Ее родители покрывают ее часть арендной платы и оплачивают все ее другие расходы. Конечно же, и мои это делают.

Ну, Митч.

Я зарабатываю только около двух тысяч двухсот долларов, работая помощником писателя, и это, очевидно, не покрывает мою половину в шестьсот долларов за квартиру.

Так в чем разница между мной и Кэролайн?

Думаю, в единственном: я чувствую себя плохо, беря у кого-то деньги.

У меня есть кредит за учебу в Йеле, который составляет пятнадцать тысяч долларов, и я не хочу, чтобы Митч оплачивал его.

Это мой заем, и я, черт побери, собираюсь заплатить его сама.

Плюс, в отличие от Кэролайн, я знаю, что настоящие люди, на самом деле, так не живут. Они такие же, как мой папа, на которого оказывали давление, чтобы он продал дом более чем за сто тысяч долларов, который они с мамой купили в конце восьмидесятых годов (район вырос в цене и теперь учителям приходится уступать место техническим предпринимателям и магнатам недвижимости).

— Как ты можешь просто так не идти на работу? Разве ты не использовала все свои больничные дни, летая в Коста-Рику в прошлом месяце? — спрашиваю я.

— Ох, кому до этого дело? Эш все понимает. Кроме того, она мне должна. Если бы не я, она бы никогда не получила этого выродка-миллионера, который был влюблен в меня и, в конце концов, купил картину почти за миллион долларов для своего нового особняка.

Кэролайн умеет обращаться с мужчинами. Она веселая, общительная и самоуверенная. Хитрость, как однажды она сказала мне, состоит в том, чтобы выяснить, что именно мужчина хочет услышать. Потому что миллионер-выродок, как она называет любого, кто заработал деньги в технологии, не хочет слышать то же самое, что жаждеть услышать футболист.

И никто из них не хочет услышать то, что хочет услышать плейбой, получивший трастовый фонд.

Но Кэролайн не золотоискательница. Нисколько. Ее семья владеет половиной восточного побережья. А когда дело касается мужчин, ей просто нравится веселиться.

Я смотрю на часы. Сегодня у меня выходной, но это не значит, что я хочу провести его в кровати в пижаме, слушая, как Кэролайн, словно одержимая, болтает о том, что ей надеть.

Нет, сегодня мой день, чтобы на самом деле закончить кое-что писать.

Я пойду в Старбакс, займу столик в задней части, рядом с ванной комнатой, и на самом деле собираюсь закончить рассказ, над которым работала в течение месяца. Или, может быть начну новый.

Направляюсь в свою комнату и начинаю одеваться. Мне нужно надеть что-нибудь удобное, но не совсем рабочую одежду.

Я ненавижу, как вся моя одежда вдруг стала рабочей. Будто ее запятнали. Она напоминает мне о работе, и я не могу носить ее больше ни по какому поводу. Я не большая поклонница своей работы.

Кэролайн следует за мной в мою комнату и плюхается на кровать.

Я снимаю пижаму и натягиваю леггинсы. С тех пор как они в тренде, я изо всех сил пытаюсь заставить себя надеть джинсы. Просто они такие удобные!

— Ладно, я приняла решение, — говорит Кэролайн. — Ты должна пойти со мной!

— О, я должна пойти с тобой? — недоверчиво спрашиваю я. — Ага, я так не думаю.

— Да ладно тебе! Пожалуйста! Умоляю! Очень прошу! Это будет так весело!

— Вообще-то, ты не можешь обещать ничего такого. Ты понятия не имеешь, что там будет, — говорю я, надевая рубашку с длинными рукавами и толстовку на молнии спереди.

Многослойность одежды важна в это время года. Листья меняют цвет, ветер усиливается, и ты никогда не можешь знать, будет ли это один из тех великолепных теплых, хрустящих дней в Нью-Йорке, которые любят показывать во всех романтических комедиях. Или сырой, тоскливый и пасмурный, который бывает только в одной сцене, когда двое главных героев ссорятся или расстаются (но прежде, чем они снова сойдутся).

— Хорошо, да, я понимаю твою точку зрения, — говорит Кэролайн, садясь и скрещивая ноги. — Но вот что нам известно. Мы знаем, что это будет потрясающе. Я имею в виду, взгляни-ка на приглашение. Это чертова коробка с гравюрами и прочим!

Обычно подруга гораздо красноречивее и лучше выражает свои мысли.

— Да, приглашение впечатляет, — соглашаюсь я.

— И как ты знаешь, приглашение это все. Я имею в виду, оно действительно создает настроение для вечеринки. Мероприятия! И не только настроение. Оно устанавливает определенные ожидания. И эта коробка...

— Да, приглашение действительно вызывает определенные ожидания, — соглашаюсь я.

— И?

— И? — спрашиваю я.

— Разве ты не хочешь выяснить, что это за ожидания?

— Нет, — категорически качаю головой.

— Ладно. Так, что еще мы знаем? — риторически спрашивает Кэролайн, пока я укладываю свой Мак в сумку.

— Я должна идти, Кэролайн, — говорю я.

— Нет, послушай. Яхта. Конечно, яхта. Как же я могла не сказать главного? — она снова подпрыгивает от возбуждения. — Мы также знаем, что это будет супер эксклюзивное мероприятие на яхте! И не просто какая-то маленькая яхта, а мега-яхта!

Я тупо смотрю на нее, делая вид, что не впечатлена.

Когда Кэролайн впервые узнала об этой вечеринке через своего бывшего парня, мы провели несколько дней, пытаясь выяснить, что же делало это событие таким особенным. Но учитывая то, что ни одна из нас прежде не была на яхте, по крайней мере, не на мега-яхте, мы не могли понять.

— Ты же знаешь, яхта будет потрясающей!

— Да, конечно, — сдаюсь я. — Но именно поэтому я уверена, что ты прекрасно проведешь там время и без меня. Я должна идти.

Я хватаю ключи и бросаю их в сумку.

— Элли, — говорит Кэролайн. Тон ее голоса внезапно стал очень серьезным, чтобы соответствовать серьезному выражению ее лица. — Элли, пожалуйста. Не думаю, что смогу пойти туда одна.

ГЛАВА 2

Когда ты пьешь кофе с парнем, которого не можешь иметь...

Элли

И вот так вот, она уговаривает меня пойти.

Ты не знаешь Кэролайн, но если бы знал, то первым делом понял бы, что она не из тех, кто воспринимает вещи всерьез. Ее ничто не расстраивает. Ничто не беспокоит. Иногда, она самый мудрый человек на земле, а иногда, самый глупый. Большинство времени я завидую тому факту, что она просто живет настоящим.

— Так ты пойдешь? — спрашивает мой друг Том.

Он принес мне мой острый тыквенный латте, первый в этом сезоне! Закрыв глаза, я вдыхаю сладкий аромат, прежде чем делаю первый глоток. Но, еще до того, как прекрасный вкус корицы и мускатного ореха достигает моего горла, Том уже критикует мое решение.

— Не могу поверить, что ты действительно идешь, — говорит он.

— О, Боже, теперь я знаю — это официально осень, — меняю тему разговора. — Было ли у нас нечто подобное, что означало бы приход осени, до острого тыквенного латте? Я имею в виду, помню, были падающие листья, смена цвета, весь этот джаз, но без этого... это как Рождество без елки.

— Элли, вчера был Дня Труда (прим.: в США отмечается в первый понедельник сентября), — Том закатывает глаза. — Еще не осень.

Я делаю еще один глоток.

— О да, я верю, что это так.

— Перестань менять тему, — он делает глоток своего простого черного кофе.

Я никак не пойму, как оно ему не надоедает. Но в том то и дело: он надежный. Всегда вовремя, никогда не опаздывает. Это мило и всегда мне в нем нравилось.

По сути, он полная противоположность Кэролайн, во всех отношениях. И именно это дает видеть его таким, только ка друга, очень сложным.

— Зачем ты туда идешь? Разве Кэролайн не может пойти одна? — спрашивает Том, глядя мне прямо в глаза.

У его волос есть раздражающая привычка: меняться в лице, когда он говорит что-то правильное — это, словно, их способ подчеркнуть его правоту. На самом деле, это довольно досадно, особенно учитывая то, как неотразимо он при этом выглядит. Его глаза мерцают в тусклом освещении дальней части Старбакса.

— Я иду как ее «плюс один», — объявляю.

Специально делаю так, чтобы мой голос звучал очень весело. Так, чтобы это показало мое волнение, а не опасения, которые я на самом деле испытываю по этому поводу.