Кирюха засмеялся, я тоже не смог сдержаться.

– Он меня до смерти напугал!

– Ты смотри, от страха в обморок не грохнись.

Знаком показав Кириллу, чтобы тот меня не выдал, я сзади подошёл к Стасу, положил ему ладонь на плечо и хриплым голосом спросил:

– Чего в моём лесу делаешь?!

Получилось классно, Стас драпанул вперед, заорал. А он действительно трус со стажем.

– Идиотская шутка! Так сердце остановиться может.

– Да ладно тебе, не остановится.

– Я домой возвращаюсь.

– Стас, ну извини, мы почти пришли.

Он нас не извинил, развернувшись, начал быстро удаляться. Мне стало стыдно. Зачем я его напугал? Ведь каких-то десять минут назад сам был на взводе, а теперь осмелел, что ли?

Предложив Кирюхе отправиться домой, я услышал:

– Вам со Стасом памперсы пора менять? Тогда иди, я не держу.

– Очень смешно.

– Слав, смотри, – Кирюха облокотился о шершавый ствол сосны. – Я собаку вижу.

Я тоже её видел. Нас отделяло от цыганских кибиток метров сто, и в свете костра я отчетливо увидел больного зверя. Пес выл подобно волку, но никто из табора не обращал на него внимания. Несколько человек сидело вкруг костра, туда-сюда сновали дети; старика я, как ни старался, отыскать взглядом не мог.

– Ты бы так смог? – тихо спросил меня Кирилл, продолжая наблюдать за цыганами.

– Выть как собака?

– Дурак ты! Жить как они, постоянно скитаться, не иметь дома, спать в кибитках.

– Не знаю.

– Не смог бы ты – это сто пудов. – Кирилл прищурил глаза. – А я вполне. А чего? Прикольно. Нигде не привязан, ничто тебя не держит.

– Ну да, – я решил подколоть Кирюху. – Ни телика, ни Интернета, сидишь себе целый день в кибитке, а ночами у костра. Самое то для тебя.

– Издеваешься?

– Ага.

Кирилл хотел мне ответить, но в этот момент собака повела себя довольно странно. Перестав выть, она посмотрела в нашу сторону и заметно прихрамывая, стала к нам приближаться.

– Ни фига себе, Слав, делаем ноги. Она сюда ковыляет.

Я развернулся, сделал шаг и закричал. Секунду спустя вскрикнул и Кирюха. Возле сосны стоял старый цыган.

– Со родэса ту? – спросил он у меня.

– Блин! – выдохнул Кирилл. И тоном, уже более мягким сказал, обращаясь к цыгану. – Вы нас напугали.

– На дарэн,– ответил дед, выдержал паузу и снова заговорил, на этот раз быстро, невнятно. Он поднимал и опускал левую руку с растопыренными пальцами, слегка покачивал головой, причмокивая губами.

– Э-э… Мы пойдем, – сказал Кирюха.

– Бахт тукэ! – ответил он нам.

Подбежавшая собака стала тереться о ноги хозяина. Цыган нагнулся, погладил её по спине и у него в ладони остался клок коротких жестких волосков. Меня передернуло. Бедная собака, неужели они не понимают, что она мучается. Отвезли бы к ветеринару, сделали укол, нельзя же так издеваться над животным.

Бросив шерсть на землю, цыган снова заговорил с нами, собака заскулила.

Мы с Кирюхой шли, не оборачиваясь, я спиной чувствовал на себе тяжелый взгляд старика.

– Он на нас смотрит.

– Плевать на него! – ответил Кирилл. – Чокнутый дед меня чуть заикой не сделал. С какой стати он у сосны стоял, уши грел?

– Это расплата за шутку над Стасом.

Кирилл промолчал. Заговорил он только когда мы подходили к его дому.

– Собаку жалко.

– Жалко, – кивнул я.

– Ладно, давай, до завтра.

– Извинись за меня перед Стасом, пусть не злится.

– Не грузись, все с ним нормально будет.

Дома я вышел на маленький балкончик, прислушался к тишине. Никаких звуков, даже сверчки затихли, что само по себе уже наводит на мысли. Небо было звездным, я отыскал Большую Медведицу, увидел полосу Млечного Пути, потом две падающие звезды. Желание! Надо загадать желание, стучало в голове, а желаний не было. Странно, но сейчас мне ничего не хотелось, я просто смотрел в ночное небо, стараясь вообще ни о чем не думать.

Спустя время над лесом появилась огромная красная луна. Она поднималась все выше, и мне становилось неуютно. Красная луна походила на воспаленный звериный глаз. Глаз цыганской собаки, которая никак не могла умереть.

К чему бы это?..

Спустившись на кухню, я достал из холодильника банку клубничного варенья, взял несколько кусков белого хлеба и ложку. Обожаю есть по ночам, зверский аппетит просыпается. А бутеры с клубничным вареньем могу есть десятками. Маме это не нравится, говорит, хлеб с вареньем не еда. А по мне – самое то.

Вскоре (к тому времени я успел слопать три клубничных бутерброда), цокая когтями по полу, в кухню зашел Рон. И как обычно начал клянчить со стола.

– Рон, ты не будешь хлеб. Отойди.

Рон подал голос.

– Тихо ты! Место, Рон.

Ага, слишком многого я захотел, так он меня и послушал. Упертый, как баран.

– На-на, – я протянул Рону кусок хлеба, намазанный вареньем. – Убедись.

К моему удивлению, Рон проглотил этот кусок за милую душу. Проглотил и на меня уставился.

– Ещё хочешь?

Положив на пол половину бутерброда, я зевнул. После сытной сухомятки всегда тянет ко сну – это уже закон.

– Рон, пошли спать.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, я толкнул дверь спальни и Рон, опережая меня, с разбегу запрыгнул на кровать.

Рон – немецкая овчарка, ему два года и вымахал он до таких рекордных размеров, что когда мы возили его на выставку, Рона отстранили от участия за несоответствие стандарту породы.

Если Рон засыпает на моей кровати, то я, как правило, просыпаюсь на полу. Он буквально спихивает меня с законно места, и плевать ему на моё возмущение и недовольное бормотание. В такие моменты Рон смотрит на меня глазами наивного щенка и как бы спрашивает: «Разве тебе неудобно спать на полу, хозяин?». Мне приходится раздвигать узкое кресло и спать, точнее, досыпать на нем. А Рон ещё издевается, поглядывает краем глаза, как я ворочаюсь на кресле, и злорадствует, мол, ничего, не цаца, выспишься.

– Подвинься, – сказал я Рону.

Он зарычал.

– Слушай, не наглей.

Через полчаса я ощутил толчок в спину. Ещё через час Рон во сне саданул меня лапой по плечу.

На пол я свалился в половине четвертого.

***

События следующего дня долго будут меня преследовать, я вообще сомневаюсь, что когда-нибудь смогу их забыть. Все произошло настолько стремительно, внезапно и неожиданно, что я едва успел опомниться.

Мы с Ником и отцом решили прогуляться по сосновому бору. Никитка взял пачку чипсов, я надел бейсболку и мы пошли в лес. Ник бежал чуть впереди, мы с папой шли следом, тихо переговариваясь ни о чем. Я и не заметил, как мы вышли на опушку; Никитка остановился, перестал есть чипсы, начал с интересом рассматривать кибитки, цыган и еле передвигавшегося пса.

– Никит, пошли, – я потянул брата за руку.

Ник вывернулся.

– Сколько можно на них таращиться? Пошли!

– Пусть посмотрит, Слав. – Отец отвел меня в сторону, мы разговорились и, настолько увлеклись, что не заметили, как пес подошел к Никитке.

Неизвестно, что взбрело в голову больной собаке, но какой-то сдвиг в мозгу определенно произошел. Она зарычала, оскалила зубы и, дернувшись вперед, едва не вцепилась Нику в руку.

Услышав лай, и резко обернувшись, папа сориентировался мгновенно. В два счета он подскочил к Никитке и одним ударом ноги уложил псину на траву. Удар пришелся в область виска, пес замертво свалился на землю.

Никитка разревелся, я покрылся потом, несколько цыганок бежали в нашу сторону. Увидел я и старика, спешно вышагивающего к нам.

Отец начал ругаться с цыганками, говорил, что собака чуть не укусила ребенка, цыганки оправдывались, лопотали что-то в ответ, размахивали руками.

Я неотрывно смотрел на старого цыгана. Он подошел к собаке, сделал глубокий вдох и, опустившись на колени, забубнил. Старик гладил мертвую собаку, слегка раскачиваясь, мне показалось, он читает молитву или заклинание.

Молодая цыганка – она была очень красивой: зеленоглазой с маленькой родинкой над верхней губой, с заметным акцентом говорила отцу: