«Голова растрёпана, надо бы в парикмахерскую заглянуть, привести в порядок. Ладно, завтра уж, не на смотрины иду, – поколебавшись с секунду, решила она, распустив пучок и быстрыми движениями расчёсывая копну светлых волос. – Переодеваться не буду, подумают – впечатление хочу произвести».

В лифте чехарда событий тех дней снова напомнила о себе.

Виталик отдыхал в Бронницах, в лагере. На выходной она с Антоном поехала навестить его. Вернулись вечером, ошалевшими от духоты и пригородных автобусов, а тут истошный телефон: Константин хамски напыщенно просит оградить сына от её любовников, а также не пользоваться для встреч с ними его квартирой. Притязание взбесившегося собственника, или, на худой конец, круговая порука социума в лице соседки по площадке, что верней всего?

А поутру Иру вызвала сама зав. поликлиникой и стала уговаривать «по-хорошему» прекратить порочащую связь и подумать о своем долге перед сыном. В противном случае будут приняты меры.

Тогда-то Антон предложил, пока Виталик в лагере, уйти в отпуск, пожить в его комнате, и по возможности немедленно одолеть ЗАГС и расписаться… Противостояние длилось неделю, а уж потом её разыскал Николай Петрович. Извиняясь за сына, он попросил считать инцидент исчерпанным и поинтересовался, когда вернется внучек из Бронниц? Они с бабушкой соскучились. Откуда Н.П. узнал, где обитает невестка? Он на дух не переносил сплетен. Но, черт возьми, ведь старики не виноваты! …Ира потом общалась только с ним и изредка, по необходимости, со свекровью Софьей Михайловной. И вот все нити оборвались с покойным.

На ширь проспекта обрушился ливень. Машина перешла на черепаший ход. В кабине духота, стёкла запотели. Зелёная лампочка приёмника подмигивает, словно хочет успокоить:

«Прощенья, прощенья, прощенья проси не у меня».

Доехать бы поскорей!

Наконец, вывернули на Садовое кольцо и погрузились в темноту. Антон как-то утверждал, что ночью, когда контуры послевоенных громад у реки сливаются с темнеющим небом, Таганская площадь начинает походить на центр провинциального Егорьевска. И только, если запрокинуть голову, увидишь не обнимающий тебя звёздный купол, а греющие огоньки московских окон, и за ними всполох огней и пронзающий облака шпиль сталинской высотки. Туда, на Вшивую горку вела полутёмная улица. А в одном из домов под островерхой черепичной крышей, на самой его верхотуре застыла девушка в проёме окна. И юноша у телефонной будки под тополями, высматривающий её в ночь-полночь…

Антон – фантазёр и всё перепутал. В том 66-ом он иногда оставался ночевать на Народной у однокурсника. А Ира с Константином обитали с его родителями в Котельничском переулке. Н.П., в прошлом военный хирург, уже занимал высокий пост в Лефортовском госпитале. Из давних далей всплыла фотография покойного свёкра в военной форме с кубиками в петлицах. Хорошее открытое лицо с уловимым мальчишеским взглядом….

В 41-ом, отправив жену с трехмесячным сыном в эвакуацию, он двинулся на фронт и до лета 45-го по медсанбатам да военным госпиталям. Как и что там было – списала война, только, вернувшись уже полковником и получив назначение в столицу, Н.П. выписал к себе семью. Костя, единственный сын, пошёл по стопам отца – в медики. Мать считала, его ждёт блестящая карьера. Но с нейрохирургией, о которой он мечтал, не получилось. Какие чувства одолевали Н.П., когда после ординатуры судьба разрулила так, что сына занесло в городскую больницу? – Он дал событиям течь своим чередом. А вскоре случилось то, что и должно было случиться: молодой хирург и студентка познакомились на ночном дежурстве. Оба взахлёб читали печатавшуюся тогда повесть «Мысли и сердце», восторгались Амосовым и Клодом Бернаром и, незаметно для себя, увлеклись друг другом. В пику супруге, мельтешащей в поисках достойной партии для сына, будущий свёкор сразу одобрил выбор Кости. Возможно, что-то несбывшееся в военной молодости сыграло не последнюю роль.

И вот похороны, едва ли не второго отца родного… Всполохами молний в просвете туннеля, воспоминания будоражили оцепеневшее сознание Иры, зачёркивая друг друга.

Судьба её родителей сложилась куда проще и прозаичнее. Капитан разведроты, тяжёлораненый на излёте войны, очнувшись, увидел лицо сестрички из медсанбата. Оказалось, руки-ноги целы, правда осколок в лёгком, что ж, до свадьбы заживёт, однако возвращаться-то куда? И Надя, поставив его на ноги, отвезла к себе в Москву, в Кожухово, и родила ему двух дочек: Ира – старшая. Детство в рабочем бараке с ларями и корытами, общей уборной и кухней в конце длинного дощатого коридора. И только вначале 60-х – небольшая «хрущоба».

В год, когда познакомились с Костей, впервые широко отмечалось 20-летие Победы. Окинув их «хоромы» недоумённым взглядом, Н.П. махнул «боевые сто грамм» и заметил:

– В вас на передовой стреляли, и ножи совали, а мы в медсанбате, в белых халатиках, лишь раны зашивали, чтоб снова в пекло отправить. Я, здоровый мужик, а за войну ни разу личным оружием не воспользовался. Так иногда презирал себя за это…

Заметив, что дождь закончился, Ирина всмотрелась в ветровое стекло. Лежавшая впереди Таганская площадь, выглядела умытой барышней. Но небо над высоткой опять наливалось свинцом.

«Интересно, как теперь Софья Михайловна существовать будет, – вздохнулось напоследок. – Просуществовала, ни дня не проработав, за мужем как за каменной стеной. Всю жизнь надуманные болезни да комиссионки – высокородную даму изображала»…

Единственный год в профессорской квартире больше походил на военный. Когда родился внук, Н.П. разрешил ситуацию, подыскав для молодых недорогую «двушку» в новостройках Черёмушек. На первый взнос её родители, поднатужившись, наскребли. Отец был готов из кожи вылезти ради своей любимицы. А ещё года через три стало ясно: яблоко от яблони упало далеко – из Кости большого хирурга не выйдет. С Виталиком нянчилась Надежда Петровна, дав дочери окончить институт. Тогда-то Н.П. разом изменил им жизнь, устроив сына на административную должность в закрытую сан. часть, а невестку – в академическую поликлинику. И словно по заказу отношения между молодыми супругами резко поскучнели. На новом месте Костя сразу вступил в партию, стал делать карьеру: говорилось, чтоб стариков успокоить. Для придания себе весу отрастил усы и небольшую бородку, в поведении появилась начальственная вальяжность. Потом, ссылаясь на дела, стал периодически ночевать на стороне. Сколько времени Ира старалась не замечать, года два-три, кажется? В 73-м, не выдержав, подала на развод – серый, никчемный год.

Глухо стукнув, опустившийся лифт напомнил о себе. Она вынырнула из омута воспоминаний:

«Ехать ли на кладбище? Н.П. похоронят на престижном. Наверное, ни к чему: будут люди, до сих пор считающие её невесткой»…

Константин долго раздумывал, как построить предстоящую встречу. Несмотря на урезониванья отца, из Черёмушек он не выписывался, привыкши смолоду сидеть разом на нескольких стульях. Да и, собственно, зачем? Вдруг несуразный Антон в одночасье, как и появился, так возьмёт и исчезнет из жизни Иры? Ведь общих детей нет! Это ей божья кара за легкомыслие. Другая была бы благодарна, что в хорошую семью взяли, институт дали закончить при дитяти на руках, в престижное место устроили. А она хвостом вильнула. Правильно мать говорит: из грязи да в княжны. С другой стороны – и мать не вечная, а там, глядишь, старое вернётся? Оба нагулялись, сын взрослый, о покойной жизни пора подумать. И тут совершенно некстати дед перед смертью решил позаботиться о Виталике сам, и добился разрешения прописать внука в свою квартиру. Женушка, бывшая, что ль подсуетилась? Покойный почему-то всегда ей благоволил. Если такой же тихой сапой Виталику завещана генеральская дача, дело может принять иной оборот.

Разбирая утром бумаги отца, Константин обнаружил в ящике стола плотный конверт с надписью «Для Иры»…

Оказывается, поддавшись уговорам дражайшей супруги, Н.П. наводил об Антоне справки. В общем, ничего особенного: родился, учился, при живом отце взял зачем-то девичью фамилию матери; в голове – одна наука, типичный примак. И что в нём Ирка нашла? А вот интересный фактик: на IV курсе был несколько месяцев женат, на ком неизвестно, тогда же прописался на Ленинском проспекте.… Как он преподнёс Ирочке такое?