- Ах вы, щенки! - как будто притворяясь, сердился тщедушный человек, затем поднял брошенную Митькой кисть и принялся соскабливать краску с листа. - Ишь, намазали!.. Ишь ведь, баканом-то мазнул, чертенок... а?..
Вот тебе и соснул!.. Вот тебе и понадеялся!.. Ах, оголтелые дьяволята... Митька!
Рыжий мальчуган тотчас же появился из-за угла.
- Ты чего тут, а? - закипел человек (опять-таки как будто не серьезно). - Тятька уснул, а ты вздумал краску переводить, а? Ты бакан-то покупал, а? Ты его не покупал, а он кусается... Вот возьму тебя...
- Ну, черт!.. Ты и так затылок мне расшиб... Чего де-, решься. Черт? сказал Митька.
- Поговори, поговори у меня!.. - Человек оглянулся и увидел Николая. Вот, милый ты мой, художники-то у меня завелись! - сказал он, весело подмигивая на грозного Митьку.
- Я давно смотрю, да никак не пойму. Что они тут делают? - спросил Николай.
- Художники!.. Я ведь маляр... Я вот маляр, а пострелы и вертятся вокруг краски. Бакан-то почем? Бакан дорогой, а они не понимают этого, изводят.
- Разорили тебя, черта! - проворчал Митька, соскабливая краску.
- Поговори, поговори! - Маляр вынул кисет и, свертывая цигарку, подошел к Николаю. - Ты посмотри, - сказал с добродушнейшею улыбкой, - все уйдут по моей части. Им часть это по душе, веселая часть. Он мазнет теперь, к примеру, хоть баканом и рад. Ему весело...
Он того не понимает, что дорогой товар. А то на стене...
видел, стена-то испорчена? Все вот этот чертенок.
- А вам жаль краски?
- Мне-то? - Маляр внезапно рассмеялся и махнул рукою. - Пущай их!.. Я ведь это так... чтобы попужать, к примеру. Я ведь люблю этих ребят. Особливо Аксюшку.
Вот какая - не оттащишь ее от краски... художница! Кабы не девка, прямо в маляры. Я, милый человек, примечал:
ежели тянет ребенка к краске, тут беспременно что-нибудь по малярной части. И опять как тянет. Вот тут Федька есть один: тому ежели ляпнуть медянкой, а рядом вохрой мазнуть - первое удовольствие. Но по нашей части и ежели я, к примеру, настоящий мастер, никак невозможно медянку подле охры положить. Несообразие!
- Отчего же?
- Такие уж краски несообразные. Что возле которой требуется.
- И всякий может с толком расположить краски?
- В ком есть понятие, всякий может. Я вот господский бывший человек, но я имею понятие. Меня сызмальства отвращала несообразная краска. - Маляр совсем оживился и, наскоро пыхнув цигаркой, продолжал: - Я тебе так скажу: кому дано. Возьмем, к примеру, забор. Забор я раскрашу... Поглядеть всякому лестно, но чтобы понять, может не всякий. Я его могу так расцветить: тут зелено, а рядом желто, около желтой лазурь и прочий вздор.
В ком есть глаз, он сразу увидит и сразу, можно сказать, харкнет на рисунок. Но который незнающий, тому все единственно... лишь бы в глазах рябило. Есть даже такие:
небо понимают за зеленое, а дерево) - спросить у него, - тоже, говорит, зеленое! Даже такого у них нет различия - синее от зеленого не разбирают. Глаз, брат, он ухода требует!
- Вам бы следовало сына-то учить" - сказал Николай, - не в маляры, а есть вот настоящие художники.
Чтоб картины писал.
Маляр сплюнул и сделал огорченное лицо.
- Не умею, милый ты мой, не обучен я эфтому делу.
В красках мне дано, а к рисунку нет, нету внимания. Онто и охотится, да что толку?
Отдали бы кому-нибудь.
- Хе, хе, хе, эка, что сказал! Кому отдать? Да и деньжат-то не припасено. Ну, будь живописец под боком - отдал бы, перебился бы как-нибудь с хлеба на воду. Я ведь охоту понимаю, милый человек. Но вот беда, некому отдать. Нукось, зашевелись у нас деньжата!.. Эге!
Мы бы с Митькой знали, куда махнуть: вон машина-то посвистывает!.. Выкинул красненькую - Питер! А уж в Питере не пропадешь, сыщешь судьбу! А то свистит, окаянная, а у нас с Митькой карманы худы. Ничего!
И малярная часть - веселая... Так что ль, Митюк?
- Михеич, - послышалось с той стороны избы, - ужели дрыхнешь, мазилка? Выскочи-ка на секунду! - Николаю показалось, что он уже где-то слышал этот желчный и сердитый голос. Не успел маляр плюнуть на цигарку и придать своему беззаботному лицу самое деловое выражение, как из-за угла показался тот, кому принадлежал голос.
- А! Вот где ты? - сказал он. - Царство сонное!..
Черти!.. Кто это у тебя стены-то разрисовал?
- Наше нижайшее, Илья Финогеныч. Да вот сынишка все озорничает... Митька. Чуть недоглядишь - схватит уголь и почнет разделывать.
Илья Финогеныч пристально взглянул на Николая.
Тот раскланялся, весь пунцовый от неожиданности, и поспешил вставить свое слово:
- Очень немудрено, что будущий талант относительно живописи и вот погибает-с.
- Кто погибает? Почему? Как?
Николай, путаясь от застенчивости, но вместе и ужасно счастливый, что говорит с самим Ильею Финогенычем, рассказал, как он подошел к забору и чем занимались дети. Маляр повторил прежнее свое рассуждение о красках, о "деньжатах" и о том, что кому дано. Митька с любопытством выглядывал исподлобья.
- Обломовщина, а легко может быть - новые силы зреют, - добавил Николай, не без тайной цели щегольнуть, что он знает про "обломовщину".
Илья Финогеныч еще пристальнее взглянул на него, и, казалось, лицо его стало еще сердитее.
- Ну, брат Михеич, ты болван, - сказал он маляру. - Сколько раз в году видишь меня, а? Амбар красил, ворота красил, вывеску малевал для лавки... Сколько ты меня раз видел?.. Болван!.. У тебя нет деньжат, думаешь, и у других нету, а?.. Шут гороховый!.. Нечего ощеряться, с тобой дело говорят. Краски! Веселая часть!.. Такой же пьяница будет, как и ты. Митрием, что ль, звать? Митрий! Вымой рожу-.то хорошенько да дня через три... фу, черт! Завтра же, - слышишь? - завтра же приходи.
И девчонку эту - чья девчонка? Еремки кошкодера? Хороший тоже санкюлот! и девчонку с собой приводи.
Посмотрим, какие ваши таланты... Мазилка эдакая - не к кому отдать! Да они грамоту-то знают ли? Карандаш, карандаш-то, болван, умеют ли в руках держать? Эй, Митрий, поди-кось сюда. Да ты не бычись, не съем, - никого еще не слопал на своем веку. - Митька подошел, еле передвигая ноги. Илья Финогеныч запустил пальцы в его красную гриву и проницательно посмотрел ему в лицо. - Хочешь учиться, а? Ученье - свет, пащенок эдакий.
Был в Острогожске мещанский сын, а теперь академик и знаменитость, - да это черт с ним, что он академик и знаменитость, - сила новая! Русскому искусству пути указывает!.. Ну, что с вами, с бушменами, слова тратить, и он оттолкнул Митьку, - завтра же приходи.
А я рисовальщика подговорю. Посмотрим, какие ваши таланты, да в училище, за грамоту. Талант без азбуки - Самсон остриженный, нечего тут и толковать.
Несмотря на то, что слова Ильи Финогеныча так и кипели негодованием, а свернутое на сторону лицо было просто-таки свирепо, даже Митька начал глядеть веселее, а Михеич блестел, как только что отчеканенный пятак.
Он кланялся, смыгал носом и усмехался до самых ушей.
Один Николай продолжал еще испытывать страх, хотя желание познакомиться с Ильею Финогенычем разгоралось в нем все больше и больше. Вдруг тот обратился к нему:
- Обломовщина!.. Вы читали или только понаслышке говорите эдакие слова? Чтой-то не знакома мне ваша физиогномия...
- Я сын гарденинского управителя, Илья Финогеныч.
- Вот как! Настоящий ответ, если бы вас спросили:
"Чьих вы будете?" Не об этом спрашиваю: сами-то по себе кто вы такой?
- Николай Рахманный. Еще моя статейка напечатана в сто тридцать втором нумере "Сына отечества"...
- Не читал-с, - с необыкновенной язвительностью отрезал Илья Финогеныч, - не читаю таких газет-с.
- Я наслышан об вас от Рукодеева, Косьмы Васильича... Косьма Васильич очень настаивал, чтоб я познакомился с вами... Мы большие приятели с Косьмой Васильичем... - лепетал Николай, чувствуя всем существом своим, что куда-то проваливается.
