— Что? Почему? Тебе ведь…

— Перси, — прервал его Бог ровным голосом, — я ни за что не стану этого делать. Что бы ты ни сказал, я не буду оттягивать начало войны.

Юноша сжал руки в кулаки. Конечно, сейчас Посейдон даст ему свое божественное объяснение, наверняка они с Зевсом что-то снова не поделили, но это никаким образом не касалось Перси. Он даже слушать ничего не хотел.

— Я думал, ты другой, — сказал он. Умолять его передумать Перси не собирался — слишком много чести для того, кто, прекрасно зная, как это важно для его сына, решил холить свои обиды, подставляя под удар невинных полубогов, а не поступить правильно.

— Перси, я не хочу тебе лгать, а потому выслушай меня внимательно и постарайся понять.

— Понять, что ты, имея возможность, хочешь позволить случиться войне?

Посейдон рассердился, но ничего не сказал.

— Понять, что я так поступаю, потому что Зевс заслужил страдать.

— Так найди другой способ, который не будет стоить жизни моих друзей. И так, для справки, я тоже не прочь его страданий.

Посейдон сделал вид, что не слышал его слов.

— Я не хотел тебе говорить этого в тот день, но скажу сейчас, — Бог перестал казаться слишком спокойным, скорее сдержанно злым, и Перси внимательно смотрел на него, решив все же дать ему шанс оправдаться. — Зевс натравил Геру на твою мать, когда она была беременна от этого Пола… И Гера отравила ее ребенка.

Сначала не произошло ничего. А потом Перси показалось, что сначала его с головой окунули в Кокитос, затем сразу во Флегетон, хорошенько огрели шваброй Боба несколько раз, а потом пустили по нему целое стадо кентавров «Лошадки для вечеринок» танцевать чечетку под бешеный ритм.

— Зевс сделал что?

— Убил ребенка твоей мамы еще в утробе, — повторил Посейдон, наблюдая, как шок на лице Перси сменяется гневом.

Он тяжело задышал, руки задрожали от того, с какой силой он сжал их в кулаки. Юноша лихорадочно вспоминал, как мама предлагала ему отправиться на приключения, и его словно окатили ледяной водой, когда до него дошло, что уже тогда мама была беременна, но ничего ему не сказала. Наверное, она не хотела, чтобы он волновался лишний раз, и потому решила сохранить все в тайне. Зато он заставил ее беспокоиться. Сначала когда отправился на заведомо смертельное приключение, а потом когда умирал у нее на руках. Как тяжело ей было пережить смерть не рожденного ребенка, а потом смотреть, как умирает сын-подросток, едва вступивший во взрослую жизнь. А он ничего не сделал. Ничего, чтобы ей помочь, хотя мама всегда была рядом, чтобы протянуть ему свою руку помощи.

Перси мог смириться с тем, что Боги ему вечно посылают испытания, но трогать его маму…

Она была самым ценным человеком в его жизни, его опорой и глотком нормальной жизни, он всеми силами пытался оберегать ее от «божественной» стороны его жизни, особенно после того, как ему пришлось вырывать ее буквально из лап смерти, но Зевс вновь перешел все мыслимые и немыслимые границы.

Перси мог стерпеть многое, но не убийство невинного ребенка и попытку отравить его мать.

— И зачем он это сделал? — процедил он, тяжело дыша.

— Это так важно?

— Я хочу знать, за что он так поступил с моей мамой. И какого черта ты не смог ему помешать.

— Я пытался, — процедил сквозь стиснутые зубы Посейдон. — Но Гера все же нашла способ подсыпать ей яд.

Перси хотел было сказать: «Хреново ты пытался», но вовремя сдержал себя и плотно сжал зубы. Он соберет свою ненависть по крупицам для Владыки Небес.

— За что? — повторил он свой вопрос.

— А у тебя нет совсем никаких предположений?

— Я не хочу играть в «угадайку»! — раздраженно бросил Перси, теряя над собой контроль. — За что Зевс… отравил мою мать?

— За то, что ты решил отправиться за сыном Аида на его остров. Да еще и подбил на это других полубогов.

Перси трясло. Он, впрочем, понял, почему Посейдон решил стравить лагеря, но это все еще казалось Перси диким хотя бы потому, что там были его друзья. Кажется, он только понял, что чувствуют Боги, когда их раздирают две ипостаси: жуткая мигрень и ощущение, словно облили серной кислотой, и все внутренности прожигает от противоречия, которое подобно сверлу пробивает в душе дыру. Если примерно такие испытания проживают Боги, то Перси с удовольствием бы понаблюдал, как будет мучиться Зевс, выдирая на себе волосы от боли. И он бы позволил этому случиться, упиваясь своей местью, но одно важное «но» все еще сдерживало его и раздирало на две части. В нем боролись желание спасти друзей и отомстить за страдания самого близкого, ни в чем неповинного человека в его жизни.

И маленькая часть его души прекрасно знала, чего он хочет больше, но признаваться в этом было страшно.

Посейдон видел сомнения в его глазах. Впрочем, он ожидал этого, а потому продолжил:

— Ты все равно не сможешь им тут помочь. Может, сумеешь спасти пару-тройку полубогов, но что дальше? Оба лагеря тебя ненавидят, они прикончат тебя раньше, чем ты убедишь их в том, что не виновен.

— Я не могу это так оставить. Не могу позволить друзьям биться ни за что.

Перси хотел бы, чтобы его слова звучали уверенней, но он всерьез обдумывал так поступить. Потому что Зевс заслужил эти страдания. Заслужил провести время в полном безумстве, а потом обнаружить, что гражданская война уничтожила весомую часть их культуры, а значит лишила их былого могущества.

— У тебя есть еще немного времени. Верни уже Фемиду, это будет гораздо полезней, чем стоять тут и пытаться доказать всем и каждому, что ты не виновен.

— Я не меньше твоего ненавижу Зевса и Геру, — процедил Перси после недолгого молчания. — Но это отвратительно, что ты ради своей мести позволишь умирать ни в чем неповинным полубогам. Хочешь мстить — выбери другой способ.

— Я не нуждаюсь в советах еще зеленого полубога, — строго сказал Посейдон. Судя по его холодному тону, Перси слегка перешел грань со своей дерзостью. Юношу это не очень беспокоило, но раздражать своего божественного родителя он дальше не осмелился. — У тебя мало времени. Чем быстрее найдешь Фемиду, тем меньше полубогов успеет погибнуть.

Перси, не говоря ни слова, решил как можно быстрей добраться до шоссе, чтобы попасть в Эмпайр Стейт Билдинг. Он убегал не только от отца, решившего пожертвовать жизнями десятков полубогов, — он убегал от самого себя. От своего желания поддержать Посейдона с его безумным планом и смотреть, как будет гореть в агонии Зевс, получая за то, что убил ребенка Салли и разрушил ее жизнь. Разумная часть его мозга понимала, что это жестоко и совсем не справедливо, но Перси не мог избавиться от жгучего желания причинить Владыке небес столько же боли, сколько он пережил сам, и смотреть, как он будет справляться с этим, и плевать, кто пострадает. В голове на долю секунды даже возникла эта жуткая картина: лагерь в хаосе, полубоги, убивающие друг друга, а на переднем плане Зевс, скорчившись от боли, пытается не сойти с ума от раздирающих его греческой и римской ипостасей.

Перси стало слишком тяжело дышать. Он остановился, чтобы перевести дыхание, и от жуткой картинки в голове его передернуло. И не потому, что это было отвратительно, а потому, что в глубине души Перси хотел этого.

Юноша тряхнул головой, одергивая себя. Нельзя поддаваться гневу, нельзя позволить ярости помешать ясно мыслить. Как бы ни была заманчивой мысль заставить Зевса страдать, это не должно стоить жизни невинных полубогов. Перси, даже не успев отдышаться, заставил себя бежать дальше со всех ног, едва успевая выставлять перед собой руки, чтобы ветки деревьев били не так сильно. Ему казалось, что в таком темпе он может добежать до самого Нью-Йорка, и плевать, что это в десятках километрах отсюда. Он будет бежать столько, сколько понадобиться, чтобы успеть спасти лагеря. Юноша не разбирал перед собой дороги, совершенно позабыв о том, что нужно держаться на расстоянии от границ лагеря. Он спотыкался о камни, о корни деревьев, но все равно вставал и упрямо бежал дальше, пока его не сбили с ног.