– Сестра не учится с ними?

– Нет.

– Мне можно с ней познакомиться?

– Да. Ты тоже ей братец, хоть и двоюродный. Сегодня очередь навещать сестру – у Двадцать Второго. Жди – ты тридцатый.

– Она похожа на них?

– …Да. И нет, – не сразу ответил наставник. – Она больше чем человек. Волшебница. С ней разговаривает Вестник Небесных Сил, который присматривает за нашим выводком… То есть за царевичами.

«Выводок» встретил молча. Дисциплинированные. Не похоже, что свирепые. Скорее, умные и уставшие.

Белый класс, белые парты, открытые окна с белыми занавесками. Наставник что-то говорил – никто не слушал. Царевичи – смотрели. Глазами его матери. Загорелые, в легкой белой одежде – он, в траурном черном кафтане с воротником под горло, в их жарком белом мире чувствовал себя потной и глупой вороной. Что же делать? Как показать им, что он их, родных, хоть они и рослые такие, тяжелые, больше не боится? Он повернулся к наставнику и велел:

– Уйдите.

Тот поперхнулся на полуслове.

– Мы вас сейчас не слышим, никто, – пояснил он мягко. – Уйдите. Дайте нам время.

Двери закрылись. Мальчишки смотрели: кто жадно, кто с усмешкой, кто грустно. Они разные! Ох, какие же они разные! И из-за того, что их внешность отлита один в один, эта разница только заметнее! Он расстегнул ворот камзола, а потом подумал – и вовсе снял. Остался в белой, как у них, рубашке, выкинул камзол в открытое окно и сказал:

– Меня зовут Рокот. Я – внук Злого Лета, как и вы. Но еще я – внук Синих Гор! И сам – князь Синие Горы!

– Ты – сын волшебницы, сестры нашего отца, – сказал мальчик на первой парте. – Ты младший. Но храбрый, ага.

– Не бойся, Младший, – невесело сказал кто-то с последних парт. – Рокот. Имя уж есть…

– А у вас – нет имен?!

– У нас – вот, – мальчик за первой партой шевельнул рукой, и под коротким рукавом Рокот увидел сначала причудливо вытатуированный, посверкивающий золотыми блестками браслет чуть повыше локтя, а потом в браслете – цифры в узоре: «12». – А имя мы должны заслужить.

– …Небось вам сказали, что имя будет только одно? – сморщился Рокот. – Кто заслужит имя, тот и наследник?

Утром братья растолкали и потащили в Нижний Двор. Он зевал и спотыкался. После бессонной ночи мир казался нарисованным. Ночью царята перепутались, сидели везде, даже на полу, в большой, но все равно тесной спальне, куда втиснули еще и тридцатую кроватку, на подоконниках, на спинках кроватей – свободные и неразличимые. Номеров-то не видно, только непонятные золотые блестки, как светлячки. Он «ловил светлячков», трогал братьев за уши, волосы, плечи, брал за руки, заглядывал в темные лица с блестящими глазами – да какие ж они родные! Целая куча старших братьев! А в голосах – нотки голоса его матери. Интонации. Смешки… Жесты! Поворот головы! Жесткие волосы! Все, как у нее! Ну – да. Ведь если они – копии царя, значит, двойняшки его матери. И такие же, как она, жутко умные.

В Нижнем Дворе мальчишки скинули рубашки и, наращивая скорость, побежали по периметру Двора. Он старался не отставать. Первый круг… Третий… Пятый… Тут где-то под Нижним Двором есть вход в зловещий лабиринт под Дворцом. Показалось, что шаги отдаются гулко, будто над пустотой… Вряд ли. Даже если так, тут еще несколько метров грунта и мощные перекрытия сводов. Десятый круг… Двенадцатый… Какая ж тут жара уже с рассвета, какой тяжелый, пыльный воздух…

В калитку вошел худой дедок-наставник, в синих шароварах, с повязанной рваным белым платком головой, и Рокот почувствовал воткнувшийся меж лопаток острый взгляд. Ну, да. Он тут – событие, да еще какое… Претендент, ага. Неужели все, и царь тоже, думают, что он хочет престол Злого Лета? Да на кой, если есть Синие Горы? И вдруг мороз продрал по коже: а если царь возьмет и отберет Княжество? Он ведь царь, вся карта, ему все можно?

Когда пробегали мимо дедка-наставника – двадцатый круг! В глазах темнеет! – тот вдруг жестко выхватил его вереницы, и, не успел он вывернуться, поставил перед собой.

–…такой тощий, мелкий, – проворчал старик. – Голова кружится?

Он кивнул. Голова правда кружилась от жары и густого воздуха. Сквозь темные пятна в глазах не удавалось разглядеть лицо старика, сквозь испуг – понять, чего старик хочет.

– Как ты еще мал, – голос дедка чем-то тревожил. – Не бегай больше по солнцу сегодня. Пойдем-ка в тень.

В тени галереи стояли запотевшие кувшины с водой, и дедок кивнул попить. Он попил. Немного. В голове прояснялось.

– Сядь, – дед хлопнул по лавке рядом с собой. – У вас там в Синих Горах народ воинственный… Ты худой, но мускулистый – похоже, учили сражаться?

– Нет, – ответил он правду. – Учили, как уцелеть, если нападут. И как убивать. Но я еще никого не убивал.

– Я так и думал, что честной схватке ты не обучен.

– Честных схваток не бывает, – повторил он слова своего мастера, которые слышал лет с трех.

Мальчишки тем временем разобрали со стоек тупые копья, разбились на пары, и Двор наполнился звонким стуком дерева.

– Почему ж не бывает. Вот, – кивнул дедок на мальчишек.

– Они не сражаются, а отрабатывают приемы. И дают их отработать друг другу, – понаблюдав, сказал он. – Вы ж не стравите их всерьез.

Да царята сами не дадут вам этого сделать, – подумал он, разглядев сосредоточенные, без азарта, лица братьев. Они приостанавливались, поправляли друг друга. Они не будут сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть. Они ведь братья.

– Ты свалился с гор на наше счастье, – сказал дед. – Видишь, как они вяло сражаются?

– Никто из них не хочет никакой заметной победы, – Рокот смотрел под ноги, чтоб старик не понял ничего по его глазам.

– Умник, – без оценки, будто поставив зарубку для памяти, сказал дедок. – И не одним только боевым искусствам тебя учили.

Учили, ага. Каждый день. По многу часов. Драться – тоже. А отдыхом считалось изучение иноземных языков.

И только ночью, без сна мучаясь с жаркой подушкой и всеми впечатлениями дня, он осознал: а утром в Нижнем Дворе дедок-то, в пыльных шароварах, в старой косынке – смотрел пристально, насквозь. Выцветшими, серыми, колючими глазами царя. И голос – тот же.

Неделя пролетела, как один день. Он вжился, он стал как братья, только меньше. Носил белые штаны и рубашки, из которых они выросли. Во время уроков Рокот догонял братьев, читал скорее их старые тетрадки. Изучил унылую половину Детского дворца, где они жили: большие ограничили царятам пространство, чтоб все были на виду. А вообще Детский дворец – огромен. И полон потайных ходов и сокровищ, запертых от царят. Мама говорила, тут каждый царь то этажи достраивал и перестраивал, то башенки возводил… Целый лабиринт, пыльный, прокаленный солнцем, и всегда надо следить, куда идешь, и выглядывать в окна для ориентации, а в тайные ходы сразу не соваться. Он следил. Не совался. И все равно, если шел один, то и дело запутывался, оказываясь перед заколоченными дверями. А ведь кроме системы тайных ходов во Дворце, внизу-то, под ним есть еще тот, скрытый в вечном мраке. И, наверное, полный чудовищ. Глубокий. С невозможным, немыслимым сокровищем на дне.

Двадцать Девятый ушел к сестре, а завтра его черед – Рокот не знал, куда себя деть. Во дворе росло персиковое дерево: внизу только листья, а самые спелые персики с верхних хрупких веток братьям не достать. А он-то еще легкий – залез на самую макушку. Один персик, обливаясь соком, съел сам, а потом позвал валяющихся на травке под деревом Пятого и Девятнадцатого, и стал аккуратно передавать им тяжелые шершавые плоды. Те, обзывая его горной мартышкой, передавали их другим внизу, кто-то относил и складывал персики рядком на бортике едва живого фонтана, а кто-то считал вслух:

– Девятнадцать, двадцать… Нам надо еще девять… ой, десять!

Причислили уже… Хорошие они все-таки. Изворачиваясь между тонкими ветками, дотягиваясь до позолоченных вечерним солнцем персиков, он потихоньку спросил у Девятнадцатого: