Барбара, приставив ладонь ко лбу козырьком, чтобы заслонить глаза от солнца, поискала взглядом спасательную вышку. Спасателя на ней не было.

– Моя сестра отлично плавает, – заверила Барбара несчастную мать, пытаясь ее успокоить, но это не помогло.

За их спиной послышался свисток спасателя, люди расступились, освобождая проход, и спасатель тоже кинулся в прибой. Рядом с ним заплясала на волнах красная доска-поплавок на веревке.

Добравшись до надувного плота, Чичи поднырнула под него, но в воде никого не увидела. Она попыталась перевернуть плот, предположив, что он мог за что-нибудь зацепиться – например, за корягу, а то и за смытую с пирса старую железнодорожную шпалу. Сердце колотилось от страха – ей никак не удавалось сдвинуть с места этот обтянутый тканью плот. Тогда она прошлась руками вдоль его краев. Основная веревка уходила в воду, на поверхности плавала лишь привязанная к плоту петля. Она снова нырнула, проводя ладонями по виткам закрутившейся пеньки, и вскоре обнаружила под водой мальчика, безжизненно висящего головой вниз. Веревка обвилась петлей вокруг его щиколотки. Борясь с паникой, Чичи сосредоточилась на задаче, распутала узел и всплыла вместе с мальчиком. Но тут их накрыло волной. Ребенок выскользнул из ее рук. В отчаянии Чичи стала шарить руками в прибое. Волны подтолкнули мальчика к ней, она снова его схватила и вытянула на поверхность, воспользовавшись течением.

Чичи судорожно вдохнула. Крепко держа ребенка одной рукой, она молотила ногами в воде, отчаянно пытаясь нашарить свободной рукой плот. К ним уже приближался спасатель. Мальчик безжизненно качался на воде, скользкий, похожий на резиновую куклу. К тому времени, как до них добрался спасатель, губы ребенка успели посинеть. Он так и не открыл глаза. Спасатель что-то сказал Чичи, но она не слышала его указаний – казалось, она плавает в бутылке из толстого стекла, а мальчик, плот и спасатель где-то снаружи.

– Держитесь за плот! – повторил спасатель, приподнимая мальчика и укладывая его лицом вниз на спасательную доску.

Чичи подплыла к другому краю доски, чтобы не дать ребенку свалиться. Так они и поплыли к берегу: спасатель с одной стороны, а Чичи с другой, удерживая ребенка поровнее. Следом за ними прыгал по волнам на веревке плот.

Изо рта мальчика сочилась морская вода. На вид ему было не больше семи. На мелководье к ним бросилась мать, оттолкнув подругу и Барбару.

– Майкл! – крикнула она.

– Не подпускайте ее, – велел спасатель.

Барбара обняла молодую женщину за плечи, удерживая ее вместе с подругой. Казалось, все собравшиеся в тот день на пляже Си-Айла молча сгрудились на берегу, наблюдая, как спасатель делает искусственное дыхание мальчику, неподвижно лежавшему на доске, вытащенной на холодный песок.

Чичи встала на колени рядом с мальчиком. Спасатель начал давить ему на грудь и дышать в рот.

– Ну давай же, Майкл, – прошептала она ребенку на ухо. – У тебя получится. Давай, возвращайся.

Спасатель бережно и ритмично нажимал ладонями на грудь мальчика, пытаясь заставить его легкие работать.

Голубоватая кожа вокруг носа мальчика начала розоветь. Он дернул шеей. Спасатель помог ему повернуть голову набок, и ребенка немедленно вырвало морской водой. Он начал судорожно хватать воздух ртом. Чичи и спасатель помогли ему сесть. Спасатель легонько постучал по его спине. Мальчик наклонился и отхаркал еще немного воды. Вскоре, почувствовав жжение в горле, он схватился за шею и расплакался. Мать вырвалась из рук Барбары, подбежала к сыну, рухнула на песок рядом с ним и сжала в объятиях, сотрясаясь от рыданий. Грудь ребенка тяжело поднималась и опускалась.

Чичи села на корточки, не спуская глаз с сына и матери. Майкл свернулся калачиком в материнских объятиях, его бледно-розовая спина напоминала завиток ракушки. Он плакал. С каждым всхлипом ровная линия его позвоночника плавно шевелилась, как звенья цепи.

Спасатель знаком показал зрителям, что ребенок в безопасности. Толпа встретила это известие радостными возгласами. Чичи была уверена, что восторженный вопль раскатился по всему пляжу, до самого Уайлдвуд-Креста. Все стали лихорадочно обсуждать счастливый конец: «Будет жить!», «Ожил!», «Бедняга, чуть не умер!» Барбара забросала песком то место, куда ребенка вырвало, скрывая все следы происшествия. Спасатель погнал пляжников обратно к зонтам и покрывалам. Все с облегчением отошли от кромки воды. Значит, сегодняшний день все-таки будет самым обычным, без трагических происшествий.

Чичи продолжала смотреть на мать с сыном. Она закусила губу и почувствовала соленый вкус. Но это была не морская вода, а слезы.

– Сколько нас будет всего, Ма? – спросила Барбара, высовываясь из кухонного окна.

– Думаю, человек двадцать пять, но если придут Рапукки, то все тридцать, – улыбнулась ей Изотта, накрывавшая вместе с Чичи стол на заднем дворе их свежевыкрашенного дома в Кейп-Коде.

Скатерть в красно-белую клетку ровно легла на деревянную поверхность стола.

Изотта Донателли была итальянкой венецианского происхождения, но в свои сорок пять, проведя столько лет замужем за Мариано, неаполитанцев знала как облупленных. У нее были теплые карие глаза, бледная кожа, прекрасные белоснежные зубы и крупный прямой нос, какой часто встречается у северных итальянцев. Улыбка у нее была широкая и сияющая. Как и у дочерей, у нее были длинные темные волосы, однако тронутые сединой у висков; она их заплетала в косу и укладывала в узел.

– Ну как же так вышло? – посетовала Чичи. – Ты ведь вроде бы собиралась в этом году не дать числу гостей выйти из-под контроля, Ма. Я не хочу работать, когда у меня выдалась неделя отпуска. Хочу загорать и отдыхать.

Средняя дочь Изотты уже успела заколоть в пучок свои мокрые волосы, но пока оставалась в красном раздельном купальнике, открывавшем с полдюйма загорелой талии. Трусики, скроенные на манер мужских, как короткие шорты, заканчивались на середине бедер. Чичи надеялась провести время после обеда, укладывая волосы в прическу, чтобы затем влезть в сарафан и золотистые сандалии и протанцевать ночь напролет в павильоне на променаде.

– В этом и состоит проклятье жизни на побережье, – сказала Барбара, опуская на стол стопку тарелок. – Все лето напролет на пляж выбрасывает родственников.

– А кто вообще придет? – спросила Чичи, раскладывая столовые приборы.

– Кузены из Мичигана, – начала перечислять мать, попутно пересчитывая места и тарелки.

– Фермеры, – вставила Чичи.

– Сталелитейщики, – поправила ее Барбара.

– А в чем разница?

– Первые волокут корзины перцев для закруток, а вторые привозят каталог «Форд» с новыми моделями 1938 года, – мечтательно сказала Барбара. – Один подарок нам только прибавит работы, а вот другой – моя книга мечты.

– Кузина Джузи – помнишь ее, она дочь троюродной сестры моей матери, – так вот, она приведет свою кузину по мужу. Которая вышла за того типа из Италии примерно тогда же, когда мы с твоим отцом обвенчались. Его фамилия Армандонада, – пояснила Изотта.

– То есть с самой Розарией мы не в родстве? – уточнила Барбара.

– Я знаю! Нам надо просто открыть ресторан. Тогда, по крайней мере, мы начнем зарабатывать деньги, вместо того чтобы бесплатно кормить всех этих двоюродных и семиюродных родичей, – проворчала Чичи.

– Сын Розарии – певец.

Чичи сузила глаза:

– А он выпустил какие-нибудь пластинки?

– Об этом тебе придется спросить у его матери.

– А я ведь спрошу, ты же знаешь.

– Заранее сочувствую девушке, которой достанется такая фамилия. Звучит как название баржи времен Нерона. – Барбара последовала за сестрой, расставляя вазочки для салата. – Зачем вообще выходить за итальянца из Италии? Викторианство какое-то.

– Не знаю, Барбара, – улыбнулась мать. – Может быть, по любви?

– Для каждого человека любовь имеет свое, особое, значение, – напомнила ей Чичи. – Ты слышала о Монике Спадони? Родители просватали ее за парня, которого она в глаза не видела, из деревни, где она никогда не бывала, из семьи, которой она не знала, – и все это после одной-единственной фотокарточки, которая была прислана авиапочтой из Неаполя.