Людмила Евграфова родилась в уральском городе Ирбите. Окончила Свердловское музыкальное училище и Ленинградский институт культуры им. Крупской. Работала в хоровых студиях и школах Ленинграда (Санкт-Петербурга). Многие годы прожила на Севере. Печаталась в Норвегии, различных журналах и альманахах Мурманска, Екатеринбурга, Петрозаводска. Автор нескольких книг стихов и прозы. Член Союза журналистов России.

Заканчивалось последнее десятилетие 20-го века. Но провинциальная российская школа как будто по инерции жила обычной жизнью. И хоть не было уже ни пионерской дружины, ни комсомольской организации, ни регулярно выплачиваемой педагогам зарплаты, в принципах обучения школьников мало что изменилось. Поменялись личные установки некоторых учителей. На государство рассчитывать не приходилось, значит, надо было рассчитывать только на себя. Другими словами – крутиться. Прасковья Петровна Соломатина успела в школу перед самым звонком. Размашистой походкой бывшей лыжницы она пролетела мимо кабинета директора, стараясь избежать начальственного ока. Пыталась быть маленькой и невидимой, чтобы не привлекать внимания, избежать лишних вопросов.

Соломатина боролась с невзгодами в личной жизни. Утром, оставив вместо себя напарника, Семена Федоровича Сибирцева, она побежала в больницу к мужу, который неделю назад, увлекшись грибной охотой, поскользнулся на камне и сломал ногу. Перелом был неудачный – супруг лежал на вытяжке. Когда он был здоров, то вполне соответствовал тому назначению, которое определила ему в жизни Прасковья Петровна: муж – мальчик, муж – слуга. Теперь же Соломатина, как загнанная лошадь, металась между «черт возьми» и «боже мой», чувствуя собственную беспомощность, и неумение в одиночку справляться с проблемами.

Благополучно миновав директорский кабинет, Прасковья повернула к школьной лестнице, придав лицу независимый вид. Пусть думают, что она никуда и не уходила. Перила лестницы за тридцать лет существования были отполированы детскими руками до блеска. Широко расставляя ноги и тяжко вздыхая, Соломатина стала подниматься на второй этаж. Мешал живот и одышка. Спортивный костюм плотно обтягивал толстый зад, и картина для тех, кто поднимался следом, открывалась впечатляющая. Уже давно пора было Прасковье Петровне, женщине бальзаковского возраста, оставить работу учителя физкультуры из – за неспособности научить чему-нибудь учеников личным примером, но она об этом не догадывалась. А коллеги хранили этот секрет про себя. Так и существовали.

Прасковья, наконец, преодолела лестницу. У нее осталась последняя задача – пригласить завучей на очередную годовщину, которая уже стучалсь в дверь. Сорок семь, сорок пять, какая разница? Баба ягодка опять! Обычно празднование происходило следующим образом: завучи поели, попили, и шли дальше заниматься своими государственными делами. Но какая-то польза от их присутствия все же была. Соломатина каждый год имела хорошую нагрузку, в отличие от ее молодых коллег.

Наконец, справившись и с последней задачей, она добралась до спортивного зала. Приняла деловое и озабоченное выражение лица. Строго осмотрелась. Семен уже построил девятиклассников и дал им задание. Благодарная ему за это, Соломатина проскользнула в кабинет преподавателей и плюхнулась на диван, чтобы тихонечко выйти из «пике».

Кроме Соломатиной и Семена Федоровича, на кафедре работали еще два учителя: молоденькая, очень ответственная Любовь Александровна Дергачева, которую все мужчины называли просто Любочкой, и новый учитель – Николай Петрович Каржавин, приехавший, как русский беженец, откуда-то из Средней Азии. Каржавин – высокий, полнеющий, седовласый, любил в свободную минуту пошутить и порассуждать на отвлеченные темы. Чаще – о старости, которая отнимает надежды. Но Любочка как-то неохотно поддерживала подобные темы. Ей до старости было далеко. Сейчас они заполняли журналы, сидя напротив друг друга. Появление Соломатиной абсолютно не повлияло на их деятельность. На приветствие коллеги оба кивнули и снова уставились в записи. Прасковья немного отдышалась. Колебания ее пышной груди постепенно от «виваче» перешли к «анданте». Она почувствовала, что обезвоженный жизненными передрягами организм, испытывает жажду.

– А не поставить ли нам чайник? – обратилась она к Николаю Петровичу, – у меня от этой беготни в горле пересохло. Выпью стакан чайку и к следующему уроку как раз буду в форме.

«Как раз в форме» – это, значит, минут пятнадцать бурной деятельности после звонка, а потом: – «Ой, мне срочно надо завучу план работы отнести» (или график соревнований), – формулировка менялась в зависимости от обстоятельств, времени года и личных устремлений Соломатиной.

Николай Петрович обреченно вздохнул, взял чайник и отправился к крану, чтобы налить воды. Любочка посмотрела на Соломатину и хмыкнула.

С некоторых пор она стала свидетельницей неловких попыток Прасковьи Петровны удостовериться в собственной неотразимости. Поводом послужил неосторожный комплимент Николая Петровича, сделанный им в День Учителя, когда он впервые увидел Соломатину не в тренировочном костюме, а в платье, которое намного пристойнее скрывало недостатки ее расплывшейся фигуры.

– Какая вы сегодня импозантная, – сказал он в порядке обычной мужской галантности и.…попался.

– Правда? – удивилась она, вспыхнув, как костерок от легкого прикосновения ветра. Костерок этот со временем стал разгораться. Что-то новое, светлое, необыкновенное вошло в ее жизнь. Коллега, сам того не подозревая, вернул Соломатиной надежду, что в жизни еще не все потеряно. И как-то постепенно она стала замечать, что голова ее кружится от любви, а не от остеохондроза.

Прозвенел звонок. Семен отпустил девятиклассников, так и не дождавшись своей напарницы. – «Фу, устал как дровосек на лесоповале», – сказал он, откинувшись на диван, – кто оценит мои старания»?

– Министерство образования, – хмыкнула Люба.

– Семочка, ты прости меня… – засуетилась Соломатина, – когда только эти проблемы кончатся? Просто ужас какой – то. То одно, то другое! – и громко вздохнула для пущей убедительности.

– Да, ладно, разберемся – махнул рукой Семен. Он был учеником ее первого мужа и, уважая память его, к вдове тоже относился с почтением.

– Попейте чайку, Семен Федорович, – подала голос Люба, – восстановите свой водно – электролитный баланс.

– Пожалуй, не откажусь, – он подсел к столу.

Следующий урок у Соломатиной был в паре с Николаем Петровичем. Каржавин вышел в зал, чтобы подготовить гимнастические снаряды к уроку. Прасковья, с большой неохотой отставила кружку и вынырнула из уютного дивана. Мельком взглянув на себя в зеркало, она поправила непокорный локон, и ни с того, ни с сего произнесла слышанную где-то фразу:

– Он женат, но еще не умер.

Люба так и не поняла – это шутка, или новый девиз?

Подготовка к торжественной дате была проведена Соломатиной весьма ответственно. Стол у Прасковьи Петровны, несмотря на «галопирующую» инфляцию» и декларируемую с экранов «прогрессирующую нищету народа», удался на славу. Сверкали в баночках скользкими боками грибочки маринованные, из – за которых «мальчик» сломал себе ногу. Призывно плавали в смородиновом листе и укропе огурчики соленые. Возвышалась в салатнице хрустящая капуста двухнедельной закваски. Призывали сногсшибательным духом разные мясопродукты: колбасы, ветчины, копчености. Море удовольствия обещала горячая отварная картошка, украшенная зеленью, а также, пользующаяся заслуженной любовью коллектива, царица стола – строганина из нежно – белого мяса трески. И, конечно же, главным достоянием были вино-водочные изделия!