В сени вошла толстая повариха Голица. Она держалась уверенно, чувствовалось, что среди челяди эта баба себя не последней считает. Сейчас она принесла постояльцам крынку с простоквашей, поставила ее на приступке.

– Вот. Если захотите попить к ночи…

Ночь уже была на подходе. Света в волоковое окошко почти не поступало.

– Хозяюшка, а где тот плешивый мужичок с бородкой клинышком? Которого Жуягой кличут. Вернулся ли уже?

– Ему наша ключница Яра велела привезти на ночь воды из Киянки[48].

– Что-то долгонько он за водой ходит, – заметил Озар.

– Так немало ее надо на хозяйстве. Жуяге понадобится не одну бочку наполнить и привезти на возу. Ну а как воротится, что, велеть к тебе явиться?

Озар подумал и отрицательно покачал головой:

– Утро вечера мудренее. Завтра и поговорю с ним.

Голица еще немного потопталась, будто спросить о чем-то хотела, но Озар ее опередил:

– Тиун ваш все еще с купчихой беседует?

– С ней, с госпожой нашей. А как же иначе? Теперь он у нее первый помощник. Хозяйство у нас немалое: и торговые лавки на Подоле, и мельницы на речке Лыбеди, и пара сел за Дорогожичами[49] имеется. Не Мирине же, голубушке, носиться по делам, когда она дитеночка ждет. Вот уж послал Господь радость нам. Жаль, что хозяин о том не узнает.

И она удалилась, всхлипывая и утирая глаза передником.

Ну да, красавице Мирине и впрямь нынче хлопотно будет заниматься таким хозяйством. Да и ранее она, лелеемая, любимая суложь Дольмы, видать, подобным себя не утруждала. Она была скорее украшением его двора – недаром весть о ее красе по всему Киеву ходила. Да и старший брат Дольмы, калека Вышебор, с подобным бы не справился. А Радко? Где же этот вертопрах Радко? Он как ушел, так и не было больше. Когда он явится, следует и его расспросить. Забавно парень себя повел, узнав, что управлять хозяйством погибшего брата у него теперь не получится.

Озар сделал глоток простокваши. Прохладная, вкусная, с приятной кислинкой. Их с Златигой вообще тут знатно накормили: похлебку гороховую густую подали, мясную кулебяку, творог с молоком. После того как Озар столько времени ел в подземелье только баланду из прокисшего хлеба, от которого у него была постоянная изжога, нынешнее пиршество наполнило душу волхва неким блаженством. Однако расслабляться пока не стоило – надо было переговорить сегодня с тиуном. Как выяснил волхв у дворни, управляющий Творим в усадьбе лишь иногда ночевать оставался, а так обычно жил в собственном доме на Подоле. Да и вообще тиун такого большого хозяйства вряд ли все время под рукой будет, все по делам да в разъездах. Вот Озару и надо с него начать, пока не удалился.

Творима он узнал по походке: управляющий спускался из верхней горницы неспешно, топал тяжело, уверенно, чисто был тут хозяином. Хотя и впрямь мало ли на что рассчитывал Творим, когда от его умелых действий теперь все зависело? Та же хозяйка Мирина должна будет ему угождать, если не хочет потерять столь рачительного работника.

А вот Озар с ним особо не церемонился.

– Эй, а ну не спеши уходить, почтенный!

Творим повернулся медленно, на лице – суровое выражение. На окрик Озара выгнул бровь изумленно.

– Это ты меня?

– Говорить будем, – шагнув к нему, заявил Озар.

Творим вскинул голову:

– Некогда мне лясы с тобой точить. Я битый час с госпожой наверху беседовал. Утомился. Поди-ка объясни ей теперь все дела хозяйские. С такой красой, да еще несведущей и не привыкшей к делу, и по миру пойти недолго. Все-то гостинцы да наряды у нее на уме. А я…

Но Озар не стал слушать его ворчание, просто кивнул, мол, иди за мной, – и вышел на широкое гульбище.

Это было не самое укромное место для беседы. Да, само гульбище было просторным – видать, тут за столом немало гостей принимал покойный Дольма, – но перед тем, как спать укладываться, то и дело кто-то шнырял мимо. Чернавка бадейку с водой пронесла в покои, другая возилась, протирая стол после вечерней трапезы, и Озар велел ей не суетиться, уйти. Тихон, завидев волхва, подбежал и хотел посидеть рядышком, но Озар, взлохматив мальчишке волосы, по-доброму попросил оставить их с Творимом.

– Эко ты тут уже распоряжаешься по-хозяйски, – заметил тиун. – Одно слово волхв. Привык повелевать.

Озар отошел в дальний конец гульбища, прислонился плечом к резному столбику-подпоре.

– Пока тут переговорим, Творим, слуга хозяйский.

Назвав тиуна «слугой», Озар сразу напомнил ему, что он тут тоже всего лишь подчиненный. Твориму это не понравилось, он насупился, хмуро посмотрел на волхва из-под надвинутой до бровей меховой шапки. Но Озар держался с ним так, как привык еще в бытность свою почитаемым волхвом-служителем – величественно и властно. Сразу приступил к делу:

– Ответь-ка, Творим, где ты находился, когда в реку Почайну все вслед за Дольмой вошли?

При этом на самого Творима будто и не смотрел. Но по тени его отметил, что тиун даже отшатнулся.

– Что спрашиваешь? Думаешь, я душегубец? Да я дружен был с Дольмой, мы нередко по душам беседовали, он уважал меня. А ты…

– Я всех расспрашивать стану. С тебя вот начал…

– Чего это – с меня? Я в стороне тогда был! Почитай, позади всех. Я давно говорил хозяину, что готов веру Христову принять… ну, чтобы он своим меня счел, чтобы доверия мне еще больше было. А когда входили в реку во время обряда, хозяин на меня и не смотрел. Знал, что буду со всеми, что не подведу.

Как там насчет того, кто с готовностью шел в Почайну, а кто по приказу, Озара не волновало. Но, порасспросив тиуна, он понял, что тот лжет. Чтобы такой, как Творим, всяких скотников и чернавок вперед пропустил? Когда же Озар сказал об этом Твориму, тот просто соловьем запел: дескать, он же не из ближней челяди соляного купца, не его дворовой, потому и держался в стороне. Но о том, кто и где из ближников и домашних тогда был, помнил хорошо. Так, подле самого Дольмы Мирина-супружница была, рядом находился и Радко, а следом Жуяга толкал в воде кресло увечного Вышебора. Ну и Яра, ключница белобрысая, ступала с ними, может, немного сбоку; возле нее были кухарка Голица и ее муж Лещ, старый и верный работник в этом доме.

– А их сын Бивой, этот здоровенный детина с пышными усами, тоже там был?

– Нет, Бивоя в Почайне не видел. Он, как я слыхал, отказался идти на обряд. Не захотел, не пошел.

Ну хоть кто-то проявил верность старым богам и не подчинился хозяину, почти с удовлетворением отметил Озар. Хотя от такого простоватого парня, как этот здоровенный увалень с пышными усами, Озар бы такого упорства и своеволия не ожидал.

А Творим продолжал. Дескать, и Тихон там суетился, брызгал водой радостно, хотя зачем он пошел на обряд? Всем известно, что Дольма привез сына в Киев уже крещеным. Но вот же полез и плескался подле родителя. Еще девки Мирины были там, Загорка и Любуша, крутились, смеялись, толкались, а чернавка Будька, помнится, оступилась в воде, упала, взвизгнула. Еще скотник был там, бывший раб по прозвищу Медведко, да пара баб-скотниц и мастеровой Стоян, молчун неприметный. Последний тогда разошелся вдруг непривычно, даже едва не толкнул важного Творима. Ну а следом шли работники из лавки, приказчики и грузчики.

– Погоди! – Озар поднял руку. – Работный люд из лавки был за тобой, верно? То есть в стороне от Дольмы.

– Так и было. Они последними зашли в воду, уже после меня.

– А ты, добрый друг соляного купца и помощник его, держался на отдалении, пропустив даже скотников. Скромный ты, как погляжу, Творим. Однако, находясь немного в стороне, ты как раз и мог увидеть, кто метнул оружие.

– Да ничего я не видел! – замахал руками тиун. – Там все теснились, брызгались, а сзади уже народ подходил, тот же купец-меховщик Хован с семейством зашел в воду. Еще помню, что Моисей почти рядом со мной держался, не спешил глубже зайти, однако потом шагнул прямо к Дольме. И сдается мне, что люди правы, уверяя, что хазарин этот и порешил хозяина.