Моя мама просто не выносит запах бензина, а мне он всегда очень даже нравился. К нам в гости с какого-то лесоучастка иногда приезжал дядя Коля. Он работал шофером и приезжал прямо на своем лесовозе. Он оставлял его возле нашего дома, и я залезала на подножку и гордилась, что эта большая, пропахшая бензином машина, главным украшением которой был огромный красный огнетушитель, почти что моя. Я была уверена и всем во дворе говорила, что мой дядя Коля ездит на пожарной машине.
Но больше всего на свете я любила запах книжного магазина. Магазин назывался очень красиво «салон» и находился прямо напротив моего детского сада. каждый день, прежде, чем пойти на автобусную остановку, мы с мамой заходили в книжный салон. Это были лучшие минуты моей жизни. Мне казалось, что нет ничего прекрасней на свете, чем запах книг. А когда мама покупала мне новую книжку, запах будто оказывался у меня в руках. Мы скупили, наверное, весь магазин, поэтому долго выбирали, чтобы найти новую книжку. Дома их было очень много – маленькие, поменьше тетрадки, большие, с яркими картинками, раскладушки, раскраски… Они стоили пять или десять копеек. Какое счастье – их можно было покупать почти каждый день. А потом, выйдя из магазина, идти домой, держать в руках новую книжку, слышать ее запах и мечтать, как сначала ее прочитают вслух родители, а потом я сама буду «до дыр» зачитывать ее, пока не выучу наизусть. Так было очень долго, пока книги почему-то перестали пахнуть. Теперь, когда у меня в руках новая книга, я просто радуюсь, как будто в жизни случилось что-то хорошее и бывает это очень часто.
А вот запах тротуаров, по которым я иду к бабушке, я чувствую и сейчас. Наверное, ни в одном городе уже нет таких деревянных тротуаров. А у нас вот они. Причем, эти сделаны совсем недавно. Улочка сзади парка, где всего один ряд деревянных домов, очень грязная, но класть асфальт, как говорит папа, здесь не выгодно, потому что эти дома, так же как и бабушкин, скоро снесут, так что выручают горожан только тротуары.
Честно говоря, деревянных дорожек еще полно в нашем городе. Мне даже нравится ходить по ним. Старые доски трескаются, западают, кое-где торчат гвозди, и порой необходимо особое умение, для того чтобы благополучно пройти по грязной улице и не провалиться ногой в лужу или не облиться мутной водой, брызнувшей из-под прогнившей доски.
Я дохожу до пивнушки. Даже проходить мимо мне неприятно. Возле пивнушки, которая похожа не небольшой сарай, выкрашенный синей краской, вечно толкутся полупьяные мужики. В синий цвет эту забегаловку, как рассказывал папа, красили и в его детстве. Мы с бабушкой несколько раз заходили в пивнушку за пирожками, там всегда душно и пахнет чем-то застоявшимся. Окна постоянно плотно закрыты, внутри двойных рам они серые от пыли, поэтому здесь темно и круглый день горит тусклая лампочка без плафона. Она свисает с потолка жалкая и грязная, каким кажется все вокруг.
Я сразу вспоминаю наш оранжевый абажур, от которого в комнате бывает так светло и нарядно. Сейчас абажуры уже не в моде, в квартирах появились разные люстры с несколькими рожками. Люстры отсвечивают стеклом и металлом, но не дают того уюта и тепла, который появляется в комнате, когда горит лампочка под абажуром. Когда мы с мамой вечером шли из детского сада, я рассматривала окна и удивлялась, почему свет в них такой разный – чаще всего желтый, а где-то розовый, а еще иногда зеленый или синий. Мама объясняла, что просто в комнатах висят абажуры разных цветов. Я, конечно, больше всего мечтала о розовом, но у нас был тоже красивый, но оранжевый.
Когда купили люстру, я выпросила абажур поиграть. Он был немножко пыльным, но ткань оказалась шелковой, по краю отороченной бахромой из скрученных ниток. Основу конструкции составлял проволочный каркас. Я пыталась пристроить эту штуку на голову в качестве шляпки. Это было здорово, но для головы великовато. Поскольку в верхней части абажура была дырка для лампочки, я просила родителей ее расширить, чтобы получилась пышная юбка. Но они убедили меня, что это невозможно. Тогда я сама приладила к абажуру какую-то палку и ходила с ним по квартире, изображая даму с зонтиком.
Старый абажур валялся где-то в сарайке, и я подумала, может, принести его сюда, в пивнушку, пусть повесят, чтобы хоть как-то украсить эту развалюшку, пока она еще цела. Почти вплотную к забегаловке уже работает новый кинотеатр. И эти два сооружения рядом совсем не смотрятся.
И все же мне жалко пивнушку. Потому что здесь, кроме пива, продают самые вкусные в мире пирожки с повидлом. Не знаю уж, откуда они тут берутся, вроде бы и кухни с плитой здесь нет, но каждый раз, когда мы с классом идем в кино, прежде чем зайти в буфет кинотеатра, мы заходим сюда и всегда на витрине за стеклом – наши любимые пирожки. Хороши они как раз своей начинкой, не сливовой или яблочной размазней, а приятной розоватой массой с настоящими кисленькими ягодками клюквы. Эти пирожки любят все мои подруги. Кажется, больше нигде и никогда я не пробовала ничего подобного.
Дом моей бабушки доживает последние дни. Скоро его снесут. Через дорогу уже построен и работает кинотеатр, а совсем рядом, на месте нашего огорода, навалены кучи земли и идет подготовка к новой стройке. Бабушка с тетей Фаей готовятся к переезду.
Бабушка, Наталья Архиповна, папина мама, никогда не училась в школе. Она едва умеет писать. Ее письма, если куда уезжает, мы разбираем всей семьей. Но речь ее мне очень нравится, и я с удовольствием повторяю за ней ее словечки – надысь, аккурат, комнать, – что вызывает бурный протест моей мамы.
Я часто прихожу сюда в гости. Мне кажется, что в нашем небольшом городе этот дом единственный и неповторимый, черно-белый. Давным-давно, еще до войны, когда мой дед Петр Андрианович привез семью из деревни в город, он купил у хозяев каменного дома чердак и перестроил его в квартиру из двух комнат и кухни-передней. Комнату побольше бабушка называет залой, другая именуется комнатью.
– Чего ушла в комнать, иди в залу, – кричит мне бабушка, сидя за швейной машинкой.
– Мама сказала, что надо говорить не комнать, а комната, – воспитываю я бабушку. Бабушка улыбается, замечания она принимает спокойно:
– Дак ты уж мне давеча говорила. А по мне что комната, что комнать.
В квартире отдельный вход – своя калитка в заборе и прямо от нее крутая деревянная лестница на второй этаж. Придумано здорово, ничего не скажешь. Дед выделил для своей семьи отдельную территорию, избавил ее от совместных с соседями сеней, коридоров и кухонь, соседских скандалов из-за мест общего пользования. Даже свой туалет соорудил на втором этаже без всякой канализации, выделил маленькую каморку с дыркой в полу, куда зайти можно через сени, не выходя из квартиры. Содержимое деревянного короба внизу время от времени вывозили.
Признаюсь, что крутая, узкая лестница, ведущая на второй этаж прямо со двора, меня немножко пугает. Ходить по ней мне страшновато. Нужно обязательно держаться за перила, а они высокие и гладкие, отполированные руками. Спускаться по лестнице еще страшнее, чем подниматься, потому что видно, как далеко придется падать, если оступишься. И когда я выхожу из дома, всегда некоторое время стою на верхней площадке, как бы приноравливаясь, чтобы благополучно сойти вниз. Лестница мне даже иногда снится. Будто я подхожу к дому, смотрю, а ступеньки переломаны или, еще хуже, весь лестничный пролет рухнул, и подняться в квартиру нет никакой возможности. Во сне меня охватывает ужас, я страшно переживаю, где же теперь все будут жить. Причем вокруг никого нет, про упавшую лестницу знаю только я одна, так что паникую до тех пор, пока не просыпаюсь.
Вообще удивительно, что наяву перспектива поломки лестницы меня никогда не пугала. Я не помню, чтобы ступеньки шатались, скрипели и вызывали опасение в прочности. То ли дед, которого давно уже не было на свете, был таким хорошим мастером и соорудил для своей большой семьи конструкцию на века, то ли все же за ее крепостью кто-то следил и вовремя ремонтировал, поэтому и была она крепкой и незыблемой, как и весь бабушкин дом.
