Остальные будут рады, если мой брак с Ярославом не состоится. Впрочем, конечно, так и будет. Надо порадовать их и плюнуть на мифический миллиард рублей, в существовании которого я не верила.

Откуда у моего отца миллиард? « Оттуда же, откуда и недвижимость, украшения и фирма», – ответил внутренний голос, и я согласилась. мы совсем не знали друг друга.

– А мы вас ждём, – Ольга Денисовна будто специально вышла на площадку возле двери, из-за обилия искусственных цветов в кадках выглядящей как холл частной клиники или какого-нибудь офиса.

Даже скамейки на площадке имелись. Так и подмывало спросить: это для ожидающих гостей, пришедших, когда хозяев нет дома, или для тех, кто вышел покурить? Или скамейки предназначались тем, кого не хотели пускать в гости, предпочитая общаться с нежелательными визитёрами на лестничной площадке?

– Пойдёмте, Герда Алексеевна, – мама Ярослава взяла меня в оборот и явно не собиралась выпускать из своего поля зрения. И из цепких пальцев. – Мы вас только и ждём.

– Сегодня у меня странный день, Ольга Денисовна, – произнесла я, переступая порог шикарной квартиры, оформленной в светло-голубых и пастельных тонах. – Везде меня ждут.

И я услышала, как сзади хмыкнул Ярослав.

Обед оказался более торжественным, чем я рассчитывала.

Он проходил в большом зале, почти лишённом мебели, если не считать кожаного дивана и двух кресел, на каждом из которых можно не только сидеть, но и лечь спать. И выспаться, как на вполне удобной кровати.

И вот теперь посреди этой залы, стены которой были увешаны большими чёрно-белыми фотографиями хозяйки, поставили круглый стол, накрытый шёлковой скатертью.

От вида аппетитных закусок я почувствовала, что голодна и готова наброситься на еду. Особенно вон на те жаренные баклажаны, свёрнутые рулетиками, внутри которых прятался белоснежный творожный сыр с вкраплениями зелени.

– Платон ушёл погулять с няней. Я подумала, что так ему будет легче, – почему-то отчитывалась передо мной вдова, будто ей было неловко. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Хозяйка уже успела переодеться в лёгкое платье и выглядела в нём ещё моложе, почти подростком, которого по нелепой случайности накрасили, как взрослую даму.

Если бы не траурная повязка в виде широкого ободка, украшавшая волосы, и живая чёрная роза, приколотая к лифу платья, можно было бы подумать, что у длинноволосой нимфы с большими, влажными, как у лани, глазами день рождения.

Горничная в нарядном, белоснежном переднике расставляла приборы и чинно приносила с кухни новые блюда, пока их стало некуда ставить.

Хозяйка же, Дмитриева Анастасия Павловна, была не то что грустна, скорее взирала на все эти приготовления с  меланхоличной задумчивостью. Будто сама удивлялась: зачем всё это теперь?

Племянник покойного взял на себя заботу о вдове, чем несказанно огорчал мать, хотя Эльвира Викторовна, специально выбравшая место рядом с сыном, старалась этого не показывать.

Она лишь морщилась и кривила рот, будто съела лимонную дольку, когда вдова снова и снова принималась рассказывать о своём покойном муже.

По разговорам хозяйки, если не знаешь всю подноготную, можно было подумать, что у девушки умер не муж, но отец.

Мне живо представилось, что говорила сестра брату, когда тот сообщил о новой невесте. Конечно, если он делился планами, а не ставил людей перед свершившимся фактом!

Я чувствовала себя неловко. Так, будто подглядываю в замочную скважину за частной жизнью совершенно незнакомых людей.  Здесь и психологом быть необязательно, у собравшихся всё на лицах написано: зависть, злость, печаль или тревога о будущем. Иногда, скорбь.

К счастью, почти никто не обращал на меня внимание. Все словно разом ослепли и перестали глазеть в мою сторону. Как по команде или по договорённости.

Что ж, это меня вполне устраивало. Я сидела между сестрой отца и Ольгой Денисовной, которая накладывала в мою тарелку деликатес за деликатесом, взглядом уговаривая попробовать. Я лишь благодарно кивала и подчинялась, лишь бы мне не начали задавать неудобные вопросы.

На Ярослава я и вовсе старалась не смотреть, чтобы он снова не стал упрекать меня в заговоре, посягающем на его свободу. Сколько бы я ни возражала, мужчина от своего мнения не отступал. Раз он выдал мне роль охотницы за миллиардом, то возражать было бесполезно. Да я и не собиралась никому ничего доказывать.

Казалось, всё обойдётся обычным обедом, по завершении которого все забудут о моём существовании. Или сделают вид, что особняк в Подмосковье и квартира на окраине Москвы не стоят того, чтобы продолжать знакомство со вчерашней провинциалкой.

Анастасия Павловна позволила себе выпить красного вина, и на щеках девушки заиграл лёгкий румянец. Эльвира Викторовна бросала на сына и вдову осуждающие взгляды, но что-либо комментировать не смела.

Негромкие разговоры, чинные воспоминания о покойном – всё шло по плану этого светского общества, пока вдова не начала сетовать на усталость последних месяцев.

Есть девушки, которым нельзя пить. Настя Дмитриева была из их числа. Она не напивалась до безобразия, а лишь начинала корчить из себя жертву. Это было бы вполне уместно, находись она в компании молодых мужчин, но не женщин, которым когда-то перешла дорогу.

– И почти никто мне не помогал, – горестно вздохнула вдова и сделала очередной глоток вина, глядя на собственное фото, занимавшее полстены.

Глаза на этом портрете, судя по дате, сделанном фотографом за несколько месяцев до сегодняшнего дня, были такими выразительно-задумчивыми, будто на Настю уже тогда свалилась непосильная ноша, с которой она совсем не представляла, что делать.

– А кто тебе, мужней жене, должен был помочь? – с мягким укором спросила Ольга Денисовна, и все разговоры за столом стихли. Прозвенел третий звонок, и театральная драма началась. – Уж не я ли? Сестра Алексея вон и так часто приезжала, но ведь муж – это твоя семья, не наша.

– У Лёши была сиделка, – сухо напомнила Эльвира Викторовна, смотря в свою тарелку. – Уход был более чем хорошим. Царствие небесное моему бедному брату.

И притворно вздохнула, будто хотела, чтобы кто-нибудь, например, я, спросил: а почему богатый брат стал вдруг бедным?

Не из-за молодой ли жены, при виде бледного личика которой, каждый мужчина в радиусе действия приворотных чар хотел взять девушку под покровительство.

А хоть бы и так, я не осуждала вдову. Захотел взрослый мужчина молодое тело, так умей нести свой крест, а инфаркт, он от усердия в любовных делах. В конце пьесы каждый получает своё. Муж – мягкую постель или два метра земли, жена – наследство.

– Давайте больше не будем мусолить эту тяжёлую для всех тему. Не хватает только чтобы мы все переругались, – вставил Ярослав и почему-то с осуждением посмотрел на меня. Словно это я завела разговор или являлась его причиной.

– Вот-вот, – поддакнул племянник покойного, подливая безутешной вдове в бокал ещё вина.

– Костя, не надо. Спасибо, – покачала головой хозяйка и промокнула глаза салфеткой, лежавшей подле её тарелки. – Я и так что-то расклеилась. Не могу находиться в этой квартире, но Платон так к ней привязан, и школа близко. Придётся привыкнуть  жить в этих стенах без мужа.

И Настя посмотрела вокруг так, будто видела комнату впервые.

– Наверное, глупо, но я просыпаюсь и ищу его рядом, – продолжила она, смотря перед собой невидящим взглядом. – Словно  вдруг меня стало наполовину меньше… Вот так!

Она громко щёлкнула пальцами, склонив голову набок. И потянулась за бокалом, почти не притронувшись к еде.

Костя, следящий чтобы наполнялся бокал Насти, почему-то не озаботился тем, чтобы и тарелка не пустовала. Зато сам ел с большим аппетитом и, напротив, совсем не пил.

Сама я ела с удовольствием ровно до того момента, когда заметила что этот Ярослав чуть ли не считает поштучно все рулетики, которые исчезали с моей тарелки. И не только баклажанные, но и мясные, рыбные.