Как я «нагнул» юридическую систему и вышел на волю из тюрьмы США

Эпиграф.

Мне теперь по душе иное…

И в чахоточном свете луны,

Через каменное и стальное,

Вижу мощь я родной стороны.

Сергей Есенин.

Середина весны 1999-го года. США, Штат Аризона. Пустыня. До мексиканской границы около 50-ти миль. Автомобильная трасса, на которой находится самая затрапезная, внешне – несколько убогая автобусная остановка. Около неё притормаживает минивэн, из которого выходит человек в цивильной одежде с неким узлом, где находился его нехитрый скарб. Минивэн тут же срывается с места и на приличной скорости уносится вдаль по трассе. На автобусной остановке никого нет. Машин на трассе тоже нет. Человек, оставшийся на этой на остановке – ваш покорный слуга. Местное время – около 20-00. Температура воздуха в это время уже довольно приемлема для организма – около 30 градусов по Цельсию. На остановке есть расписание автобуса – в единственном числе. Ибо он (автобус) проходит здесь один раз в сутки, в 22-30 по местному времени. Денег у меня ноль. Билета на автобус тоже нет, да и билетной али еще какой кассы в обозримом пространстве не наблюдается. В животе уже урчит, ибо последний раз я поел в 13-00. Как вы уже, наверное, догадались, я только что «ужом» выскользнул из тюрьмы на волю.

По правилам тюремного распорядка, меня должны были накормить ужином, который состоялся в той тюрьме с 18-30 до 19-30. Но, меня выдернули из «моего» блока сразу же после обеда и безо всяких объяснений поместили в карантинную зону этой тюрьмы. Что само по себе является нонсенсом, ибо карантин проходят только новоприбывшие в тюрьму. Эта тюрьма являлась и является частной и была, относительно других тюрем, довольно приличным заведением, если рассматривать ее в этом контексте. В ней я находился с ноября 98-го года. Из тюремного персонала меня там знали почти все, и очень многим из сидельцев моя персона была знакома тоже. Тому было несколько причин, о которых я расскажу здесь несколько позже.

В карантинной зоне я находился один, и каково же было мое удивление, когда к моей камере-клетке (открытой, против всех тюремных правил) строевым (!) шагом подошли начальник тюрьмы (Warden) и парочку его заместителей. Они громко спросили мое имя и мой тюремный номер (как будто они и так его не знали), затем сверили информацию с моим тюремным браслетом (в тюрьмах США вам надевают в каждой тюрьме свой браслет, с номером и вашим фото). И только после этого начальник тюрьмы вручил мне объемный почтовый пакет, и попросил меня проверить при них целостность этого пакета, а после – вскрыть его в их присутствии.

Обычно все почтовые пересылки они вскрывают и так, доставляя тебе уже открытое письмо или пакет, ибо цензуру никто не отменял. Поэтому, в ответ на мое изумленное лицо, начальник тюрьмы пояснил, что именно этот конверт положено вскрыть в его присутствии. Сказать, что я был удивлен – не сказать ничего. Адрес на конверте гласил, что он был отправлен из офиса Генерального Прокурора США, из города Вашингтона и предназначался лично мне. Ф.И.О. и мой тюремный номер именно этой тюрьмы. После того как я вскрыл этот конверт, в присутствии этих официальных лиц, они дружно развернулись и строевым шагом вышли из моей камеры.

Ознакомиться с официальными бумагами полагается в одиночестве, тем более с бумагами такого пошиба. Так мне через плечо пояснил начальник тюрьмы в ответ на мой немой вопрос. Внутри конверта была стопка бумаг, некоторые из них были написаны от руки и моим почерком. Была еще куча официальных бумаг из различных тюрем различных штатов, в коих я побывал. Медицинские документы о моем здоровье (отличном, нужно заметить) и письмо одного из помощников Генерального Прокурора США (копия которого направлена была и начальнику этой аризоновской тюрьмы – эта пометка стояла на моем письме). Письмо о том, что Janet Reno (Джанет Рино – это Генеральный Прокурор США на то время) в силу своей занятости, не может прибыть в Федеральный Суд города Феникс, штат Аризона на судебное разбирательство по моему делу. Согласно американским законам, при стечении таких обстоятельств, я подлежал немедленному освобождению из тюрьмы и с меня снимались все обвинения.

На тот момент я знал теоретически о том, что так и должно быть. Но, это из книг, из талмудов, а в реальности я никогда такого не встречал. И не знал никого, кто бы имел такой опыт. До этого самого дня. В этой призрачной реальности, я с трудом верил, что меня вот так запросто, ни за здорово живешь, просто возьмут и отпустят на волю. Тем более что данная тюрьма расположена посреди пустыни. И у меня на руках нет судебного решения о моем освобождении – ибо никакого суда не было и в помине. Ну, письмо от Генерального Прокурора, и ЧаВо? Там ведь не написано: милостиво отпустите на волю сего бедолагу, намаялся он сердешный в палатах каменных посереди пустыни окаянной! Одни вопросы в голове и ни одного ответа…

…Аэропорт Лос-Анджелеса, огромное подвальное помещение полное людей. «Мексы, мексы кругом, будь им пусто – человек в исступлении кричал». Это, перефразируя В. Высоцкого известную песню, мои мысли в тот момент. Освещение так себе, не мрак, конечно же, но и нитку в иголку не вденешь. Навскидку – человек 200 сюда напихали. Люди мужеского полу и латиноамериканского происхождения. Все одеты в свое, цивильное. Оно вроде и не тесно, но унитаз один – в противоположном конце зала. К нему еще потолкаться нужно. В помещении ничего нет – сплошной бетон. Даже унитаз стоит просто в углу, без загородок. Гул в помещении стоит, как в пчелином улье. Вроде, никто громко никто не разговаривает, но все же.

Вы, наверняка видели картину, как течет ручей или небольшая речушка и огибает большой валун со всех сторон. А я в этом помещении наблюдал картину полностью противоположную: из противоположной стороны помещения, строго в мою сторону двигался валун, а ручей из людских тел сам собой раздвигался. Валуном был белый человек, просто огромных размеров. Он на голову был выше всех мексов, и, казалось, не замечал их вообще. Его взор был устремлен прямо на меня. И он уверенно, раздвигая людские тела, двигался в моем направлении, создавая иллюзию ручья и валуна.

Когда до меня ему оставалось около 10-ти метров, я разглядел его детально. Лицом и причёской он был похож на российского боксера Валуева, правда, ростом чуток поменьше. Но, это был сплошной кусок мяса, если можно так выразиться. Килограмм на 110-120 навскидку. Но, при этом – удивительно добродушное выражение лица.

«Человек, ты откуда?» – был его первый вопрос на ужасном английском, с русским акцентом. «Советский Союз, 5 лошадиных сил» – был мой ответ ему по-русски. «Гриша, Григорий» – зарядил он лыбу на 44 зуба. «Давай вместе держаться» – предложил Гриша. «А куда мы денемся с подводной лодки? Конечно вместе» – отвечал я. Мы с тоской оглядели это подземное помещение: из белых людей нас только двое, негров вовсе нет. Как, впрочем, и представителей восточных культур и индейцев. Одни мексы, впрочем, так в США называют любых латиноамериканцев, вне зависимости от их страны происхождения.

Гриша оказался из Сакраменто, столица Калифорнии, если вдруг кто не в курсе. Большая деревня, а не столица. Это так, между нами, девочками. Как и у большинства русских бандюков из Сакраменто, у него были статьи за автомобильные дела: угоны, сборка-разборка, незаконная регистрация, пьянка за рулем и еще с пяток статей по мелочи. Лет на 7-10 его срок по совокупности, я так прикинул. Вопросы о статьях в амеровской тюрьме не принято задавать, ты о них узнаешь, если человек сам поведает тебе. Добровольно. Иначе – это моветон.

Гриша не знал, куда его направляют. Не знал и я своего направления. Мы «выдернули» парочку вменяемых на вид мексов и поинтересовались у них – куда их отправляют? Никто ничего не знал. Это наше состояние души и тела продолжалось часов 8-10, сложно сказать точнее, так как наручных, али еще каких часов ни у кого не было. Мы были просто заперты в этом подвальном помещении и все. Вся охрана находилась за дверьми, окон не было. Просто горели лампы дневного света, и понятия день-ночь напрочь исчезают. Лишь дважды за это время заходило несколько охранников с тележками, на которых были кучи бумажных пакетов с бутербродами и яблоком. Это стандартная кормежка на пересылке.