- Это был ты,- услужливо напомнил Боромир,- а этот мальчонка – мой брат, Фарамир. И он будет участвовать в Играх.

Фарамир вежливо кивнул, и Теодред, помедлив пару секунд, тряхнул златокудрой головой и рассмеялся.

- Если уж мы допускаем до Игр малышню, то пусть и моя кузина поучаствует! – заметил он.

Фарамир не понял, что произошло, но в следующий же миг в воздухе мелькнул кулак Боромира, и Теодред отпрянул – его голова дернулась в сторону, и он едва устоял на ногах.

- Следи за языком,- на этот раз тон Боромира был серьезным, голос звучал угрожающе глухо, а на лице не было больше ни капли прежнего веселья. Теодред выпрямился и нахмурил светлые брови. У правого уголка его губ собиралась темная кровь. Княжич мгновение молчал, потом сплюнул в пыль под ногами. Фарамиру захотелось встать между ними, сказать брату, что ничего страшного – он вовсе не обиделся. Теодред шутил со старшим, почему бы не пошутить и с младшим братом? Но княжич уже взял себя в руки.

- Прошу прощения,- отчеканил он, глядя прямо в глаза Фарамиру,- моя шутка была неуместной.

- Все хорошо,- только и успел ответить юноша, но княжич уже вскочил обратно на своего коня, а Боромир, не взглянув ни одного из них, направился к своему.

Когда они снова ехали по улице Эдораса к Медусельду, Фарамир склонился к брату и тихо спросил:

- Зачем ты так?

Боромир наградил его тяжелым пристальным взглядом, и в нем Фарамир с ужасом узнал взгляд отца, которым тот смотрел на него, говоря это свое извечное «Ерунда!» Теодред своим глупым шутливым замечанием, кажется, всколыхнул на дне души Боромира тяжелый грязный ил сомнений.

- Пусть знает, что обзывать тебя девчонкой и малышней могу только я,- наваждение было секундным, глаза Боромира снова заискрились приветливой улыбкой, но этого мига было достаточно, чтобы стало ясно – брат тоже не то чтобы очень верит в него.

Первые соревнования Игр должны были начаться с рассветом – рукопашные схватки и бои на коротких одноручных мечах. Боромир собирался участвовать в обоих видах, но это отнюдь не помешало ему принять и оценить по достоинству гостеприимство короля Теодэна. Неприятная стычка с Теодредом, кажется, была полностью забыта. Во всяком случае, когда Фарамир уходил из зала в отведенные ему покои, оба молодых воина, обнявшись и размахивая в воздухе наполовину опустошенными кружками с брагой, распевали какую-то разудалую песню.

Окна его комнаты выходили на запад, и хотя стояла уже глубокая ночь, горизонт был позолочен недавно закатившимся солнцем, и небо над ним казалось призрачно медовым. Фарамир постоял немного у окна, вглядываясь в лениво плывущие над степью облака, потом прошелся по комнате и присел на низкое твердое ложе. Улегся поверх расшитого покрывала, закинул руки за голову и устремил взгляд в резной потолок. Сон никак не шел, и Фарамир всеми силами пытался думать о чем-то другом, кроме пустых взглядов отца и брата и того, как Наместник скажет «Ну вот, я так и знал», а Боромир ответит с притворным ободрением «Ничего! Он очень старался».

Юноша закрыл глаза и попытался бездумно прислушаться к крикам, пению и смеху, доносящемуся из главного зала. Но вскоре это начало лишь раздражать его, и про себя он принялся читать наизусть Песнь о падении Гондолина. Но и это не помогло – история чужого падения действовала на него ничуть не ободряюще. Окончательно отчаявшись, Фарамир взялся считать про себя коней, чтобы выбросить из головы вообще все мысли, сосредоточившись только на этих нехитрых подсчетах. Но на одном из этих коней, разумеется, скакал княжич Теодред, и его насмешливый голос снова повторял «Малышня… малышня…» Никакая я не малышня! – хотелось крикнуть Фарамиру и самому, вместо брата, заехать Теодреду по лицу, но вместо этого он теперь слышал жестокое, короткое и сухое «Ерунда».

Он проснулся от того, что солнечный луч прожигал ему веки. Фарамир вздрогнул, чихнул и открыл глаза. Накануне он так и заснул – полностью одетым, поверх покрывала, не закрыв ставни. И теперь голову ломило, словно он выпил накануне больше всех собравшихся. Нужно было пойти к Боромиру, если он еще был жив после вчерашнего, и сказать ему, что в соревновании лучников Фарамир участвовать не будет – он перебрал, и у него тряслись руки – это было более или менее похоже на правду. И лучше такая маленькая ложь и сочувственный взгляд брата, чем публичный позор на глазах у всех.

Он нашел брата у выхода в просторный внутренний двор, где уже собиралась толпа, пришедшая поглазеть на рукопашные бои. Боромир был одет в простую роханскую рубаху, широкие штаны, заправленные в голенища мягких сапог. Выглядел он подтянутым и свежим, словно накануне лег спать раньше всех. Он улыбнулся брату, когда тот приблизился.

- Ну и вид у тебя! – заметил старший, и улыбка его немного померкла,- ты же вроде вчера почти не пил.

- А ты пил,- отозвался Фарамир. Сейчас, заработав добрую приветливую улыбку одним только своим появлением, он уже не ощущал такой уверенности, что сказать Боромиру о своем неучастии, будет так уж просто. – и как это у тебя получается?

- Я поил Теодреда,- отмахнулся Боромир беззаботно,- чтобы сегодня у него против меня не было шансов.

- У него и так против тебя не было шансов,- заметил Фарамир совершенно искренне, и Боромир благодарно рассмеялся.

- Я действую наверняка,- ответил он с наигранной гордостью. – Лучники соревнуются после полудня – я уложу всех, и приду посмотреть на тебя, идет? – Боромир смотрел на него прямо и уверенно, от вчерашнего выражения в его глазах не осталось ничего, но Фарамир уже открыл было рот, чтобы сказать, что участвовать он не будет, но над тренировочной площадкой запели рога, объявляя начало турнира. Боромир на миг задержался, притянул брата к себе, сжал в секундных крепких объятиях и, не дав ему сказать ни слова, поспешил на площадку.

Фарамир остался стоять с опущенными руками и ощущением, что сердце его сейчас выскочит из груди. Это было слишком. Настолько слишком, что казалось, брат догадался о его сомнениях и специально все это сделал, не давая ему возможности отказаться.

Фарамиру не хотелось идти на зрительские скамьи и наблюдать за соревнованиями. Ему хотелось спрятаться, подумать в тишине и одиночестве, собраться с мыслями и силами, чтобы принять окончательное решение, а там, под приветственные крики толпы это было сделать невозможно.

Он поднялся по небольшой деревянной лестнице на длинную навесную галерею, прошел по ней до угла, а оттуда взобрался через небольшое слуховое окно в помещение, напоминавшее огороженную часть чердака. Ноги будто сами вели его – до сих пор в Медусельде ему бывать приходилось не так часто, чтобы знать его потайные лазейки. Единственное окно на противоположной части выходило во внутренний двор, но шум сюда – видимо, из-за какого-то причудливого свойства бревен или конструкции – почти не доходил. Фарамир осторожно прошел по стропилам, служившим здесь полом, устроился в углу, недалеко от окна, и замер. Это было идеальное место. Юноша вздохнул и хотел уже погрузиться в размышления, но тут в слуховом окне появилась маленькая светловолосая голова. Фарамир застыл, глядя, как юркая девочка лет семи с толстой золотой косой за спиной, влезла в отверстие и, балансируя двумя раскинутыми руками, пробежала по стропилу до открытого окна во двор. Она была похожа на какого-то мелкого лесного зверька – осторожного и проворного. Фарамир удивленно следил за ней, не зная, что же делать – на то, что его уединение будет нарушено да еще и таким образом, он никак не рассчитывал. Девочка, меж тем, присела у подоконника, высунулась из окна и застыла. Еще через секунду она что-то досадливо пробормотала и начала тянуться дальше. Фарамиру показалось, что она вот-вот вывалится наружу, и тут уж было не до размышлений. Он ринулся к ней, перехватил ее за пояс и мягко втянул обратно. Девочка вскрикнула, извернулась и начала отбиваться так яростно, словно и правда была хищным зверьком.

- Эй, эй,- Фарамир отпустил ее и покорно поднял руки,- я боялся, ты упадешь. Я не хотел тебя напугать!