Шло время, маленький мальчик подрастал и как-то раз с гордостью рассказал псу, что перешел из младшей группы в среднюю, из средней в старшую, а теперь вот идет в подготовительную. Еще немного подрастет и в школу, наконец, пойдет. Вольф зажмурился и молча посмотрел ему в глаза вопросом – зачем? Зачем куда-то торопиться?
Но однажды утром мальчик не встретил своего друга. И на второй день Вольф не ждал у дерева. И на третий. И каждый раз, когда мама вела мальчика в детский садик, он замедлял ход возле тех серых ворот покосившегося дома. Тоска охватила мальчика, и он впервые в жизни испытал провал в душе, который именуется печалью.
Так длилось долго. Всю ту слякотную зиму. Пса не было нигде. Его единственного друга не было на месте. Как-то раз мальчик вырвал свою ладошку из маминых рук, подбежал к воротам и стал по ним стучать. Что было сил стучал, чтобы узнать, что с ним, что с молчаливым другом Вольфом? Но нет, не открывал никто. Силенок не хватало в маленьких ладошках, чтобы тот важный стук услышал кто-то в доме. И мама промолчала, ей нечего ответить на этот грустный взгляд-вопрос. Мальчик присел и с дерева веревку снял. Витая желтая веревка ему была важней ремня. Красивого солдатского ремня, что подарил ему отец совсем недавно. Он протянул ее сквозь шорты и завязал ее узлом. Так и пошел он в детсадик, уныло голову понурив.
Пришла весна и солнце вышло. И мальчик с мамой, как всегда, в то утро шел тем переулком. Открытый створ увидел он в воротах.
Пустой периметр чужой калитки перехватил его дыхание. Он подбежал и очень осторожно переступил порог ворот. Вокруг всё тихо, вокруг всё пусто. Грязь во дворе, за сеткой куры, на будке кошка разлеглась. Он сделал шаг вперед в надежде Вольфа увидать. В той старой будке, что в углу стояла. Но, будка та была пуста. Дырявая подстилка, в стенах щели, да запах волка она еще в себе хранила. А друга нет. Его не стало. Его он не нашел.
Присел, ладошками прижал глаза, заплакал очень тихо. Впервые в жизни понял он тогда, что и друзей теряют иногда. Они уходят в никуда. На Радугу красивую, кривую. Седой и мудрый волк иль пес, с зелеными и грустными глазами, к которому он вечерами прибегал, которого и гладил, и ласкал. Который терпеливо слушал и так же молча пацану давал советы. Теперь остался он один. Без друга, без своей собаки. Без Вольфа навсегда. Теперь он больше не хотел другого пса. Он сделал выбор в пользу старика, собаки-волка и седого Вольфа. Верного пса. Первого в жизни друга, который с Радуги теперь ему и Ангел, и Хранитель. И в памяти мальчишки теперь он вечно будет жить.
ГЛАВА 1
ТОТ САМЫЙ ЖУТКИЙ ШВАРЦВАЛЬД
Одинокий заброшенный монастырь среди мрачных и густых деревьев в самом сердце Шварцвальда. Стены серые, окна дырами, кусты, лишайники вокруг. Я притормозил, машина встала. Худая и ухабистая дорога закончилась, тупо уткнувшись в стену старой постройки.
«Не развернусь! – медленно дошло до меня. – А если задним ходом с горки? Да нет, так километра два придется ехать. А мне точно надо сюда? – спросил я себя опять. – Может, я чего-то напутал?»
Визуальная картинка никак не хотела совмещаться с привычным алгоритмом моей работы. Я полез в папку с бумагами. Заявка: имена двух дам, адрес, дата, время, машина «мерседес» S-класса. Всё совпадает, мне сюда.
«Приезжайте за нами вечером, Борис. Переночуете у нас, а рано утром мы отправимся в аэропорт» – выдала мне память телефонный разговор с клиенткой. Однако же по смыслу разговора «у нас» – это когда у нас, то есть в отеле. А где тут отель? В радиусе сорока километров ни души. Лес да лес вокруг готических развалин. Может, это у человека юмор такой? А уточнить уже нельзя – связь умерла минут сорок назад, в последней деревушке. Я вышел из машины и достал сигарету.
И тут причудливой волной от стен монастыря доплыли звуки на тему «Хари Кришна». Я обмер и не закурил. Бесовщина какая-то, мозг тщетно пытался сложить картинку воедино: лес, заброшенный готический монастырь и песнопения каких-то сутр восточных. Голоса доносились чистые и только женские. «Вот те на…» – подумал я, и осторожно вошел в храм. Внутри было мрачно, пусто, сыро и зябко. «Потеря времени с пространством давно хозяйничают здесь», – мозг мне выдал подсказку. И тут же дал сигнал – пора мне уезжать, а то совсем стемнеет. Но любопытство, как всегда, мой разум за ремень заткнуло, и я медленно пошел на голоса сирен. Живой звук вокала, который я так люблю, заполнял полукруглое помещение с высоким потолком и узкими мозаичными окнами. В центре сидя вкруг на коленях выли женщины разного возраста. Их было не много, с десяток, как яиц в коробке, но все они, как в зеркале, качались в такт, плавно растягивая звуки на каком-то тарабарском языке. Все до единой улыбнулись мне и синхронным жестом пригласили сесть с ними рядом. Мурашки на моей коже стали поочередно просыпаться.
– Guten Abend! – услышал я за своей спиной и подпрыгнул от неожиданности.
В шаге от меня стояла не совсем молодая женщина, чья доброта лица, казалось, говорила: «Я призвана тебе помочь, родимый, ты только попроси».
Так и есть, она спросила, ласково мне улыбаясь:
– Чем я могу вам помочь?
Я растерялся – как ей одним лишь словом объяснить, зачем я тут и почему так поздно? Но попытаться было надо.
– Да-да, у нас бесплатно. Вы сможете найти себе приют на эту ночь, – и добрая женщина открыла мне дверь в холодную казарму, в которой, похоже, хранились мои два года, которые я в армии служил: штук двадцать койко-мест и тумбочки меж ними, всё параллельно и синхронно – коврики, подушки, табуреты. Вдоль стенки зеркала – подшить воротнички? А вместо шкафа – просто ниша. Для шинелей?
Хоть двадцать лет давно прошло, а память выдала вживую: «Рота подъём!» – забег в туалет и построение на плацу в одном ПэШа, да на морозе. Я взглядом стал искать портянки, тапочки и сапоги. Наверное, там где-то под кроватью?
– Тля буду, – я промычал недобро, – уж, сколько лет прошло, а хоть сейчас в ружье и штыковую.
– Wie bitte haben Sie gesagt? – испуганно выпучила на меня глаза добрейшая из женщин во всём черном лесу.
– Nein, nein, Entschuldigen Sie bitte, – похоже, предки у нее неплохо знали про ружье и, может быть, про штыковую.
– Вы только извините, – продолжила вся «доброта», – у нас на ужин есть лишь хлеб, вода и пара шоколадок. Да, вот еще, две ваши девушки сейчас у Гуру, лично на приеме. Вам надо их немного подождать.
– Как девушки мои у Гуру? И лично, на каком приеме? – оторопев, на автомате я повторил за ней слова.
– Да-да, Он уже здесь, – произнесла она и глазки закатила. – Вы тоже лично с ним хотите пообщаться? Понимаю, понимаю. Вы готовы? Он примет нас сегодня всех, вы только сообщите, если захотите.
– Извините ради Бога, я не в курсе, а что за Гуру?
– Как? – она изумилась и выстрочила по слогам уже совсем недобро, – Шрит Руджит Шанкира, я позову вас, отдыхайте.
Я присел на кровати. Бесовщина какая-то, я заново попробовал сложить всё воедино: глубокий черный лес, заброшенный старый готический монастырь, десяток женщин, вой медитации и Гуру. Картинка не клеилась. В память вернулись страшные истории про Шварцвальд, что братья Гримм нам рассказали в детстве. А вдруг всё правда? Нет, решил я, надо уезжать и искать ночлег подальше отсюда. Я поднялся со скрипучей койки и крадучись пошел к машине.
Минут семь-восемь задним ходом, на три-четыре разворот, и гладко с горки понесло. В отель, к ближайшей деревушке. Мне лучше в ней заночевать и утром рано возвратиться. Закапал дождик и совсем стемнело. Вот въезд в деревню через мост, немного редких фонарей, сиротски хилые домишки, в чьих окнах мгла и нет движений. Ни человека, ни души. Ни вывесок с призывом съесть что-то иль выпить. Я загрустил, мне перед сном хотелось пива и сосисок, корочки хлеба и горчицы. Желудок заурчал в пустой тревоге. Ну ладно, главное найти кровать, а остальное уж не так и важно.
