Череватенко Алексей Тихонович

Небо Одессы, 1941-й

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Алексей Тихонович Череватенко - бывший летчик 69-го истребительного полка - за мужество, проявленное в дни обороны Одессы в суровом 1941 году, в числе двенадцати своих боевых товарищей был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Славные соколы знаменитого полка сражались под Харьковом и Сталинградом, освобождали Ростовскую область и Крым, воевали в Восточной Пруссии и дошли до Берлина. Многие из них удостоены правительственных наград. Еще 26 летчиков стали Героями Советского Союза, четверо были удостоены этого звания дважды. За оборону Одессы 69-й авиационный был преобразован в 94-й Гвардейский, награжден орденами Красного Знамени и Суворова второй степени и получил наименование Одесского. Ныне А. Т. Череватенко, полковник запаса, живет и трудится в Ростове-на-Дону.

Автор книги приносит глубокую благодарность бывшим однополчанам Н. А. Верховцу, В. С, Никитину, Б. Л. Главацкому, К. С. Пирогову, Ю. Б. Рыкачеву, И. Г. Королеву, Н. Я. Кобелькову, М. А. Бутову, Н. Ф. Юдину, З. А. Фитисову, П. Я. Романюку, В. Н, Вальцеферу и матери командира полка Л. Л. Шестакова Марии Ивановне Шестаковой за помощь в сборе материалов и подготовке этой книги.

Содержание

Глава I. Далекое детство

Глава II. Предгрозье

Глава III. Сирена

Глава IV. Первый экзамен

Глава V. Счет открыт

Глава VI. Виктория - значит победа

Глава VII. Пароходы идут на восток

Глава VIII. Что такое героизм

Глава IX. Пополнение

Глава X. Под акациями

Глава XI. Чрезвычайное происшествие

Глава XII. Нелетная погода

Глава XIII. Коммунисты

Глава XIV. Дни как годы

Глава XV. Задание выполнено

Глава XVI. Мы теряли друзей боевых

Глава XVII. Бой над морем

Глава XVIII. Передислокация

Глава XIX. Уклонение от курса .

Глава XX. Сухой Лиман

Глава XXI. Мы вернемся, Одесса!

Вместо эпилога

Примечания

Глава I.

Далекое детство

Хорошо помню, как я "заразился" авиацией, с которой потом накрепко связал свою жизнь. Было это давным-давно, в степной донской станице, где в весеннюю пору гуляют вольные ветры да разливается в небе звонкая песня жаворонка.

В то время места наши считались еще глухими. До железной дороги почитай сто верст. Попробуй, доберись в распутицу... Ни электричества, ни радио. Выйдешь на околицу - и только травы шумят да орел кружит в поднебесье, высматривая добычу,

И вдруг над крышами домов появляется самолет! Вы представляете себе, что это значит?

На всю жизнь запомнился мне тот апрельский день. Мы возвращались из школы, когда услышали какой-то особенный, незнакомый гул. Мальчишки как по команде бросились через плетни к речке, а я сообразил, что надо бы повыше взобраться. Вылез по шаткой деревянной лестнице на крышу своего дома. Бескрайняя ширь открылась моим глазам, захватило дух от необъятного простора. На миг показалось, что у меня за спиной выросли крылья. Стоит лишь взмахнуть рукой - и я, подобно степному орлу, стану свободно парить в небе...

Кубарем скатился вниз и помчался на выгон. По широкой улице, вздымая пыль, туда уже спешили и стар и млад. Каждому хотелось поглазеть на чудо. Впервые в нашу станицу Селивановскую прилетел самолет, вернее - "ероплан", как тогда называли.

Испытывая восхищение, мы на цыпочках ходили вокруг таинственной машины, осторожно притрагиваясь к фюзеляжу, хвостовому оперению. Человек в кожанке и огромных очках на лбу казался пришельцем из каких-то сказочных миров, и мы смотрели на него с обожанием.

Аэроплан вскоре - он, как стало потом известно, совершил вынужденную посадку в связи с какой-то неисправностью - взмыл в небо и скрылся за камышовыми зарослями речки Березовой, оставив в мальчишечьих сердцах чувство печали и растерянности.

Возвращались мы домой молчаливые, хмурые. Я снова взобрался на крышу и долго сидел в раздумье. Все вроде бы осталось прежним. Петляют желто-коричневые дороги, из гущи зарослей вспархивает и падает на воду стайка диких уток... Но меня уже ничто не радовало. Так внезапно прилетевшая и исчезнувшая крылатая птица нарушила привычную жизнь, поманила в неведомые дали.

Медленно, томительно тянулись дни. Мне хотелось скорее стать взрослым, самостоятельным. Вот, наконец, позади остались четыре класса, и я - ученик школы-семилетки. Находилась она в соседней станице Маньково-Березовской, в десяти километрах от Селивановской. Жили мы бедно, семейка немалая одиннадцать ртов. Какая уж там учеба, прокормиться бы! Школьника ведь надо и обуть, и одеть, да еще покупать учебники, тетради, чернила, а отдача от него какая? Поэтому многие дети уже с четвертого класса оставляли школу и шли в поле помогать старшим, пасли скот, нянчили младших.

К счастью, в нашей семье, несмотря на материальные трудности, складывались другие взгляды в отношении образования детей. И тут не обошлось без влияния старшего брата Леона. Будучи совсем молодым, он воевал солдатом в первую мировую войну. В гражданскую сражался в армиях Буденного, Ворошилова, стал коммунистом. Для станичников он был уважаемым человеком.

Помню, сидели мы как-то за ужином. Разговор зашел обо мне: куда определить Алексея после семилетки. У матери была заветная мечта: она спала и во сне видела меня учителем. Отцу же хотелось, чтобы я стал агрономом. Как раз к тому времени в станице Морозовской открылась школа, готовившая младших специалистов для сельского хозяйства. Там бесплатное питание и еще стипендию платят: пять рублей в месяц!

Я все еще пребывал в нерешительности, когда в разговор вмешался старший брат. Сказал не то в шутку, не то всерьез:

- А может, позволим ему на летчика учиться... Он ведь только об этом и мечтает. Парень он смекалистый, мускулы у него крепкие, дерется хорошо. Ну, что скажешь? - озорно улыбнувшись, толкнул меня под бок.

- Тоже мне, летчик... - хихикнула младшая сестренка, и я сразу покраснел до корней волос, догадавшись, что она намекает на мой маленький рост. Я тяжко переживал этот, как мне казалось, недостаток. Но в летном деле рост, наверное, можно не брать в расчет. Да и подрасту же я еще...

И мать, словно угадав мои мысли, сказала примирительно: - Мал, да удал, и нечего насмешничать. А кем ему быть, еще решим, время терпит. Пусть пока летом отцу подсобит по хозяйству.

Так ничем разговор и закончился. Но семейная дискуссия каким-то обрезом стала известна в школе, и мои однокашники вскоре стали называть меня не иначе как летчиком. Кличка у станичников Дона все равно что второе имя, и коль раз прилепили ее тебе, будешь носить до гроба. Тек и стал я "Алешкой-летчиком". Сначала обижался и огрызался, а потом привык и даже начал гордиться. Кстати сказать, это прозвище, много раз повторяемое, как бы напоминало мне, чтобы не забывал свою мечту.

Сокровенными мыслями о том, чтобы связать свою судьбу с авиацией, делился я тогда с Васей Мацыниным, серьезным, начитанным парнишкой. В школе он был лучшим учеником. Мы с ним жили по соседству, крепко дружили, вместе выступали против обидчиков, кулацких сынков. Василий часто давал мне почитать какую-нибудь интересную книгу. Именно благодаря ему я открывал для себя замечательных комсомольских поэтов.

Однажды Мацынин сунул мне книжонку, тоненькую, страниц на десять. Прочитай, говорит, не пожалеешь. Стал я читать на переменке, да и позабыл обо всем на свете.

Вскоре знал все стихи на память. Когда водили лошадей в ночное, нравилось под цоканье копыт и звяканье уздечек без устали повторять:

Восход подымался и падал опять,

И лошадь устала степями скакать...

Казалось, что это про нас сложены строки, что сами мы не станичные хлопцы, а бойцы, спешащие кому-то на помощь. Захватывала необычайная легкость слога, песенный строй стиха и его какая-то таинственная, волнующая сила. Гренада... Для меня тогда таинственная, загадочная, она увлекала, звала на простор.