Откуда же черпает романтическая литература свои этические идеалы?
Из сказки. Конечно, классовый социальный, временной оттенок почти всегда различим в тех нормах и понятиях, которые утверждает романтическая литература. Но лишь в качестве оттенка, а не основного тона. В целом же свой нравственный идеал романтическая литература заимствует из сказки, в сфере нравственной романтическая традиция смыкается с традицией фольклорной, с верой народа в конечное торжество добра и справедливости.
Нравственный климат сказки в первую очередь определяется некоторыми простыми истинами, в которых отложилась тысячелетняя практика совместного существования людей: поскольку люди должны жить вместе и не могут существовать поодиночке, необходимо, чтобы они обладали такими качествами, которые делали бы эту жизнь возможной, - добротой, благородством, верностью, честностью и т. д.
На эти-то добрые начала и возлагает романтическая литература надежду. Она не случайно и не формально пользуется сказочными ситуациями. Вместе с этими сказочными ситуациями романтическая литература усваивает тысячелетнюю мудрость народа, равнодействующую человеческого опыта и морали, которая кристаллизовалась в сказке, ее общечеловеческие этические нормы и идеалы, сложившиеся за века общественной жизни человечества.
Таким образом, основным объектом идеализации становится человеческая природа, характеры людей.
И принципы построения характера в романтической литературе самым непосредственным образом связаны с ее стремлением найти идеальное в человеческой натуре.
Упрощенность характеристики в романтических произведениях многие критики объясняют особенностями романтического сюжета: мол, динамика событий не позволяет создавать полнокровные характеры, писатель должен заботиться о поддержании постоянного напряжения, он играет на детском любопытстве зрителя или читателя, и ему некогда заниматься психологией. Некоторые настаивают на принципиальной несовместимости захватывающей интриги и глубокого характера, утверждая, что острота сюжета и полнота характера всегда соперничают друг с другом и что писатель вынужден отдавать предпочтение чему-либо одному.
Опыт мировой литературы опровергает подобные заключения: не говоря уже, скажем, о многих произведениях Диккенса и Достоевского, достаточно упомянуть великие трагедии самого Шекспира, фабульная занимательность которых так же не подлежит сомнению, как и глубина характеров.
К тому же сама романтическая литература вовсе не чурается психологии: она обстоятельно задерживается на обрисовке отдельных психологических состояний, эмоций, переживаний - только все это не складывается в цельную и всестороннюю характеристику. Отсутствует не психология - отсутствуют целостность и глубина личности.
И отсутствуют вовсе не потому, что упрощенность психологической характеристики диктуется сюжетом. Для того чтобы создать сложный и разносторонний характер, необходимо ясное понимание взаимоотношений добра и зла в жизни и природе человека, четкое представление о взаимосвязи поступков и обстоятельств, действий и их результатов, нужно умение разбираться в основах человеческой натуры - словом, все то, что утрачено или еще не приобретено в периоды, когда господствуют романтические жанры. Романтическая литература не то чтобы пренебрегает человеческой сложностью или отмахивается от нее - она просто не в состоянии воссоздать ее.
Поэтому романтическая литература не способна выразить свой порыв к идеальному в сложных и разносторонних характерах, как это делает, скажем, шекспировская трагедия (Гамлет, Отелло, даже Лир тоже идеальны, идеальны титанизмом своих натур, полнотой лучших человеческих качеств и стремлений, тем, что каждый из них - Человек). Она может лишь ограничиться персонификацией тех моральных качеств, на которые возлагает надежду.
Наша краткая характеристика внутреннего смысла романтической традиции имеет непосредственное отношение к последним пьесам Шекспира. Обследование основных источников шекспировских финальных драм выявило связь этих пьес с широким кругом произведений. Произведения эти принадлежат к так называемой романтической традиции. Мы постарались установить некоторые ее черты. Нашей главной задачей было подчеркнуть, что произведения данного романтического ряда имеют не только формальное или чисто эстетическое сходство, что их эстетическая близость основывается на родственных исторических условиях и сходных процессах в духовной жизни общества, которые и предопределяют общность сюжетных особенностей, проблематики, характеров и т. д. Поскольку мотивы, ситуации, принципы характеристики и прочие художественные компоненты, общность которых была для нас первым признаком принадлежности к романтической традиции, оказались родственными ранее отмеченным аналогичным компонентам, характеризующим последние пьесы Шекспира, мы согласились с тем, что шекспировские финальные драмы - часть романтической традиции.
Поэтому все сказанное о романтической традиции может быть отнесено и к рассматриваемым нами пьесам.
Но с одной существенной оговоркой: только в той мере, в какой все это может быть приложено к большинству любых других конкретных произведений этой же традиции - т. е. далеко не полностью.
Ибо, давая обобщенную характеристику целому комплексу литературных явлений, мы не убереглись от опасности, подстерегающей любое абстрагирующее рассуждение: мы конструировали из наиболее существенных элементов конкретных произведений некий абсолют, которого нет в природе. Это помогло нам определить самые общие особенности последних произведений Шекспира как части вполне определенного литературного ряда.
Однако, если до сих пор мы настаивали на правомерности термина "романтическая литература", то для того, чтобы сделать следующий шаг в понимании идейной и художественной специфики финальных шекспировских драм, необходимо подчеркнуть условность этого понятия. Ибо каждый из моментов, который мы выделили, обосновывая существование романтической традиции, обнимает чрезвычайно широкий круг явлений и под влиянием многообразных дополнительных факторов может в конкретных произведениях и даже в целых литературных пластах играть большую или меньшую роль, выдвигаться на передний план или отступать в тень, наполняться тем или иным содержанием.
