Каждый день на закате солнца все четверо обитых железом ворот, закрывающих с обоих концов въездной мост и вход в главный двор, запирались на засовы. От малейшего сотрясения в тишине начинали звенеть электрические звонки. Со стороны Сены опасаться было нечего – скала здесь совершенно отвесная.

Однако в сентябре, в пятницу, у ворот, как обычно, появился почтальон. И, как было заведено, сам барон приоткрыл тяжелую створку.

Он оглядел почтальона с ног до головы, словно ни разу за долгие годы не видел это добродушное, веселое лицо и лукавые крестьянские глаза, а тот сказал с усмешкой:

– Так это ж снова я, господин барон, неужто вы думаете, что кто-то другой нацепил мою рубашку и кепку?

– Как знать… – пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему стопку газет. Потом добавил:

– А теперь, господин барон, для вас сюрприз.

– Сюрприз?

– Письмо… к тому же заказное.

Живя в полном одиночестве, не имея ни друзей, ни связей с внешним миром, барон никогда не получал писем, поэтому тут же решил, что это дурное и достаточно тревожное предзнаменование. Кто этот таинственный корреспондент, нарушивший его уединение?

– Нужно расписаться, господин барон.

Он расписался, недовольно бурча. Потом взял письмо, подождал, пока почтальон скроется за поворотом дороги, потоптался, оперся о перила моста и вскрыл конверт. В нем лежал листок бумаги в клеточку, наверху, на месте шапки, было приписано от руки: тюрьма Санте, Париж. Он взглянул на подпись: Арсен Люпен. Совершенно потрясенный, он прочел:

Письмо привело барона Каорна в полное смятение. Оно бы в любом случае встревожило его, даже будь оно подписано кем-то другим. Но самим Арсеном Люпеном!

Барон внимательно читал газеты, поэтому был прекрасно осведомлен обо всех произошедших кражах и преступлениях и хорошо знал подвиги этого грабителя – настоящего исчадия ада. Разумеется, ему также было доподлинно известно, что Люпен, задержанный в Америке своим давним противником Ганимаром, сейчас содержится в тюрьме, и с огромным трудом против него возбуждено судебное дело.

Но барон также прекрасно понимал, что от Люпена можно ожидать чего угодно. Откуда эта прекрасная осведомленность о планировке замка, о расположении картин и мебели? Это внушало страх. Кто мог сообщить ему об этом, если никто никогда и в глаза не видел сокровищ барона?

Он поднял глаза и долго созерцал грозный силуэт замка Малаки, его крутой пьедестал, омывающие его глубокие воды, потом пожал плечами. Нет, ему решительно нечего опасаться. Ни один человек на свете не сможет проникнуть в неприступное святилище, где хранится его коллекция.

Да, ни один, но если это Арсен Люпен? Разве для него существуют двери, подъемные мосты, крепостные стены? К чему самые хитроумные преграды, самые искусные ухищрения, если Арсен Люпен решил добиться своего?

В тот же вечер барон написал письмо прокурору при суде первой инстанции в Руане. Он приложил письмо Люпена с угрозами и потребовал помощи и защиты.

Ответ не заставил себя ждать: упомянутый Арсен Люпен в настоящее время содержится в тюрьме Санте под усиленной охраной и не имеет права вести переписку. Нет сомнений в том, что письмо написано каким-то мистификатором. Об этом свидетельствуют и логика, и здравый смысл, не говоря уже об очевидных фактах. Однако, желая полностью удостовериться в вышесказанном, письмо подвергли экспертизе графолога. Тот заявил, что, несмотря на некоторое сходство, почерк все же не принадлежит узнику.

«Несмотря на некоторое сходство» – барон запомнил только эти устрашающие слова, в которых усматривал проявление своего рода сомнения, – этого было бы вполне достаточно, чтобы потребовать вмешательства представителей правосудия. Его опасения усиливались. Он то и дело перечитывал письмо: «…мне придется самому осуществить их перевозку в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября…» Терзаемый подозрениями, барон не смел довериться слугам, преданность которых не казалась ему бесспорной. Но впервые за долгие годы он почувствовал потребность выговориться, посоветоваться с кем-то. Не дождавшись помощи от государственного правосудия, он понимал, что может защитить себя лишь собственными силами, и уже был готов отправиться в Париж взывать к услугам какого-нибудь отставного полицейского.

Прошло два дня. На третий, просматривая газеты, он вздрогнул от радости. Газета «Ревей де Кодбек» опубликовала следующую заметку:

Ганимар! Вот какого помощника искал барон Каорн! Кто лучше хитроумного и дотошного Ганимара сможет сорвать планы Люпена?

Барон больше не колебался. От замка до городка Кодбек всего шесть километров. Он преодолел их легкой походкой человека, полного надежд на спасение.

После нескольких неудачных попыток выяснить адрес главного инспектора он направился в редакцию газеты, расположенную в центре набережной. Он нашел там автора заметки, который воскликнул, подойдя к окну:

– Ганимар? Да вы наверняка встретите его на набережной с удочкой в руке. Именно там мы с ним и познакомились, а я случайно прочел его имя, выгравированное на удилище. Видите того старичка за деревьями бульвара?

– В сюртуке и соломенной шляпе?

– Именно. Да, странный тип, мрачный и неразговорчивый.

Пять минут спустя барон уже подходил к знаменитому Ганимару, представился и попытался завязать разговор. Поскольку ему это не удалось, он прямиком перешел к делу и изложил свой случай.

Тот слушал, не шелохнувшись, не спуская глаз с удочки, затем повернул голову к барону, смерил его с ног до головы взглядом, выражавшим глубокую жалость, и произнес:

– Месье, как правило, людей не предупреждают, что их собираются обокрасть. А уж в особенности Арсен Люпен не допустит такой промах.

– И все же…

– Месье, если бы у меня возникло хоть малейшее сомнение, то, уж поверьте, удовольствие поучаствовать в этой истории взяло бы верх над любыми соображениями. Но, увы, этот молодой человек пребывает за решеткой.