После предъявления изобличающих показаний, военный пенсионер не стал отпираться и сразу признался в организации убийства. Щукин ожидал, что старый сластолюбец будет каяться и сожалеть о напрасной гибели жены. Но Клубов лишь с отчаянием спросил:

Неужели липовый брат Ларисы на самом деле был ее любовником? Ведь я был готов ради нее на все!

В своём пожилом возрасте вы так и не поняли, что между порочной страстью и преступлением только один шаг. И решаются его совершить лишь люди без чётких моральных устоев.

Клубов угрюмо молчал. Он по-прежнему жалел лишь о тщетности своих желаний провести остаток жизни совместно с любимой женщиной.

Прощание с облаками.

Труп молодой женщины с искаженным удушьем лицом и безвольно опущенными руками висел, почти касаясь босыми ногами пола. Тело удерживалось толстой бельевой веревкой, перекинутой через железную трубу самодельного турника, сделанного под самым косяком дверного проема, ведущего из просторной передней в комнату.

Сотрудник уголовного розыска Ильин недоумевал: «Странно, обычно женщины, решившись на самоубийство, сильно беспокоятся по поводу того, как они будут выглядеть после смерти. А эта белым днем лезет в петлю в стареньком халате, мокром от стирки».

Сыщику внушало сомнение и странное содержание предсмертной записки: «Уходя в облака, исполняю свое заветное желание. Наконец-то мне удастся взмыть вверх над наполненной грехом землей и удалиться прочь от человеческой подлости и мерзости».

Ильин не находил вразумительного объяснения причин внезапного самоубийства. К тому же новоявленный вдовец совсем не был похож на убитого горем человека. Пилот первого класса излишне замедленно и обдуманно отвечал на вполне невинные вопросы.

Внимательно просмотрев телефонную книжку, лежащую на тумбочке, Ильин подозвал к себе стажера и шепотом дал ему указание:

– Езжай в отделение полиции и обзвони всех знакомых покойной. Начни с раскрытой страницы!

Не успел стажер покинуть квартиру, как эксперт вызвал Ильина из комнаты в переднюю:

– Иди сюда: пошептаться надо!

Ильин заметил, как напряглись плечи летчика, напоминающего ему нахохлившегося стервятника.

Вернувшись в комнату, Ильин сразу повёл наступление:

– Ну, что, «летун», доложи, как вы жили с Ниной: как кошка с собакой или мирно сосуществовали?

Летчик колебался лишь мгновение:

– Как в любой семье ссорились, конечно. Полгода назад дело чуть до развода не дошло. Но потом утряслось. И вдруг такое несчастье!

– Это ты молодец, Горюнов, что не стал скрывать ваши скандалы. Ведь все равно бы от соседей узнали. Вот тебе лист бумаги. Напиши собственноручно свои показания.

Ильин с удовольствием наблюдал, как лётчик сам себя загоняет в хитроумную ловушку. Дождавшись, когда Горюнов закончит горестное описание сложных поворотов своей семейной жизни, Ильин с деланно равнодушным видом продолжил допрос:

– А теперь еще раз спрашиваю в присутствии понятых, в котором часу ты вернулся домой?

– Ровно в тринадцать.

– Это точно?

– Я человек служивый – привык к точности. К тому же настенные часы у нас в доме с боем – не спутаешь.

– Молодец, точность – это вежливость королей. Вот и запиши своей рукой: прибыл домой на обед ровно в тринадцать часов.

Немного поразмыслив, летчик сделал необходимую запись.

– Вот и ладно, вот и умница. Теперь объясни мне толково, что ты целых двадцать минут делал возле трупа повешенной жены. Звонок-то твой в дежурную часть зафиксирован в тринадцать часов 20 минут. Уж не в обмороке ли ты валялся?

– Да я был в шоке. Не знал, что делать. Посидел, две сигареты выкурил. Но горю не поможешь. Вот и решился, наконец, в полицию позвонить. Я мало что понимал в тот момент.

– Ты, похоже, и сейчас еще плохо соображаешь. Ну ладно, запиши, что минут двадцать от волнения и душевного расстройства прийти в себя не мог. Потому и с опозданием в полицию обратился.

В комнате наступила тишина. Понятые с интересом наблюдали, как летчик, обдумывая каждое слово, записывает объяснения. Ильин, коротая время, рассматривал семейную фотографию на стене: «Как мало напоминает лежащая на полу покойница эту улыбающуюся красивую женщину, с восхищением взирающую на своего избранника. Вот и разберись, на каком этапе горячая привязанность превращается в ненависть».

Заметив, что лётчик закончил писать, сыщик продолжил:

– А теперь вставай и вместе с понятыми подойдем к телу твоей жены и послушаем, что наш ученый эксперт скажет. А то мне состарившемуся на государевой службе сыщику ты на слово не поверишь.

Все подошли к трупу. Эксперт-криминалист поднял с пола веревку, затянувшаяся петля которой завершила свое жуткое дело. Он начал сухо объяснять понятым, словно летчика не было в комнате:

– Когда человек вешается сам, то волокна на веревке в той части, где она соприкасается с опорой – в данном случае с перекладиной турника, – под силой тяжести сдвигаются снизу вверх. Совсем иная картина, когда человека сначала убивают, а потом, инсценируя самоубийство, подвешивают, подтягивая вверх на веревке. Волокна при трении сдвигаются сверху вниз, да и след от них намного длиннее, чем в тех случаях, когда человек умерщвляет себя сам. А теперь попрошу понятых посмотреть на это орудие преступления через увеличительное стекло и определить, что здесь было: самоубийство или убийство? Подходите, не бойтесь, тут особых познаний не надо.

Понятые – две пожилые женщины по очереди послушно подошли и заглянули на веревку через многократно увеличивающую линзу. Ильину показалось, что напуганные всем происходящим женщины мало что поняли из объяснений эксперта. Однако во всем сразу и очень хорошо разобрался летчик. Его лицо покрылось красными пятнами. Ильин, чутко уловив момент, спросил с неожиданной жесткостью:

– Ну что скажешь, Горюнов, теперь?

Женщины-понятые с суеверным ужасом инстинктивно попятились, словно стремясь отдалиться подальше от впервые увиденного ими не в кино, а рядом живого убийцы. Но летчик не собирался сдаваться:

– Ну, против науки не попрешь. Только это означает, что Нину убил кто-то другой, еще до моего прихода домой. Я лишь обнаружил труп и вас вызвал. А вы вместо того, чтобы искать преступника, на меня чужую вину спихнуть хотите. Но ничего у вас не выйдет!

– Браво, летун! Я уж думал, ты сразу сознаешься. А ты меня, старика, порадовал. Не люблю я теперь легких побед: стал тщеславным на закате карьеры! А ты молодец! Так, кто же жену твою мог убить?

– Не хотел я плохого говорить о покойнице, но когда мы с ней в ссоре были, она себе любовника завела. Сама мне от злости призналась. А когда мы помирились, дала ему отставку. Вот он ее в отместку и казнил: раз не мне, то и другому не достанешься!

В этот момент раздался телефонный звонок, и стажер попросил к телефону Ильина. Тот выслушал сообщение и радостно одобрил:

– Молодец, хорошо сработал! Значит, знакомая Нины все подтвердила и собственноручно написала показания? Ну, пусть пока меня дождется. Займи чем-нибудь даму, кофе угости, веселенькие журнальчики покажи. А мы минут через тридцать подъедем и очную ставку проведем.

Повернувшись к летчику, Ильин посмотрел ему прямо в глаза, и тот понял, что предварительная разминка перед поединком закончилась:

– А теперь, Горюнов, давай завершать дело. Когда я своего стажёра послал проверять абонентов, записанных в телефонную книжку твоей жены, ты и сам многое понял. Буква «Б» в русском алфавите все еще на втором месте. Так что мой помощник быстро вышел на гражданку Бурову, с которой твоя Нина разговаривала по телефону. И знаешь, что она сказала подруге ровно в час дня? Повторю: «Мой благоверный пришел домой обедать. Я тебе перезвоню». Так что как ни крути, а она жива была, когда ты приехал ее убивать.

Лицо летчика покрылось красными пятнами. Он поднял сжатые кулаки к груди и сдвинул кисти вместе, словно продолжая душить свою жертву:

– Да, я убил эту стерву. Задушил вот этими руками. И не жалею! Я ее ненавижу. Вы понимаете – не-на-вижу!