Самое удивительное, что лицом она здорово напоминала бабушку. Почти один в один.

– Бабушка? – неуверенно произнесла я. – Это ты?

Та покачала головой:

– Домовушка я, Анечка. Домовая!

Я вытаращилась, глупо заморгав. Нет, конечно, говорят, что домовые бывают, и мама в детстве что-то такое рассказывала, как ей однажды домовенок приснился, но… чтоб разговаривать, вот так, запросто?

– А… А почему вы похожи на мою бабушку? – севшим от волнения голосом спросила я.

– Потому что, – назидательно подняла палец старушка-домовушка, – все домовые со временем становятся похожи на своих хозяев.

– Но ведь бабушка умерла…

– Это да, – вздохнула она. – Но ты ведь и хозяйкой этой квартиры по-настоящему не стала!

– По-настоящему – это как? По документам, что ли? – удивилась я. Мама вроде говорила, что эта квартира достанется мне, но что там оформлено в бумагах – я никогда не интересовалась.

– Да зачем нам ваши документы, – отмахнулась та. – Я тебе толкую, что ты своему дому не хозяйка!

– Как это не хозяйка, раз я здесь живу? – Я скрестила руки на груди.

– Так и квартиранты какие-нибудь живут, которые квартиру снимают. А у тебя, – она махнула рукой, – две комнаты вообще заперты стоят…

– Так там бабушкины вещи! – попыталась возмутиться я.

– Ну и зачем ей вещи-то теперь сдались? – поджала губы домовушка.

– Это память…

– Память? Ты вот припомни-ка бабушку, скажи – что ты о ней помнишь? Ее шифоньер старый, отрезы ситца, хрусталь в стенке…

– Хрусталь я помню! – перебила я. Я действительно помнила эти вазочки и конфетницы, из которых бабушка ни разу не ела, берегла к какому-то очень значимому событию, а еще синие фигурки оленей, которыми я очень хотела поиграть, но мне этого никогда не позволяли. Говорили, разобью.

– Ну, пусть его, хрусталь. А вот это что? – Она ткнула пальцем в клеенку на столе. —Это тоже память?

Клеенка как клеенка. И вообще, удивительно, когда некто с лицом и голосом бабушки пытается меня побранить за клеенку, которую бабушка сама выбрала, постелила и отказывалась заменить. Помню, как мама преподнесла ей на Восьмое марта какую-то нежно-салатовую прямоугольную скатерть-салфетку, а бабушка ее бережно спрятала в шкаф, как она всегда делала с подарками…

И тут мне неожиданно бросилось в глаза, какая же старенькая и вытертая наша клеенка. Вон даже след от ножа, заботливо заклеенный бабушкой с изнанки пластырем. Конечно, давно пора ее сменить, но, но…

– Надо, Анечка, надо, – ласково произнесла домовушка, похлопывая меня по руке мягкой, теплой ладошкой. – Считай, это твое первое домашнее задание.

– Клеенку сменить? – опешила я.

– Надо же с чего-то начинать. Задания у нас каждый день! – пояснила она.

– Каждый день? – подняла бровь я.

Все ясно. Я попала в летающие домохозяйки – мне Светка рассказывала, у них там каждый день куча каких-то заданий. Нет-нет-нет.

– Послушайте… – Я не знала, как правильно обратиться.

– Не послушайте, а послушай, – перебила меня собеседница.

– Послушай, а как вас… тебя звать-величать? – ответила я, выудив из памяти сказочное выражение, которое казалось мне подходящим к моей ситуации. Обращаться на ты было немного непривычно, все-таки женщина пожилая… пусть и лицо у нее совсем родное.

– Доманя меня зовут,– подбоченилась та. – Это сокращение от Домовушка Аня. Мы, домовые, любим часть имени хозяина или хозяйки себе присвоить. Ну и о корнях своих не забываем… Ты не стесняйся, Анечка, давай чайку попьем, что ли, угости гостью незваную.

– С печеньем? – Я кивнула на блюдечко, но Доманя скривилась, словно я предложила ей проглотить живую жабу.

– Какое печенье! Крохи одни!

Я перевела взгляд на тарелку и обомлела: еще секунду назад на ней лежали оставленные утром печеньки, а сейчас, действительно, только крошки.

– Это ты, что ли, съела? – спросила я, глупо вытаращившись на тарелку.

– Да за кого ты меня принимаешь? – Доманя уперла руки в бока. – Это хламовики безобразничают!

– Кто? – Мой мозг явно не поспевал за событиями.

– Хламовики! Противные такие, серые, – она брезгливо передернула плечами, – вечно домовячью еду сгрызают, проглоты!

В уголке кто-то не то пискнул, не то хихикнул.

– Еще и дразнится, ирод! – Домовушка замахнулась прицепленной к поясу поварешкой, и звуки мгновенно затихли. – Ты смотри их не прикармливай, они наглые, что тараканы. В хламе водятся. Бардак им – что дом родной. Провода от наушников еще запутывают, спасу от них нет…

– Ой! – вскрикнула я. Печенье снова было на месте. Я неверяще протянула к блюдечку руку, взяла коричневый кругляш и повертела его в пальцах. Печенье как печенье. – Чудеса!

– Да какие там чудеса, – принялась объяснять мне, словно маленькой, Доманя. – Мы вашу еду по-настоящему съесть не можем, мы из нее только внутреннюю суть кушаем, энергетику. С виду еда как еда, нетронутая, а ни калорий, ни вкуса особого в ней уже нету. Поэтому то, чем домового угощали, сами не доедают, а за порог выносят. Это мы у себя, в мире волшебном, едим как люди, а здесь приходится изворачиваться…

– А где этот волшебный мир? – заинтересовалась я.

– А вот поступишь в Академию и узнаешь.

Я налила чаю в свою чашку с вишенками и вытащила из шкафа какую-то давно стоящую там красивую чайную пару в подарочной коробке. В нее и налила чай для гостьи, пододвинула блюдечко с печеньем. Потом сообразила:

– Ой, у меня маленьких чашек нету…

– Ничего, не беспокойся. – Доманя взмахом руки уменьшила посудину так, чтобы та была ей по размеру.

– Так вот, насчет Академии, – робко начала я, отхлебнув чаю. – Я же пошутила. Мне некогда учиться – я, вон, только что пятый курс закончила, скоро диплом выдадут. Работу искать нужно. Я просто хотела вещи разложить, чтоб не терялись, и все.

– Значит, не хочешь учиться? – нахмурилась домовушка.

– Н-ну…

– А письмо отыскать хочешь? А подарок волшебный?

– Так это ты его спрятала?!

Глаза домовой лукаво блеснули.

– Ну так что, отказываешься учиться?

– Не отказываюсь, – пробурчала я, понимая, что за просто так мне письмо и тем более подарок не отдадут.

– Ну то-то же, – довольно усмехнулась пожилая шантажистка. – Это, Анечка, и не учеба вовсе. Так, подготовительные курсы. До января успеем разобрать твою квартиру, а в январе экзамен. Это чтобы те, кто с первого раза не сдаст, могли бы летом второй раз попробовать.

– До января? – ужаснулась я.

– Ну да, тут твои хоромы еще убирать и убирать. А уж что в комнатах с бабушкиным “наследством” творится…

– А нельзя ли… – начала я, представив себе разбор бабушкиных вещей. Если она их не выкинула, то я и подавно это не смогу сделать!

– Это только кажется, что не сможешь, – хитро улыбнулась Доманя и помахала в воздухе рукой.

Вдруг я увидела свою кухню – вернее, я не сразу ее узнала. Чистая, уютная, совершенно иная, с веселенькой зеленой скатертью и занавесками, и чашки – белые, сверкающие, с зеленым узором. И комнаты – светлые, просторные, такие, что резко захотелось в таких пожить. Все три, между прочим. И в самой дальней кто-то сидел на диване. Вроде бы мужчина, он вдруг резко встал, словно хотел меня поприветствовать, и темный силуэт дрогнул, растаял вместе с чистыми уютными комнатами.

– Хочешь так? – раздался голос Домани.

– А… а кого это я видела?

– А кого?

Когда я детально описала свое видение, Доманя довольно закивала.

– Суженого видела! Значит, судьба твоя в Академии. У моих подружек хозяйки, кто поступил, быстро замуж повыходили, да не за кого попало, лишь бы мужик в доме, – подняла она палец, – а за тех, с кем они счастливы будут!

– Ну, не знаю… – Все еще не верилось мне.

– Давай, Анечка, решайся, – певучим голосом принялась меня уговаривать домовушка. – Ух, бр-рысь, негодник! – Она снова замахнулась поварешкой на шуршащий угол.

Честно говоря, поймать и поразглядывать хламовичка мне сейчас хотелось куда сильнее, чем учиться на "отлично" в Академии ради какого-то непонятного принца. Мне представлялось, что в углу шуршит и пакостничает вовсе не наглый таракан, а миленькое пушистое существо, похожее на мышку или даже на полевку, которых мне в детстве ловил и притаскивал живыми бабушкин кот Барсик. Одну полевку я даже хотела оставить себе, но бабушка и мама были категорически против…