Прилетели в Солнцедар - небольшой поселок на самом берегу моря. В столовой, щедро украшенной резьбой и похожей на сказочный теремок, наших девушек встретили летчики морской авиации. Не обошлось, как это всегда бывало при первых встречах, без ехидных шуток:
- Что это нам "кукурузников" прислали? Чтобы шума больше было? посверкивая глазами в сторону девичьих столов, спрашивал один летчик другого.
- Зачем прислали? - звонко переспросил кто-то из девушек. - Вам в помощь. Говорят, не справляетесь одни...
Парни прикусили языки, а после обеда любезно проводили летчиц до места отдыха.
Наступила первая боевая ночь. Над Новороссийском "ласточек" встретил яростный зенитный обстрел. А в полетах, как всегда вблизи моря, мучили постоянные наши недруги - восходящие и нисходящие потоки.
В столовой вчерашние знакомые встретили отдохнувших девушек приветливо, совсем не так, как вчера. Из их оживленного разговора развеселившиеся летчицы услышали, что девчата взлетают, "что надо", сажают самолеты "впритирочку" и техники в женском полку "правильные"...
- Кажется, нас приняли в морскую семью, - смеясь, сказала Женя.
Первые две ночи командование разрешило выполнить только по одному вылету, а в третью - сделали по два-три вылета и тем вызвали переполох в БАО. Оказалось, здесь по традиции утром за вылет к завтраку вручалась плитка шоколада. Когда на вопрос: "Сколько сделали вылетов?" - очередной экипаж ответил: "Три!", работники БАО заволновались, что у них не хватит шоколада.
Амосова, услышав об этом, подошла к официантке:
- На следующие ночи привозите по одной плитке. Иначе, когда нам дадут "максимум", мы вас разорим...
И разорили бы! Ночь с 15 на 16 сентября - ночь "максимум". Вот что вспоминает Люся Клопкова об одном из вылетов в эту ночь.
"Уже порядком устали. Летим 9-й раз. На этот раз цель - штаб в центре Новороссийска. При подходе видим наш самолет в лапах прожекторов. Его обстреливают со всех сторон, а он, пока не сбросил бомбы, не меняет курса.
- Это экипаж Смирновой, они вылетели перед нами, - сказала Женя.
- Ну, беда! И зенитки, и прожекторы, а мы еще только на подходе, говорю я и даю полностью сектор газа и отжимаю ручку, чтобы быстрее оказаться над целью и ударить по врагу, который держит наших девчат.
- Получайте, паразиты! - Женя сбросила бомбы, и вслед за этим мгновенно мы оказались в лучах прожекторов. В ответ захлопали зенитные снаряды.
Пытаюсь развернуть машину в сторону дома, но тут смолкает мотор, словно захлебнулся. Через мгновение заработал, но чувствую - недодает оборотов. Цилиндр вышел из строя? Из лап прожекторов вырвались, Высота падает.
- Надо спасательные жилеты приготовить! - говорит Женя. Посадка на воду мне совсем не улыбается.
- А может, лучше на неразминированный аэродром сядем? - предлагаю я (об этом аэродроме на Малой земле нам на днях говорила Амосова).
- Ну нет, - решительно возражает Женя, - пусть лучше нас катера выручают!
Летим над водой, так как для полета над гористым берегом нам не хватает высоты. Изредка мигаю бортовыми огнями, с катеров отвечают дружелюбным помигиванием - видят, что самолет летит слишком низко...
И все-таки тянем потихоньку к своему аэродрому. Подлетели. Разворачиваться нет возможности - придется садиться поперек старта, с прямой. И вдруг почти перед самым берегом нисходящим потоком машину бросает чуть не к самой воде, спасительный берег где-то над нами. Неужели в воду? Но чудеса не кончились - в следующий миг нас встряхнуло, подняло и я еле успела дать ногу влево, чтобы не перескочить площадку и не попасть на кустарник... "Ласточка" остановилась, почти не сделав пробега, и мотор заглох окончательно...
К самолету подошла стройная худенькая девушка.
- Спасибо вам за Машу Смирнову, - негромко сказала она и отошла.
- Кто это? - спросила я.
- Полина Тучина, вооруженец...
Ни есть, ни спать не хотелось - сказались усталость и волнение последнего полета. Люся и Женя поднялись в гору, к колхозному винограднику. Женщины, работавшие там, угостили их виноградом. Отщипывая одну за другой янтарные ягоды, Люся огляделась вокруг - в зеленой подкове берега бухта. Под утренним солнцем вода в ней сверкала голубым перламутром. Утопающий в зелени Геленджик...
- Женя, какая красота!
Когда вернулись с виноградника, никто не спал.
- Девочки, пойдем искупаемся, может, потом спать захочется...
Быстро спустились в маленькую бухточку.
Из воды, только сначала казавшейся холодной, не хотелось выходить. Улеглись под сентябрьским солнцем на песок.
- А знаете, почему нам не спится?
- Почему?
- Да потому, что нет артобстрела!
- Правда, не слышно. Может, фрицы драпанули из Новороссийска?
Оказалось, действительно - в этот день Новороссийск был освобожден.
* * *
Небольшой рыбачий поселок на берегу Азовского моря. Пересыпь. Все разрушено. Несколько маленьких домишек. У дороги, прямо вдоль обрывистого берега, стоят наши фанерные самолетики. На фоне безбрежного моря они кажутся игрушечными. Вдоль поселка и дальше - на запад - грейдерная дорога. По ней день и ночь идут грузовики - к фронту и обратно.
У самой дороги начинается летное поле, а заканчивается оно обрывом к морю. Сильные ветры, дожди...
Первая эскадрилья живет в самом близком к аэродрому домике. Федоровна хозяйка дома, две ее взрослые дочки и семилетний сынишка Василек ютятся на кухоньке, отдав девушкам спальню и залу (так называли здесь лучшую комнату). В этих двух комнатах для летчиц и штурманов оборудовали нары, на которых шуршат набитые камышом матрасы.
Василек смотрит на девушек влюбленными глазами и считает своим долгом провожать их вечером до аэродрома, а утром встречать после полетов. Люся после обеда в столовой собирает на столах оставшийся хлеб и несет его Федоровне.
- Да ты что, дочка, - смущается хозяйка, - у нас: рыба есть! (Ее дочери в рыбацкой бригаде колхоза).
- Рыба рыбой, а хлеб - всему голова, - возражает Люся, - я сама в тридцать третьем испытала, как без хлебушка...
Вслед за Люсей хлеб для Федоровны стала приносить и Тоня Павлова, новый Люсин штурман.
Разлуку с Женей Гламаздиной Люся очень переживала. Слетались, сдружились накрепко. Десять месяцев Клопкова на фронте. Выполнила 280 вылетов. Отмечена уже вторым орденом - Красной Звезды. И вот опять все по новой - снова учить, снова привыкать. Но приказ - закон для солдата...
Трудная осень, а затем зима выпали на нашу долю в Пересыпи. К обычным тяготам военной жизни прибавились погодные: туманы, дожди с ветрами пополам со снегом, всепроникающая промозглая сырость - и летать трудно, а когда не летаешь - на душе скверно. Хочется ежедневно, ежечасно чувствовать свою необходимость фронту. Утомляли и бытовые неурядицы, хоть мы их старались не замечать. А справляться с ними помогали дружба и ничем непобедимое чувство юмора.
Помнится, спали все на матрасах, набитых камышом, а для мягкости на каждый экипаж выдали по одному спальному мешку. В одну из особенно холодных ночей Люся и Тоня, вернувшись с аэродрома - полеты отменили из-за плохой погоды, - решили забраться в спальный мешок вдвоем, чтобы хоть как-то согреться.
"Проснулась я днем, - рассказывала Люся, - и не могу голову повернуть, будто держит кто. Стала будить Тоню.
- Павлик! Проснись, посмотри, за что-то косы мои зацепились, а я руки из мешка никак не вытащу...
- Ой, летчик! (Тоня только так ко мне обращалась). Косы твои к оконному стеклу примерзли... Полежи, а я у Федоровны воды горячей спрошу...
- Ну, что вы все возитесь, - недовольно заворчал кто-то со сна, - спать не даете!
Но когда разобрались, в чем дело, раздался такой дружный смех, что стало вовсе не до сна..."
Надо сказать, что косы, с которыми Люся не решалась расстаться, доставляли ей немало хлопот. Тупую боль в боку Клопкова чувствовала теперь постоянно - не только в полетах, но и на земле. Увидев, как Люся стирает, поставив правую ногу на скамью, и узнав, что ее постоянно донимают боли, Тоня и Женя Гламаздина стали помогать своему летчику. Быстро вымыв коротко стриженные головы, штурманы принимались за Люсины косы...
