Пока не заиграла Лана Дель Рей, и я не услышал, как Гусман воет, пытаясь подпевать. Я всеми силами сдерживал смех, потому что пел он ужасно. И почему я не знал, что он слушает такое?

— Я её обожаю, — сказал Патрик, с улыбкой глядя на Гусмана, который тут же сделал громче. И только тогда я узнал песню. «Dark paradise», у Лукреции она как-то стояла на звонке в средней школе — какой-то странный ремикс, но я все же успел возненавидеть эту песню.

— Давай! — рассмеялся Гусман, когда устал петь один, но Патрик покачал головой. — Стесняешься? — поднажал парень, и это сработало.

Глядя с вызовом Гусману в глаза, он начал петь. И это было потрясающе. Мне хотелось выключить радио и вслушиваться в его голос. Но вместо этого я вытащил сразу два наушника и уставился на него во все глаза. Чёрт, вот такое мне вообще не помогало. Вот ни капли не помогало верить в правильность своих же слов, в их правдивость. И если я сам себе не верил, как он смог поверить? Это не укладывалось в моей голове.

— Нихуя ж себе, — рассмеялся Гусман, поворачиваясь к Патрику на секунду. — Тебя надо включать вместо радио, ты где так петь научился?

Патрик на минуту замялся, краем глаза глянув на меня — я тут же отвернулся обратно к окну, для вида засунув наушники обратно в уши. — Моя мама преподавала в музыкальной школе. Она и меня учила, — пожал он плечами, выдавливая улыбку. Я вдруг почувствовал, как ком подкатил к горлу. Мы никогда с ним об этом не говорили. Я даже и не пытался.

— Жаль, что так вышло с твоей мамой, — тихо сказал Гусман, видимо, в надежде, что я не услышу. — Я знаю, каково это — терять близких. Это всегда с тобой, ни на секунду не замолкает, — говорил он, указывая на свою грудь — там, где сердце.

Патрик кивнул, глядя на свои сложенные руки. А ведь это я должен был говорить ему это. Это я должен был сказать, как мне жаль. Это должен был быть я.

— Ари говорила мне, что чуть и тебя не потеряла, — продолжил Гусман, поглядывая на Патрика.

— Да, два года не мог с кровати встать, учился всему заново, — я помню, как он рассказывал мне об этом. Но я ничего ему тогда не сказал. — Хреновое было время.

— Ты крут, правда, — улыбнулся Гусман. — Мне кажется, у меня бы сил не хватило бороться за свою жизнь после такого.

— Я и не хотел бороться, — внезапно признался Патрик, вынуждая меня вновь повернуть голову. Как он мог говорить такое? — Но Ари с Менсией были рядом все время. Даже несмотря на то, что я срывался на них по несколько раз в день.

— Они тебя любят, — улыбнулся Гусман. — Когда я видел вас в классе с Ари, за одной партой, я… — Гусман прочистил горло перед тем, как продолжить: — Вспоминал Марину каждый раз. И думал, почему так мало был с ней рядом и… Чёрт, прости, — я не видел, но знал, что он прослезился. Он всегда становился таким, когда вспоминал её. Каждый раз, пусть всего и на минуту.

— Мне кажется, ты был хорошим братом, — я увидел, как Патрик положил руку на его плечо и не спешил её убирать. — И я уверен, она тоже это знала, — тише сказал он. И в его голосе было столько искренности, что я невольно позавидовал — скорее всего, со мной он так больше никогда в жизни не заговорит.

— Спасибо, — кивнул Гусман, неловко посмеиваясь. — Так, ладно, давай что-нибудь повеселее, — с этими словами он переключил радиостанцию, и заиграла ритмичная музыка.

Я откинулся головой на кресло и прикрыл глаза, когда вдруг раздался звонок от Омара. И я через силу заставил себя поднять трубку. Потому что иначе все это было зря. Иначе я оттолкнул его зря. Иначе я сделал ему больно зря. А я не хотел верить, что все это было напрасно.

~

Когда мы доехали до Барселоны, я с трудом чувствовал собственные ноги. Хотелось поваляться на кровати хотя бы несколько часиков, а после уснуть глубоким сном. Интересно, я стал пиздецки скучным или просто вымотался?

Когда мы, наконец, заехали в «Grums Hotel», я был до безумия рад узнать, что там есть бассейн. Это сейчас было, как никогда, кстати. Будет чем заняться, когда эти двое уйдут в клуб этим вечером. Хотя я надеялся, что уже буду спать в это время.

Мы с Гусманом вошли в наш номер, где была большая кровать и диван — думаю, я мог уступить ему спальню в этот раз. Патрик же взял себе отдельный номер — и я, в этот момент, был этому, безусловно, рад. Потому что находиться с ним рядом сейчас было просто до безумия трудно.

Я успел лишь бросить свой рюкзак на пол, когда Гусман сказал: — Сегодня в десять мы пойдем в клуб и это не обсуждается, — я почувствовал, как сердце забилось где-то в глотке. Ну уж нет.

— Я не пойду, — мотнул я головой и тут же почувствовал, как Гусман разворачивает меня к себе лицом.

— Что во фразе «это не обсуждается» тебе не понятно? Ты пойдешь. И знаешь почему? Потому что ты пиздливый мелкий говнюк, и я вижу, что ты делаешь, — я нахмурился, глядя на парня. — Дам совет — если уж начал что-то, то доводи до конца.

— Да что ты несешь? — проворчал я, отпихивая его от себя. — Что я, по-твоему, делаю?

— Нихрена хорошего. Я был на его месте, когда Ари крутила мной и Самуэлем, как сама того хотела, а потом выкинула меня, как мусор! — за секунду вспыхнул Гусман, размахивая руками. — Но ты еще хуже — сам не знаешь, чего хочешь, и мечешься от одного к другому! Да что за хрень с тобой творится?!

— Нихрена я не мечусь! И ничего со мной…!

— Дрочишь, глядя на него, пока сам пиздишь по телефону со своим парнем — это, по-твоему, нормально? — злобно рассмеялся Гусман, мотая головой.

— Это он тебе рассказал? — не знаю, зачем даже спрашивал, ведь прекрасно знал ответ.

— Да какая разница?! Ты хотел оттолкнуть его? Вышло просто ахуенно, он едва не уехал вчера! Но только вот из своей тупой башки, — он пару раз стукнул пальцем о мой лоб, отчего я поморщился, отпихивая его руку, — ты нихрена его вытолкнуть не смог.

— Да тебе откуда знать, что творится в моей голове? — мне уже начиналось казаться, что все вокруг знали мои мысли и чувства, кроме меня самого.

— Мне и не надо знать, это и слепому видно, — ответил Гусман.

— Почему ты только сейчас это говоришь? Вчера ты говорил, что он не для меня и что…!

— Потому что ты не говорил об этом со мной! — закричал Гусман. — Почему я всегда должен вытягивать это из тебя? Тебе так сложно поговорить со мной?

— Тут не о чем говорить! — выкрикнул я в ответ, сжимая челюсть.

— Да как знаешь, — выставив руки, сказал он. — Только пойми — после той херни, что ты ему наговорил, он на тебя даже и не взглянет больше. Можешь и не думать, — как будто я и сам этого не знал.

— Вы с ним теперь друзья навеки что ли или ты сам его трахнуть хочешь? — я знал, что несу чушь, но во мне словно плескался яд, который нужно было выплеснуть, лишь бы не задохнуться.

— Только не надо…! — но Гусман не поддался на мою тупую провокацию. — Слушай, тебе ещё повезло, что я Омару не растрещал обо всем, — вдруг сказал он, и я почувствовал… ничего. Ни страха, ни волнения. И это было дерьмово, очень. — И я не сделал это только потому, что ты мой лучший друг, говна ты кусок.

— Вот уж спасибо, — пробубнил я, садясь на диван.

— Ты пойдешь сегодня, — вновь сказал Гусман, но уже с большей уверенностью. — Увидишь, что он с тобой покончил и покончишь с этим тоже, ясно? — и я знал, что он прав. Это, возможно, был единственный способ — увидеть, что я не единственный для него. Что он всегда может найти замену. Только вот…

— Я не могу, — вздохнул я. — Не могу я с этим покончить, я уже пробовал! И чем это обернулось, а? Блядь, нахрена я только тебя послушал? — застонал я, схватившись за голову.

— Ты совсем охренел? — фыркнул Гусман, округлив глаза. Он пнул мой кроссовок, когда прошел мимо и сел рядом.

— Мне казалось, что он просто со мной играется, ясно? — признался я. — Ждет, когда я сорвусь и брошу Омара, ради него, просто потому что ему скучно. Еще и Омар, Господи… — я провел рукой по лицу. — Мне так стыдно каждый раз даже говорить с ним. Говорить со своим гребаным парнем, — повторил я, горько усмехнувшись.