей его слабостью, была его племянница Таня, дочка его сестры, которая тяжело болела и скончалась в психоневрологическом интернате, в Щёлковском районе. После её смерти и моего развода с Зиной, Таня разрешила мне стать её мужем. Была ещё у Бориса Семёновича глубоко законспирированная тайна, сам я, конечно, «со свечой не стоял», но была у него симпатия к нашей уборщице помещений в офисе, Алле. Она женщина была средних лет, роста выше среднего, черты лица тонкие, нос аккуратный, губы узковаты, белокурая, очень молодящаяся, явно из интеллигентной среды. Формы тела она имела развитые, но без весового излишества. Приходила она в офис, выполнять свою служебную функцию, вечером, когда в офисе никого уже не было, кроме Начальника Управления. Он каждый день засиживался на работе допоздна. Про остальное знают лишь стены, но бывали моменты, когда Борис Семёнович выглядел с утра, на работе, посвежевшим и помолодевшим. По зарплатной ведомости я видел, что у Аллы зарплата, не меньше чем у наших инженеров. Когда начал функционировать кооператив, мы доплачивали Алевтине за уборку помещений, к её зарплате, и от кооператива.
Сам Борис Семёнович, жил одиноко, супруга его погибла в молодости, детей у них не было. Занимал он комнату, в коммунальной квартире, с кучей соседей, на Пятницкой, в дореволюционном доме, недалеко от Управления. Только потом, когда началось расселение коммуналок, и была разрешена приватизация старого жилого фонда, подлежащего капитальному ремонту, мы с Таней выкупили две комнаты, примыкавшие к его комнате, сделали ремонт и реконструкцию, устроили ему отдельный выход на площадку в подъезд. Даже в усадьбе, в Лазаревском, он появился всего один раз, с ознакомительной целью. Прожил в Лазаревском несколько дней, и вернулся в Москву. Он любил одиночество и размышления.
