Поднимаю глаза. Все напряжены, выражения лиц изменились; злые, настороженные. С Михаила слетел весь показной лоск, серые глаза смотрят решительно, вместо улыбки – хищный оскал. Серьезный противник. Иван по-прежнему равнодушен, но все равно подобрался, сидит ровно. Вера, скорее, растеряна, не знает, что и думать. «Учительница» заметно нервничает, то и дело поправляет очки, прочищает горло. Все сжимают пистолетики. Первой не выдерживает Тамара Семеновна.
- А что я? Что вы все смотрите? – пронзительно кричит она. – Мне тоже пожить хочется. Да и внучка на мне. А помру, кто смотреть будет?
Раздается негромкий шлепок, как если наступить в осеннем лесу на дождевик. От того места, где только что сидела Тамара Семеновна поднимается еле заметный дымок.
- Терпеть не могу, когда повышают голос, - морщится Иван, из его уже бесполезного пистолетика торчит флажок с надписью «пиф-паф».
Свет снова гаснет, на экране появляется Тамара Семеновна. Копает, кажется, картошку, наклоняется, чтобы вонзить лопату в землю и тут же падает навзничь. Ее жизнь прокручивается назад. Кадры сменяют друг друга быстро, как при перемотке. Звука нет. Но почему-то все понятно. Не врала, дочь – мать-одиночка, пашет на двух работах. Тамара Семеновна воспитывает внучку. Когда акушерка держит новорожденную Тамару Семеновну, показывая роженице, кино обрывается, загорается свет.
Все избегают смотреть друг другу в глаза.
- Она уже все равно старая была, - оправдывается Иван. И вдруг – снова шлепок и вместо Ивана – пустое место. Да что же это такое? Не успеваю следить за происходящим. Из пистолета Михаила предательски выглядывает флажок. Пока все изумленно переглядываются, он перегибается через стол и успевает ухватить бесхозное «оружие» Тамары Семеновны.
- Ой, - выдыхает сидящая рядом «учительница», и свет снова выключается.
На экране искореженный байк, и лежащий в луже собственной крови Иван. Кадры жизни. Вот уж кого не жаль. Наркотики, тусовки, попойки. А был таким милым мальчиком.
Свет загорается. Изо всех сил сжимаю потными ладонями пистолет. Быстро перевожу взгляд с одного соперника на другого. И все равно не успеваю заметить, когда раздается щелчок. От пустого стула Веры струится сизый дымок. Пистолет с торчащим флажком падает на пол. Изумленно смотрю на Михаила и на «училку».
Все ясно. На экране Вера вскрывает в ванной вены. Несчастная любовь. Какой-то сопляк в черном. Как их сейчас называют? То ли гот, то ли эмо Поди разбери. Родителей жаль. Единственная дочь, холили и лелеяли. Зачем ей второй шанс?
Еще не успел зажечься свет, а уже знакомый шлепок. Этот звук будет преследовать меня в кошмарах. Кто на этот раз? Ну, конечно, «учительница». Михаил, хищно скалясь, уже держит в руках ее пистолет. Итак, нас двое. Я сглатываю. Молчим, направив друг на друга игрушечное оружие. «Думай, думай, соберись». У меня идея. Не зря говорят, что простые способы – самые действенные. Рискуя, с гулко колотящимся сердцем, перевожу взгляд за спину Михаила. Смотрю расширившимися глазами, прикрываю рот свободной рукой. Михаил начинает нервничать.
- Что? Что там? – кричит он.
Я молча тычу пальцем за его спину. Он не выдерживает, резко поворачивается. Сползаю со стула, щелчок. Обессиленная, сижу на полу, сжимая отслуживший свое пистолет. Свет привычно гаснет. Какая гадость. Михаил – гомосексуалист. Постоянный поиск и смена партнеров. Чем он старше, тем моложе любовники. Смазливые мальчики, на которых уходят приличные суммы денег. Идет по головам, чтобы выслужиться и добыть эти самые деньги. Замкнутый круг, который разорвался лишь с его смертью. Обессилено закрываю глаза.
И оказываюсь на своей кровати. Читаю сказку клюющей носом Ксении. Вот дочка засопела, закрыла голубые глазки. Откладываю книжку, руки предательски дрожат, сердце готово выпрыгнуть из груди. На ватных ногах бреду на кухню, капаю в стакан валерьянку. Что это было? Сон? Явь? Щелчок. Этот звук я буду помнить всегда. Все двадцать пять лет, до самой смерти.
