Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Что я за высокомерная злюка. Что за глупая дуреха. Я не могу перестать думать, что вы... что, возможно... я совсем не думала... ей вдруг захотелось убежать. - Вы ведь не простите меня? Да и в самом деле, зачем это вам. Я ворвалась сюда, включила вас, сорвалась и наговорила кучу всяких глупостей...

- Это не глупости. Это правда, и вы это знаете. Чистейшая правда, - потом он совсем тихо попросил. - Сломайте эту машину.

- Не беспокойтесь. Я больше не причиню вам неприятностей. Я ухожу. Не могу даже высказать, насколько мне неудобно за свою горячность. Глупая пуританка, лопающаяся от гордости за свое искусство. Говорить вам, что вы далеки от идеала. Тогда как я...

- Вы не расслышали. Я попросил вас сломать эту машину.

Она поглядела на него, все еще захваченная своими мыслями.

- Что вы сказали?

- Остановите меня. Я хочу на покой. Неужели это так трудно понять? Вам это должно быть более понятно, чем всем остальным. Все, что вы сказали - правда, самая настоящая правда. Можете вы поставить .себя на мое место? Вещь не живая, не мертвая, просто вещь, инструмент, устройство, которое, к сожалению, думает, помнит и жаждет освобождения. Механическое пианино, совершенно верно. Моя жизнь остановилась, и мое искусство остановилось, и я ни к чему больше не принадлежу, к искусству - в первую очередь. Потому что оно всегда одно и то же. Одни и те же ноты, одни и те же ходы, те же высоты. Я притворяюсь, что делаю музыку, как вы сказали. Притворяюсь.

- Но я не могу...

- Можете. Подойдите и сядьте, обсудим это спокойно. И вы сыграете для меня.

- Сыграю для вас?

Бек протянул девушке руку, и она протянула ему свою, но вдруг резко отдернула ее и спрятала за спину.

- Вы должны сыграть мне, - сказал он спокойно. - Я не могу позволить прикончить себя первому встречному. Это событие большое и важное, понимаете? Не для первого встречного. Поэтому вы мне сыграете. - Бек тяжело поднялся на ноги, вспоминая Лизбет, Шарон, Доротею. Никого из них больше нет. Остался только он, точнее, часть его старые кости, высохшее мясо. Дыхание, потерявшее свежесть, словно воздух из египетских пирамид. Кровь цвета пемзы. Звуки, лишенные слез и смеха. Звуки и ничего больше.

Он направился на сцену, и девушка пошла за ним - туда, где стояло неубранное ультрацимбало. Он протянул ей свои перчатки, сказав:

- Так как они не ваши, я сделаю на это скидку. Сыграйте лучшее, что вы умеете.

Девушка медленно натянула перчатки и расправила их.

Она села за пульт. Бек увидел испуг на ее лице, испуг и экстаз. Ее пальцы взлетели над клавишами. Опустились. Боже, Девятка Тими! Звуки лопнули, словно почки, и взмыли вверх, и испуг исчез с ее лица. Отлично. Отлично... Он играл это не так, но все верно, все верно. Она пропускала ноты Тими сквозь _свою_ душу. Потрясающее исполнение. Иногда она фальшивила, но почему бы и нет? Не свои перчатки, отсутствие времени на подготовку, необычные обстоятельства. Но как удивительно она играет. Зал совершенно заполнился ее музыкой. Он сам перестал быть критиком; он стал частью этой музыки. Его пальцы задвигались, мускулы вдруг ожили, руки и ноги его сами потянулись к педалям и прессорам, стараясь задействовать эти части инструмента. Словно он сам играл через нее. Она продолжала играть, взмывая все выше и выше, избавляясь от последних остатков своей нервозности. Она играла во всю мощь. Еще не совсем законченная артистка, но как хороша, как удивительно хороша! Она заставляет петь этот величественный инструмент. Она использует все его скрытые резервы. Она видит партитуру намного глубже, обостряет музыку до предела. Да! Вот это музыка! Она поглотила его целиком. Способен ли он еще плакать? Функционируют ли еще его слезные железы и протоки? Это удивительно, невыразимо, фантастически красиво. Он уже за эти пятнадцать лет и забыл, что такое может быть. Он за все это время никогда не слышал, чтобы кто-нибудь играл более менее долго. Семьсот четыре дня. Вставать из могилы, тащиться на все эти бессмысленные выступления. И вдруг вот это. Возрождение музыки. Такое бывает только один раз - единство композитора, инструмента и исполнителя, щемящая тоска, выворачивающая всю душу наизнанку. Для него. Последний раз. Закрыв глаза, он проиграл всю вещь с начала до конца ее телом, ее руками, ее душой. Когда звуки замерли, он почувствовал усталость, приходящую к до конца выложившемуся артисту.

- Очень хорошо, - сказал он, нарушая молчание. - Это было прекрасно, - голос его задрожал. Руки все еще трепетали; он боялся, что начнет аплодировать.

Бек протянул девушке руку, и на этот раз она приняла ее. На мгновение он почувствовал прохладу ее пальцев. Потом вежливо провел ее в свою уборную, лег на свое ложе и показал, что надо вывести из строя после того, как она выключит его, чтобы он не почувствовал боли. Затем он закрыл глаза и принялся ждать.

- И вы... умрете? - спросила она.

- Быстро. Мирно.

- Я боюсь. Ведь это убийство.

- Я уже мертв, - возразил Бек. - Но недостаточно мертв. Вы никого не убьете. Помните, как резала ваш слух моя игра? Вы помните, для чего я вернулся сюда? Так есть ли во мне жизнь?

- Я все равно боюсь.

- Я заслужил отдых, - сказал он. Он открыл глаза и улыбнулся. Все нормально. Вы мне понравились, - и когда она приблизилась к нему, произнес. - Спасибо.

Он тихо закрыл глаза.

Затем Рода выключила его.

***

Потом она сделала все так, как он сказал. Пробралась сквозь нагромождение аппаратуры и вышла из уборной. Она побрела прочь от Музыкального Центра - под моросящим дождиком, под поющими звездами - и плакала о нем.

Лади. Ей очень захотелось отыскать Лади. Поговорить с ним. Сказать, что он был почти прав, когда говорил с ней. Не совсем, но больше, чем она считала... раньше. Она уходила все дальше от Музыкального Центра, а мелодия все еще звучала в ее ушах.

Позади расстилался огромный мир. Неоконченная симфония выплеснула наконец всю чашу силы и скорби.

Пускай погодники сказали, что сейчас время моросящего дождика и тумана. Ночь, звезды и песни были навсегда.

4
{"b":"73126","o":1}