– Итак, только Сфера?

– Да.

– А для того, чтобы суметь это совершить, – книга?

– Именно. Вы беседовали об этом с государем?

– Да. Хорошие мысли нередко посещают многие головы.

Фирхоф помолчал, взвешивая ответ, потом добавил:

– Но я бы не хотел сотворить это своими руками.

Тассельгорн вздрогнул – не внешне, в душе, – уловив в голосе собеседника скрытое сожаление, он рассматривал Фирхофа с уважительной осторожностью, однако так, чтобы его внимание не казалось дерзким любопытством. Тридцатипятилетний богослов с холодными внимательными глазами меткого стрелка. Когда-то самый молодой инквизитор Церена, привлекший внимание Гагена способностями и умом. Позже – наперсник и доверенное лицо императора, при жизни ставший героем легенды, один из немногих людей в Империи, способный к колдовству, не сопряженному с заклинанием демонов. Скольких людей он убил? Не мечом, даже не касаясь рукой… Тассельгорна не испугала эта мысль, скорее она вызывала нечто вроде зависти, смешанной с любопытством и сожалением об ограниченности собственных возможностей.

Стол покрывали сваленные грудой старые свитки с описанием допросов, учиненных десять лет назад пленным альвисам, копии показаний, данных некогда высокопоставленными дьяволопоклонниками. Отчаявшиеся собеседники именно сейчас пришли в то тонкое состояние, которое предшествует или внезапным озарениям, или осознанию недостижимости поставленной цели.

Барон отодвинул в сторону бумаги, переложил несколько резных, зеленого камня вещиц, привезенных с востока. Черепаха – непроницаемый монолит, высокий горб спины и маленькие недоверчивые глазки. Обезьяна – уродливое существо с лицом мудрого ребенка. Волк – длинное поджарое тело, застывшее в вечно не оконченном прыжке. Статуэтки, простые и прекрасные, заворожили воображение имперца, он купил их у грязного варвара и с тех пор не расставался с талисманами. Сейчас Тассельгорн рассеянно переставлял извлеченные из сумки фигурки.

– Послушайте, фон Фирхоф. Я восхищаюсь вами и… стесняюсь, как мальчишка, не решаясь задать вам один вопрос. Тем не менее меня остро мучит любопытство, и я почти несчастен из-за того, что упускаю момент расспросить живую легенду.

– Смелее, барон! Спрашивайте! Оставьте этот тон, мы с вами равны в служении Церену, а в дипломатии, мой друг, вы, должно быть, далеко превосходите меня.

– Отлично! Только, прошу вас, не обижайтесь на случайное слово, я бываю неловок в рассуждениях о тонких материях.

– Я не обидчив.

– В таком случае, скажите мне, фон Фирхоф, отчего вы нередко выбираете способ действий, который кажется странным, даже, простите меня, недостойным ваших возможностей? Я с огромным интересом слушал ваш рассказ. Воистину, если события, о которых вы поведали, столь удивительны, насколько же удивительно то, о чем вы умолчали! Однако… я не понимаю вас. Простите, но не понимаю совершенно, и это почти сводит меня с ума. Зачем вы позволили этому Шарфенбергу держать вас в подвале? Сносили грубую жизнь среди черни предместий во владениях варварского правителя? Позволили себя похитить этому отребью, альвисам? Зачем вам, могущественному волшебнику, допускать подобное? Святой Иоанн! Да вас любой примет за слабосильного студента-богослова! Простите великодушно мою дерзость, фон Фирхоф, но это так…

– Пустое, Тассельгорн. Вы сами ответили на свой вопрос.

– Чем?

– Меня любой примет за загнанного беглеца, богослова-неудачника, впавшего в ересь. Я не считаю необходимым отстаивать свою честь перед каждым встречным буяном или наказывать сумасшедшего мелкопоместного барона. Суть моей миссии – поиск скрытого. Хрупкий орех извлекают из прочной скорлупы с осторожностью. Что за польза, если я разобью скорлупу в прах вместе с ядром? Мне нужна тайна, барон… Я иду за тайной к тем, у кого она есть, кем бы они ни были, – к преступникам, беглым или рабам. Если вид отверженного ученого внушает доверие – я ношу эту личину и могу только благодарить Господа, что она кажется людям правдоподобной. Если понадобится – я ее сброшу без сожаления и сделаю все. Понимаете, все. Не стоит зря проливать кровь, но никакая кровь не перевесит Империи…

Тассельгорн помедлил, переставил безделушки джете в ином порядке. Обезьяна насмехалась. Волк и Черепаха спрятались за ее спиной.

– Благодарю вас, барон. Император мудр. Он знал, разрази меня гром, что делает, посылая такого человека, как вы… И император предусмотрителен.

– До такой степени, что по моим следам в Империи был отправлен настоящий приказ о моем аресте.

– О!

– Вот именно.

– А если бы вас схватили?

– Это бы означало, что я не пригоден для серьезной миссии. Пришлось бы вернуться в столицу в компании солдат. Увы.

– Это очень тонко. Безо всякого сомнения… – Тассельгорн задумался, пытаясь оформить только что возникшее у него ощущение. Фон Фирхоф притягивал… и отталкивал. Симпатия, только зародившись, грозила разбиться вдребезги о странность мага. Неужели человек императора лишен естественных человеческих побуждений – гордости, стремления к почету и славе? Но его могущество неоспоримо. Чувствуется некая внутренняя сила, быть может, сопутствующая сверхъестественному таланту, уделу редких одиночек. И – за Фирхофом стояло безоговорочное доверие императора.

«Ты смел, – подумал Тассельгорн, – ты бесстрашен, волшебник от Бога, силен и по-своему жесток. Но пока у тебя нет книги – ты проиграл. А я – я выиграл в любом случае». Барон локтем смахнул на пол одну из безделушек – неповоротливую черепаху.

– Говорят, в столице вас видели у позорного столба. Неужели предусмотрительность Императора и стремление хранить тайну… зашли так далеко?

Фон Фирхоф помрачнел. Или тень усталости мелькнула на лице друга императора? Но он ответил сразу, твердо и, по-видимому, вполне искренне:

– Это был не я, Тассельгорн. Похожие лица не так уж редки. А магия – она имеет две стороны, как божественную, так и демоническую.

Тассельгорн внутренне согласился, невзрачная, ускользающая внешность фон Фирхофа действительно могла быть повторена природой во многих копиях.

– А кто это был?

Людвиг задумался.

– Должно быть, какой-то еретик. Или – сам демон…

– Оставим демонов преисподней – им там самое место. Так что делать с книгой, разрази нас гром? Вы говорите, у вас есть ее часть?

– Да. Все, что касается войны с альвисами. Кроме одного фрагмента – вырваны страницы, на которых описаны непосредственно магические акты, совершаемые при использовании Сферы. Об этом – ничего. Теперь самое важное – завладеть недостающей частью.

Тассельгорн поднял черепаху и выстроил фигурки клином. Теперь Волк возглавил зверей, изготовясь к броску.

– Думаю, это невозможно! Будь эти бумаги в пределах Церена…

Ответ Людвига изрядно поразил посла:

– Теперь они уже в Церене.

– Что?!

– Бесспорно.

Тассельгорн легко справился с удивлением – помог врожденный цинизм.

– Почему бы вам, порази нас громы Господни, прямо не узнать место, в котором укрыта книга?

– Давайте попробуем вместе ответить на эти вопросы. Что мы имеем? Есть книга фанатика – или безумца? – неважно, в которой описан некий опасный магический акт, то, что, предположительно, не видел никто, кроме нашего императора, тогда лишь наследника короны, сотни солдат и полусотни альвисов.

Тассельгорн опешил, пораженный новой мыслью.

– Так какого беса, друг мой, вы ездили на восток? Государь ненавидит колдовство, однако ему прекрасно известно все, что было тогда под Фробургом. Я не вижу смысла в поисках описания.

Людвиг поразился опрометчивости Тассельгорна.

– На самом деле смысл есть – еще какой. Бывают манускрипты, которые ни к чему читать врагам Империи. Порознь Сфера и сочинение Адальберта не представляют опасности – а вот вместе…

Поэтому наш император молчит – молчит как кремень уже десять лет. Никто, в том числе и я, не может похвастаться, что слышал рассказ государя о той ночи. Копий «Истории Hortus Alvis», кстати, не существует в природе. Полагаю, едва лишь высохли чернила, она попала в одни чрезвычайно цепкие руки и больше никогда не переписывалась.