– Это да, я там крайне редко бываю, такая уж у меня служба, – подтвердил Озеров. – Да и вы там, сказывали, не частый гость?

– Всё верно, от начальства подальше, а к кухне поближе, – усмехнулся Лёшка. – Ну что, скоро мои егеря прискачут, будем по двум кибиткам рассаживаться и в путь? Думаю, по человек пять в каждую, если хорошо потеснимся, смогут влезть?

– Да нет, Алексей, если вы, конечно, позволите мне вас так называть. Одну кибитку из двух трофейных после взрыва гренады лошади в овраг на всём скаку вынесли, там у неё переднюю ось всю напрочь вырвало. Да ещё и коней хорошо осколками посекло, ладно хоть они вторую собой заслонили и на себя всё приняли. Та же, другая, недалече среди деревьев застряла, и вроде как серьёзных повреждений у неё нет. Так что у нас теперь только лишь одна повозка для дела осталась.

– Ну что же, Мишель, придётся опять, как вот только что, давеча, рисковать, – вздохнул Егоров. – Главное, это первые секунды выиграть, пока там нас не опознали. А этот капрал ряженый захочет ли нам помочь?

– А то как же, – усмехнулся Озеров. – Он ведь из дезертиров сам, и действительно бывший капрал Новгородского полка, после ранения и сражения под Браиловым, вот уже год как на вольных хлебах промышляет. А в эту шайку, сказывает, только этой весной прибился и уже два раза со своими подельниками на наших егерей нападал. Жить очень хочет, подлец, знает, что ему теперь грозит, вот и зарабатывает себе на каторгу.

С южной стороны тракта послышалось конское ржание и шум множества копыт. К недавнему месту боя подходила кавалерия. Вскоре, как говорится, тут яблоку не было места упасть. Подошла сотня ахтырских гусар во главе с ротмистром Гущинским, а позади неё тряслись верхом три десятка егерей.

– А этот-то что тут делает? – Алексей строго посмотрел на Макарыча и кивнул в сторону стоявшей навытяжку фигуры.

Сержант виновато склонил голову.

– Извиняйте, вашбродь, моя это вина, ваше право казнить или миловать, однако Федька у нас самый лучший из лесовиков будет, да и по стрелковой премудрости ему равных в нашей команде нет, а тут бой в лесу намечается и ещё неизвестно с каким противником. Он всё осознал уже, Ляксей Петрович, прочувствовал, так сказать, а последний из причитающихся в наказание ночной караул он как раз перед самым нашим выходом отбыл. Ну, говори, Федька, прочувствовал ли ты вину свою, дурень, каешься за грехи тяжкие, а, бестолочь?!

Цыган с самым несчастным лицом быстро-быстро закивал головой и выдавил, перекрестившись, свою самую страшную клятву:

– Чтоб мне пусто было! Да чтобы я всю жизнь голодным ходил и наесться бы никогда не смог! Никада без разрешения старших более бродить не буду. Только всё со спросом и с благословением господ командиров. Простите великодушно, Ваше благородие! Дозвольте мне нашей команде в энтом деле поспособствовать и за Кнопку отомстить? А насчёт кашеварства, так я завсегда рад стараться, на всех привалах этого и какого только вы прикажете выхода буду теперяча пищу готовить!

– Да оставь ты чернявого, – тихонько шепнул Гущинский. – Ты ещё не знаешь, как мои гусары безобразничают на постое, и никому бы того лучше не знать. А этот вон ведь как искренне кается, хотя и видно, что настоящий плут.

– Хорошо, – свёл брови Егоров. – Считай этот выход, Лужин, как своё испытание. Домой вернёмся, ещё подумаю, что с тобой далее делать. А пока иди вон могилку подправь, скоро Ваню Кнопку хоронить будем. На вечный покой егерь в землю Валахии лёг. Последний долг нужно будет солдату отдать.

Через три часа одинокая, крытая чёрной кожей кибитка выехала с петляющей лесной дороги на большую поляну. Хутор лесника стоял в укромном месте и был обнесён продольным забором из жердин. Проникнуть между ними труда не составляло, был он выставлен скорее для того, чтобы со двора в лес не разбредалась бы скотина, чем для обороны от человека. Но рисковать понапрасну не хотелось, неизвестно, из каких строений сейчас целились хозяева в прибывших к ним «незваных гостей». С цепи рвался большой кобель, перебудивший своим лаем, наверное, уже всех лесных обитателей. А хозяев хутора всё не было видно. «Наблюдают, похоже, присматриваются», – подумал Егоров.

– Эй, Дрэгос, открывай ворота, и мы, и наши кони устали, все уже давно жрать хотят и чего-нибудь ещё выпить! – крикнул правящий повозкой капрал. Раненый, что сидел с ним рядом, поправил широкий полог, прикрывающий их от летящей из-под копыт грязи. На его голове была намотана окровавленная повязка, и со стороны он производил впечатление ослабшего человека, привалившегося к возничему.

– Тихо, тихо, Емеля, только не дёргайся, если здесь что-то не так пойдёт, то я тебя самого первого пристрелю! – прошипел Озеров, вдавливая в бок возничему дуло пистолета.

Стукнул засов на большой дубовой двери дома. И из него вышли трое мужиков. Двое были вооружены ружьями. Первый же, высокий и заросший густой чёрной бородой детина, держал в своей левой руке пистолет, а его правая сжимала широкий тесак.

Тот, что был с тесаком, выругался на валашском и, кивнув своим товарищам на кибитку, что-то им с усмешкой сказал. Мужики залопотали ему в ответ, закинули за спину на ремни свои ружья и распахнули широкие ворота из всё тех же жердин. Повозка вкатилась во двор и остановилась прямо возле бородатого. Тот засунул тесак в ножны и с опущенным вниз пистолетом шагнул к ней. Боковой полог в его руках откинулся в сторону, и ему в лоб резко ударил приклад фузеи. Бах! Бах! – раздались пистолетные выстрелы с передних козлов, укладывая на землю тех двоих, что только что закрыли за повозкой ворота. Из кибитки выскочила пятёрка егерей вместе с Озеровым, и все они шустро рассыпались по двору, а на козлах кибитки застыл с совершенно ошалелым видом капрал. Из открытого окошка дома высунулось ружейное дуло, раздался выстрел, и капрала сбило с повозки тяжёлой пулей.

Бах! Бах! – хлопнули фузеи, посылая свинец в окно. Бах! Из дверного проёма высунулось ещё одно дуло, и от колодца, за которым прятался Лёшка, откололо большую щепу.

«Точно бьют, хорошие эти лесовики стрелки», – подумал он, засыпая в ствол ружья порох из надкусанного патрона.

– Пока к дому не лезем! Всем схорониться и перезарядить всё своё оружие. Неизвестно сколько их там всего, капрал говорил про пятерых, а вдруг и больше будет! – крикнул он ребятам и, вкатив в дуло завёрнутую в патронную бумагу пулю, протолкнул её до порохового заряда шомполом.

– Так, одну гренаду из сумки сюда, – и в его руку лёг чугунный шар с пупырышками дроби и картечи. Кобуры открыты, пистолеты на боевом взводе, всё было готово к броску.

– Ребята, сразу после взрыва бейте по окнам! Мишель, приготовь пистоли, бежим вместе к дому!

Лёшка ударил кремнем о кресало, раздул воспламенившийся от искр трут и поджёг фитиль гренады. Раз, два, три, четыре. Получайте! – и чугунный шар улетел в сторону приоткрытой двери.

Бабах! – над головой с визгом пролетели осколки и картечины, а перед дверью клубилось облако от сгоревшего чёрного пороха. Бах! Бах! Бах! Лёшка с поручиком неслись к двери под звуки выстрелов прикрывающих их егерей. Обороняющиеся, как видно, немного ошалели от всего этого, и Егоров ласточкой влетел в дверной проём. Он кувыркнулся вбок, и тяжёлый приклад ударил в то место, где только что была его голова.

– Поздно, дядя! Бах! Бах! – оба пистолета в упор ударили по мужику.

– Nu trage! Milă! Нет стрелять. Милости руссо! – Второй валах под дулами пистолетов Озерова бросил на пол своё разряженное ружьё и, подняв руки, опустился на колени. – Стрелять нет! Дрэгос служить руссо господин.

– Ага, – усмехнулся поручик. – Как только хорошо припекло, так и по-русски понимать научились, и уже готовы служить русским! Кто ещё в избе есть, а ну быстро говори?!

В дом ворвались егеря и начали его бегло осматривать. Кто-то проверял сундуки и клетушки, Цыган полез на чердак, а Живан нашёл под половиком железное кольцо и потянул его на себя. – О, командир, да тут подполье есть, можемо туда гренаду кинуть?