Часы на стене продолжали отсчитывать минуты.

В кухне воцарилась тишина, когда она остановилась.

И в ее сердце было... ну, беспокойство. Она не могла назвать это по-настоящему или сделать вид, что может, но оно было там, сжимая ее, как холодный кулак, время от времени растопыривая пальцы в ее животе. Может быть, дело было просто в том, что Лиза опаздывала с прогулки на природу – собирала листья для 3-го урока ботаники, сказала она, когда ушла, - и Маргарет сама чувствовала себя ответственной. Потому что она знала, что несет за это ответственность. Лиза была под ее опекой, и теперь она опаздывала на час, и это, вероятно, ничего не значило, но внутри, в тайных каналах сердца Маргарет, билась тревога.

Где же этот ребенок?

У нее был один из тех мобильников, которые Маргарет откровенно презирала, так почему же она не позвонила? Вот для чего все это было нужно. Маргарет знала, что номер Лизы висит на доске рядом с номером Тары, и, если тебе что-нибудь понадобится, Маргарет, просто позвони. Мой босс все понимает. Просто позвони, если я тебе понадоблюсь.

Но Маргарет не хотела звонить Таре. Это было бы равносильно признанию, что она слишком стара для работы няни, сторожа и сторожевого пса. Так часто в эти дни Маргарет чувствовала, как старость подкрадывается к ней, кладет свою тень на ее душу, уничтожая то, что когда-то ярко цвело. Она боролась с этим с железной волей, решимостью и дерзким упрямством, которые были неотъемлемой частью того, кем она была. Может быть, старость искалечила ее руки и шею, покрыла ноги синими венами и сделала кости хрупкими, но будь она проклята, если это отнимет решимость у ее души или свет у ее глаз.

Она была компетентна.

Находчива.

И она была более чем достойна этой работы.

- Я не буду беспокоить этим Тару на работе, - сказала она себе под нос. - Если дойдет до этого, я позвоню Лизе на этот чертов мобильник. Но я не буду беспокоить Тару.

Это был план действий.

Маргарет подождала еще пять долгих минут, потом сняла трубку и набрала номер Лизы. Гудок. Снова гудки. Потом еще раз. Но ответа не последовало, только какой-то раздражающий голос посоветовал ей оставить сообщение, чего Маргарет делать не собиралась. Если и было что-то, что она презирала больше, чем мобильные телефоны – кроме компьютеров, конечно, - так это автоответчики. Единственное, что раздражало больше, чем они, это чертов компьютер, который звонил тебе по телефону и сообщал, что твой заказ поступил в "Сирс".

Часы на стене показывали, что уже больше половины девятого.

Господи, девочка, куда же ты пропала? Что за неприятности и коварство ты затеяла? Твоя сестра свернет мне шею за это, если ты попадешь в беду, и, если она это сделает, будь уверена, маленькая мисс, что я сверну твою.

Она прижалась лицом к квадратному окну над раковиной.

Там так темно. Как будто кто-то разрезал ночь, и ее черная кровь растеклась повсюду, залив двор шелковой темнотой. Тени сливались с другими тенями в расплывчатой реке непрозрачного ничто. Она прищурилась, и ей показалось, что она увидела фигуру, двигающуюся возле большого клена, порхая под его раскидистыми ветвями. Она тут же представила себе Лизу, целующуюся с каким-то парнем. Но чем пристальнее она вглядывалась, тем больше убеждалась, что видела только насмешливую тень.

Ты совсем не уверена в этом, старуха, - подумала она. - Может быть, ты стара, но с твоими гляделками все в порядке.

Чувствуя странное стеснение в груди, Маргарет подошла к столу и раздвинула шторы на окне. Оно было больше и давало ей лучший обзор. Она прижалась лицом к стеклу и выглянула наружу. Она была уверена, что кто-то присел у дерева.

Ей показалось, что она видит глаза, блестящие в лунном свете.

Но кто там может быть? Кто мог прятаться под деревом? Это мог быть кто-то из соседских детей, - предположила она. Но ее разум подсказывал ей, что это может быть и Лиза, замышляющая что-то нехорошее. Однако инстинкт подсказывал ей, что это вовсе не Лиза.

- Я разберусь с этим, - сказала Маргарет.

Она подошла к задней двери и включила свет во внутреннем дворике.

Ничего.

Она щелкнула по нему еще несколько раз.

Либо лампочка перегорела, либо что-то не так с проводкой. Не обращая внимания на панику, разливающуюся в животе, она открыла сетчатую дверь. Та заскрежетала, как гвозди, которые вытаскивают из гроба. Ночь пахла зеленью и теплом, в воздухе чувствовался легкий холодок.

Ее взгляд был прикован к фигуре у дерева.

Медленно, чувствуя, что совершает большую ошибку, она направилась туда.

В это время смолкли сверчки.

Ночь напряглась, затаив дыхание.

3

Было темно.

На заднем дворе, под красным кленом, залитым лунным светом, обнаженная девушка смотрела из тени на дом перед собой. Он не был большим и беспорядочным, как тот, что она делила с братом, он был аккуратным и маленьким. Милым. Как кукольный домик, прелестный маленький кукольный домик. Интересно, живут ли в нем куклы?

Если бы они там жили, она бы с ними играла.

Она увидела старую женщину, прижавшуюся лицом к окну. Уродливая старуха с уродливым старым лицом. Старуха пристально смотрела на нее.

Теперь она подошла к другому окну. Она продолжала смотреть. Девушка гадала, видит ли она ее. Старики плохо видели, но эта старая леди, казалось, смотрела прямо на нее.

Теперь она вышла на улицу.

Девушка чувствовала ее запах, и это был кислый, старушечий запах увядшей сирени, ментола и кремов для кожи. Это был запах старости и разрухи, иссушающей жизни, борющейся с чистотой смерти. Не очень приятный запах. Ни живого запаха, ни даже холодного мраморного запаха, которым так наслаждалась девушка.

Склонив голову, девушка понюхала себя.

От нее воняло прогорклой землей, опавшими листьями и дерьмом.

Она провела руками по своей грязной коже. Сначала она коснулась своей маленькой дерзкой груди, гладкого холмика живота, а затем позволила пальцам скользнуть вниз между ног, возбуждаясь от собственного насыщенного, грязного запаха. Пока старушка стояла во внутреннем дворике, глядя в ночь, девушка начала тяжело дышать, почти задыхаясь, скользя своим средним пальцем внутрь и наружу. Во рту у нее было жарко и сладко, хотя изо рта несло зловонием. Она чувствовала, как кровь пульсирует у нее в жилах, как колотится сердце.

Она качала головой из стороны в сторону в плавном, страстном ритме.

Она двигала пальцем все быстрее и быстрее.

Она наблюдала за женщиной.

Чувствовала влажную траву под ногами, мокрые листья.

Это было опьяняюще.

Теперь старуха шла прямо к ней, но медленной и жесткой походкой, как это делают старые люди, потому что их мышцы атрофировались, а кости стали хрупкими.

- Давай, давай, давай, - прошептала девушка сквозь горячее дыхание. - Подойди ближе, и я покажу тебе.

Предполагалось, что девушка устроит переполох, чтобы выманить старушку на улицу, но в этом не было необходимости, потому что старуха была очень любопытной, и она пришла сама. И разве это не прекрасно? Разве это не мило? Разве это не восхитительно? Она вышла прямо через заднюю дверь.

Когда старая леди подошла поближе, прохладный ночной ветер принес запах живых и полнокровных существ, землистый запах мертвецов. Девушка дрожала от нетерпения. Ветер заставил ее соски напрячься еще сильнее. Она позволила себе кончить, содрогаясь от пьяного облегчения.

Старуха была уже близко.

Девушка ждала, стиснув зубы и раздув ноздри.

Облако закрыло лик луны.

Когда лунный свет вернулся, девушки уже не было.

4

Маргарет уже начала задаваться вопросом, что же она делает?

Начала задумываться, не наступило ли время, когда ей придется смириться со своим возрастом и ограничениями, которые он ей навязывает.

У нее не было никаких причин подвергать себя этой бессмыслице просто для того, чтобы исследовать тень, которая, вероятно, была не более чем тенью в лучшем случае, а в худшем, вероятно, одним из соседских детей, играющих в прятки. Она могла бы позвонить Баду. Он был всего в квартале отсюда. Бад пришел бы со своим фонариком. Большим фонариком с длинной ручкой, который он держал в шкафу рядом с коробкой, где хранились его старые полицейские значки и пожелтевшие фотографии его дней в полиции. Бад был бы рад звонку, он всегда хотел приехать и разобраться, потому что это заставило бы его снова почувствовать себя молодым, как полицейский, а не отставным стариком с больной спиной, слабыми коленями и плохим кровообращением, который не раз засыпал перед телевизором с грелкой, включенной на полную мощность, и обжигался, потому что ощущение в его конечностях уже не было таким хорошим.