Повествование о гражданской войне на кабардинской земле – самые впечатляющие страницы «Воспоминаний» Чхеидзе. Его перо достигает здесь почти шолоховского размаха и силы. Молодой корнет мучительно-остро и безысходно переживает трагедию братоубийственного противостояния. Навсегда запечатлеются в его памяти и пленные солдаты-красноармейцы, оторванные от земли, от семей, с землистыми, потухшими, безнадежными лицами. И жестокий, кровавый бой кабардинцев с кабардинцами возле селения Ашабово, в котором один кабардинец резал руки другому, а третий тщетно пытался разнять детей одного народа, забывших заветы предков. Чхеидзе рисует «бестиальный лик гражданской войны», когда рушились моральные устои, срывались покровы культуры и обнажался лик зверя, таящийся в глубинах естества человека. И он же говорит о массовых случаях «великодушия, героизма, самопожертвования, святости», когда «во имя идеала бесстрашно шли на смерть, грудью защищали грудь близкого, чтобы не выдать брата, брали на себя его вину» («Воспоминания»). Писатель слишком хорошо понимает: и у красных, и у белых была своя правда, и трагедия состояла в том, что «по обе стороны рокового барьера стояли живые люди, со своими идеями, устремлениями, чувствами – простыми и сложными, со своей волей к жизни и боязнью смерти» (Там же), и что эти люди были вынуждены убивать друг друга – жестоко, без прощения, без сострадания.
Но все же и в это вздыбленное, сошедшее с колес время истории в жизни Чхеидзе возникают просветы – казалось бы, вопреки всякой логике. Именно в годы революции и гражданской войны он встречает самую большую любовь своей жизни. Имя этой женщины никогда не прозвучит из его уст, никогда не запечатлеется и на бумаге, хотя именно с нее будут писаться героини в романах «Глядящий на Солнце», «Навстречу буре» (1940), автобиографическом романе «Путник с Востока» (1941), исторической повести «Невеста гор» (1944). В своих «Воспоминаниях» Чхеидзе назовет ее «пани» – как назвал в «Глядящем на Солнце», где «описал эту женщину <…> во всем ее ослепительном своеобразии» (Там же). Они недолго пробудут вместе – гражданская война разлучит их, казалось, навеки. Лишь спустя почти восемь лет Чхеидзе встретит ее в эмиграции. И пожар разгорится еще сильней и неистовей. Но двое так и не соединят свои судьбы – слишком ощутимым будет разрыв между певицей, и в изгнании жившей относительно благополучно, в твердом, хотя и скромном достатке, имеющей свою музыкально-вокальную школу и регулярно дающей концерты, и бывшим военным, прошедшим ад гражданской войны, отступление, лемносский лагерь, поденный, копеечный труд чернорабочего…
Заурбек Даутоков-Серебряков погиб 27 августа 1919 года в боях под Царицыном. Чхеидзе был потрясен смертью начальника, который давно перестал быть для него просто начальником, став учителем, другом, почти старшим братом. Несколько лет после этой смерти, признается в «Воспоминаниях», он «прожил по инерции». Впрочем, 1919–1922 годы и внешне были для Чхеидзе самыми трудными годами его биографии. В начале марта 1920 года начался исход с Кавказа кабардинских частей Белой армии. Проход через Дарьяльское ущелье. Врангелевский Крым. Бои на Перекопе и разгром армии Врангеля. Бегство на пароходах в Константинополь. Унижения, претерпеваемые от французских союзников. Остров Лемнос, на котором (как и в Галлиполи) были размещены остатки некогда победоносной армии… Ликвидация военного лагеря в апреле – октябре 1921 года и полный приключений путь в Болгарию, где его, бывшего князя и офицера, ждали два года самой черной работы – позднее Чхеидзе вспоминал, что поменял за это время 14 профессий: дровосек, кочегар, каменщик, грузчик, землекоп и т. д. В 1922 году судьба приводит его на Шипку. Полувеком ранее недалеко от этих мест в годы русско-турецкой войны сражался его отец, а теперь сын, которому воевать больше уже не придется, рубит деревья на лесоповале… Работает целый световой день, а в перерывах делает заметки в записной книжке: разговоры работяг, словечки местных жителей, смешные и забавные случаи. Позднее, уже в Праге, он обработает эти записи и напечатает их в студенческом журнале «Годы».
Черный, изнурительный труд за гроши, за кусок хлеба и крышу над головой. Порой Чхеидзе казалось, что так будет всегда. Но в 1923 году его судьба резко меняется. Константин Александрович нелегально переходит границу Чехословакии, перебирается в Прагу и поступает на Русский юридический факультет. Корнет, кавалерист, офицер, в годы революции и гражданской войны не раз бывавший на волоске от смерти, садится на студенческую скамью и испытывает истинный восторг от того, что наконец может взять в руки книгу.
На юридическом факультете в Праге преподавали выдающиеся ученые – П. И. Новгородцев и П. Б. Струве, Н. О. Лосский и о. Сергий Булгаков, Г. В. Вернадский и Г. В. Флоровский, А. А. Кизеветтер и П. Н. Савицкий. Их собрала здесь «русская акция» президента Масарика, создавшая, насколько это было возможно, благоприятные условия для учебы эмигрантской, прежде всего военной молодежи и сделавшая столицу Чехословакии одним из главных образовательных центров русского зарубежья. Чхеидзе участвует в работе научных семинаров, пишет курсовые работы и читает, читает, читает…
Очень быстро он входит в литературные круги русской Праги. Первые литературные опыты, статьи и рассказы, печатаются в журналах «Казачий сполох», «Своими путями», «Кавказский горец». В 1925 году Чхеидзе вступает в Союз русских писателей и журналистов Чехословакии. Посещает заседания литературного кружка «Далиборка», возглавляемого прозаиком и литературным критиком П. А. Кожевниковым. И почти сразу определяет для себя главную тему творчества – Кавказ и еще раз Кавказ. Эта тема будет в центре его писаний всю жизнь – большинство рассказов, повестей и романов Чхеидзе написаны на кавказские темы, опираясь то на события реальной истории (прежде всего революции и гражданской войны), то на горские предания и легенды.
Первая книга – «Страна Прометея» – выходит на русском языке в Шанхае в 1932 году. В 1933-м она издается в Праге на чешском. Появляются чешские и русские отзывы, интервью в периодике. «Страна Прометея» названа в числе девяти лучших романов 1933 года. У Константина Александровича ширится круг знакомых среди чешской интеллигенции. Он сотрудничает в чешских изданиях – «Akce kulturní, sociální, politická», «Rozhledy po literatuře a uměni» («Обозрение литературы и искусства»), «Venkov» и др.[8], пишет статьи о русской литературе и философской мысли, активно содействует углублению русско-чешских культурных связей.
Писательство идет рука об руку с философскими занятиями Чхеидзе. Он – член Пражского философского общества, выступает в нем с докладами, участвует в диспутах. Штудирует историю мировой философской мысли. Из западных мыслителей особенно выделяет А. Бергсона с его идеей творческой эволюции, из русских – Н. Ф. Федорова, В. С. Соловьева, Н. Я. Данилевского, среди современников – Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, В. Н. Ильина. В 1928 году, когда тридцатилетний Чхеидзе оканчивает курс юридического факультета, он уже вовсю увлечен евразийством. Еще в Болгарии, урывая скудные часы для чтения, будущий писатель буквально проглотил сборник «Исход к Востоку», вышедший в Праге в 1921 году. Четверо молодых мыслителей – филолог Н. С. Трубецкой, экономист П. Н. Савицкий, богослов Г. В. Флоровский и музыковед П. П. Сувчинский – выступили в нем глашатаями новой историософской теории, заговорив о том, что Россия представляет собой особое историко-географическое и этнически-культурное пространство. Она – не Европа, не Азия, а Евразия, и ее склад и судьба иные, чем у европейского и азиатского регионов. Вскоре к движению присоединились филолог М. В. Шахматов, философы В. Н. Ильин и Л. П. Карсавин, были выпущены еще два программных сборника – «На путях: Утверждение евразийцев» (Берлин, 1922. Кн. 2) и «Россия и латинство» (Берлин, 1923), стали выходить евразийские периодические издания – «Евразийский временник» и «Евразийская хроника», регулярно издавались брошюры и книги. Доктрина нового течения активно развивалась и углублялась. Складывалось новое, синтетическое мировоззрение, которое, по мысли его адептов, должно было помочь России найти «третий», спасительный путь, преодолевающий ущербы как капиталистического, так и коммунистического строя. Евразийцы выступали за государственно-частную систему хозяйствования, при которой сохранение командных высот в экономике в руках государства не отменяет развития личной хозяйственной инициативы. Стояли за централизованную, сильную власть, но эта власть не подавляла у них самобытность народов, населяющих огромные пространства России-Евразии, напротив, предоставляла им широкие возможности самостоятельного развития и самоуправления в рамках многонационального государства. Лозунг евразийцев – «собор трудящихся всех рас и национальностей»[9], единство народов на началах доверия, братства, взаимного уважения и любви, о чем мечтали еще славянофилы, о чем пророчествовал в «Дневнике писателя» Достоевский. Да, для них равно был неприемлем и буржуазный индивидуализм, умаляющий целое в угоду торжествующей личности, и коммунистический коллективизм, для которого, как писал Маяковский, «единица – вздор, единица – ноль». Они – за соборность, за ту высшую форму единства, в которой каждая отдельная личность самобытна и уникальна и при этом находится в братски-любовном союзе с другими личностями, она «не распыляется в социальном целом, но творит вместе со всеми то общее дело, к которому каждый призван Богом»[10]. Примечательно, что, выдвигая православие как основу духовного единства России-Евразии, сторонники нового течения не отрицали других ее исконных религий, признавая их ценность, будучи убеждены, что «религиозно-культурный мир» ислама, язычества и буддизма, входящий своими частями в евразийское пространство, тяготеет к православию «как к своему центру»[11].
