========== Волшебное. ==========

Даже в самых обычных книгах есть что-то волшебное.

Магия стекает с хрупких страниц. Она впитывается в кожу с запахом пыли, гуляет по заброшенным комнатам сквозняком.

Чужие истории. Заточённые в изящные строки жизни и эпохи. Высокий голос златокудрой матери из далёких снов, поющий старинные баллады про доблестных воинов, победивших Тьму, про их мудрого и справедливого Владыку, про великих волшебников и прекрасных принцесс.

Любая маленькая девочка мечтает стать принцессой, не так ли? Она тоже не была исключением. Представляла, как кружит в красивом платье с пышными юбками по закрытой ныне бальной зале. Как целуют её тонкую руку восхищённые лорды. Мать пела, а она просила ещё и ещё.

Мать смеялась. Её звонкий голос разносился по пустому поместью. Прекраснее любой музыки. Волшебный, как те баллады, что он пел.

Она просила снова. Её детские искренние глазки сияли восторгом, отрезая пути к отступлению. И мать пела ещё. Ещё и ещё, ласково погружая дитя в переливы голоса, словно в пуховую перину. Пела, пока не приходил он — зловещий человек с презрительным взглядом.

Он не делал ничего страшного. Не кричал, не ругался. Не ступал и шагу из своего тёмного проёма. Но мать обрывала свою песню на случайной ноте, замолкала, не дочитав до конца абзац.

Человек бросал лишь одно злое слово прежде чем вновь огласить коридоры чётким стуком шагов.

Он говорил «ложь».

***

— Мам. Ма-а-а-ам…

Вверх по некогда роскошной лестнице, влево по коридору, привычно и нестрашно. Неустойчивые детские ножки так и норовят соскользнуть с очередной ступеньки, но она никогда не сдаётся. Она всегда добивается поставленной цели, а сейчас цель важна как никогда.

— Ма-а-ам…

Ножки быстро мелькают, сменяясь, по дорогой древесине. Поскальзываются.

Девочка недовольно сопит и кривится, но встаёт, не плачет. Зачем, ведь рядом всё равно нет того, кто пожалеет.

— Ма-а-ам…

Пухлые ручки беспомощно слабы, и дверь, даже уже чуть приоткрытая, поддаваться им не желает, отворяется медленно и со скрипом, открывая знакомый жёсткий силуэт.

Девочка неловко застывает, сплетая маленькие пальчики.

Человек, как обычно, стоит и смотрит. Но вот с лицом что-то не так… сильнее, чем обычно. У неё бывает такое же, когда заставляют есть что-то невкусное и противное. И сейчас человек, похоже, думает, не съесть ли её. Девочка огибает живое препятствие пятясь, натыкаясь на мамины шкафчики и сундучки. Человек всё так же недоволен. Но он не движется.

На пути ещё одна приоткрытая дверь — дверь маминой спальни. Девочка очень осторожна. К кровати она подходит очень тихо, почти на цыпочках. Ведь мама, наверное, спит. Зачем же ещё лежать в постели днём?

Рука у мамы бледная и отчего-то прохладная. Девочка привычно трётся об неё щекой, но женщина не хочет просыпаться. Глаза её и так открыты. Но это не мамины глаза, а какие-то мутные стёклышки. Как те, из которых сделаны разноцветные склянки человека.

— Ма-а?.. — несмело зовёт она.

Женщина молчит.

Девочка пытается залезть к ней на кровать, как когда-то. На мягкие белые простыни, пахнущие цветами. Но сейчас ткань пахнет порченным железом и оставляет на пальчиках красные разводы. Непонимающий взгляд скользит дальше, туда, где расплылось на тонком одеяле что-то тёмное, туда, где, распластав уродливые ручки, лежит маленькая сломанная кукла в таких же как у неё на пальцах алых пятнах.

— Ма-а-ам! — она трясёт за упавшую из-под одеяла руку. И на детское плечико ложится рука незнакомая, тяжёлая и жёсткая, заставляя отпрянуть от спящей.

Человек смотрит безразлично, и губы его сжаты в тонкую нить.

Девочка сползает к его ногам, окропляя льющимися против воли слезами загнутые носы сапог.

— Разбудите её!

— Но я не могу.

Девочка поднимает взгляд на человека и губы её сами сжимаются в такую же как у него тонкую нить.

— Почему?

— Она не спит. Она умерла. Называй вещи своими именами.

Он грубо ставит девочку на ноги и подталкивает к выходу, но та не собирается подчиняться. Только не ему, не человеку.

— Она не может умереть. Она обещала спеть мне балладу!

Человек удивлён. Но вскоре кривится в такой же неуместной, как и этот возглас, улыбке.

— Никто больше не споёт тебе, ученик. Но не надо рыдать. Ты не один. Я всё ещё здесь.

Что-то холодное касается её головы, и светлые, как у матери, локоны падают, пружиня, под ноги.

========== Возвышенное. ==========

Даже в самых обычных книгах есть что-то возвышенное.

Оно дышит с узорчатых вензелей жаждой свершений, манит, шурша пожелтевшими страницами.

Теперь девочка читала сама. Но почти как прежде, годы назад, замирало сердечко, предвкушая новые подвиги давно сгинувших героев.

Человек стал мастером, она — учеником. Это превратило её жизнь в тяжёлое испытание.

Днём мастер показывал ей как стоять и как двигаться. Учил вовремя говорить и вовремя молчать. Но ноги подкашивались. Руки выпускали ношу, а глаза закрывались, пытаясь ввергнуть в забытье.

— Я бесполезна. Оставьте меня, мастер, — говорила она.

Но мастер будто не слышал. Он прятал презрение в глубинах безразличных глаз и велел повторять снова. Снова и снова. Спокойно, но неумолимо звучал его голос.

И она терпела. Терпела, зная, что ночью сможет тихо выскользнуть из спальни и направиться в западное крыло — обитель желанных знаний. Знаний о том, что за пределами поместья есть что-то кроме изнурительных тренировок и пугающего взгляда человека.

Библиотека стала её единственным убежищем. Здесь всегда царил таинственный и привычный полумрак. Фантастические гравюры в неверном свете единственной свечи оживали. Сквозняк, проникающий из коридоров, трепал перья на шлемах отважных рыцарей, колыхал роскошные одежды дам, играл в королевских бородах.

Девочка не осталась одна, это правда. Мать у неё отняли, но правду отнять не могли. Слова человека огибали её подобно речной воде. Девочка представляла, как идёт против бурного течения и улыбалась, не замечая холодного интереса мастера.

Каждый день приносил ей новую рану. Каждая ночь — отдушину.

Однажды девочка чуть не сожгла библиотеку, заснув на очередном из стихов «Песни о Кровавом Короле». Пламя лизало родные тома, а она не могла пошевелиться, заворожённо глядя на его безумную игру. Это казалось таким интересным и важным. Огонь будто хотел поведать девочке великую тайну, и та уже протянула руку к его неистовым языкам, готовая узнать, когда пришёл их убийца с мешком песка.

Человек спросил, чем она занималась здесь ночью.

Девочка ответила, что училась.

Человек взял её за плечи, непривычно мягко и участливо, и сказал такое знакомое «ложь».

Пошёл к себе, разнося песок по поместью на полах своего тёмного халата.

Девочка думала о той глупости, что чуть не совершила, шагнув в объятья огня. Она клялась себе, что никогда больше не ослушается мастера, что будет выполнять всё, что тот повелит…

Ложь.

***

— Мне надоело это!

Стекло, сжатое тонкими пальцами, режет узкую ладонь осколками. Но ей плевать. Её взгляд сейчас гораздо острее впивается в глаза мастера. Она так думает. Ей хочется так думать. А мастер только снова сжимает губы в нить. Он спокоен, пусть в глубине зрачков и плещется безумие.

— Ты влюбилась в того мальчишку, Лакса. Ожидаемо. Всё ваше бабье племя таково, что не может без защитника… пускай и картонного.

Мастер брезгливо кривится, ученица шипит.

— Но нужен ли тебе защитник? Тебе, что на столь многое способна?

Жёсткая ладонь властно ложится на девичье плечо. С губ ученицы срывается звук, близкий к рыку.

— Жизнь дала тебе шанс быть кем-то важным. Стать тем, про кого пишут баллады, а не тем, кто их читает.

— И для этого мне нужно быть кем? Не женщиной?

Пальцы разжимаются, выпуская красноватые частички почившего стакана. Ученица отстраняет руку мастера. Он морщится.