Приехав в эту страну, я хотел прежде всего познакомиться с именами и достоинствами тех из ныне живущих, кто слывет тут ученым или мудрецом. Я полагал, что самый верный способ добиться цели - это поговорить с людьми непросвещенными, ибо только та слава громче, которая достигла ушей простого люда. Придя к такому решению, я приступил к расспросам, но был лишь разочарован и озадачен. Я обнаружил, что н каждой части города есть своя собственная знаменитость. Тут одна сторона улицы восхищалась словоохотливым сапожником, властителем умов другой был ночной сторож - гроза воров. Пономарь считался величайшим человеком в одном конце переулка, но не прошел я и половины его, как оказалось, что славу с ним делит речистый проповедник. Узнав, чем я занят, хозяйка моя любезно вызвалась помочь мне советом, оговорившись, правда, что она никакой не судья, однако, если я положусь на ее вкус, то уж, конечно, сочту Тома Коллинза самым остроумным человеком на свете: ведь Том кого хочешь передразнит и вдобавок прекрасно изображает свинью с поросятами.
Тогда я уразумел, что если буду судить о заслугах человека по его известности среди простонародья, то мой список великих имен станет длиннее "Придворного календаря", и посему предпочел отказаться от прежнего способа и решил навести справки в том обычном приюте славы, название коему книжная лавка. Я попросил книготорговца сказать мне, кто нынче снискал наибольшую славу добродетелью, умом или ученостью. В ответ на мой вопрос он протянул мне памфлет под названием "Наставление молодому стряпчему".
- Вот, сударь, то, что вы ищете! - сказал он. - Полторы тысячи разошлись за день. Судя по заглавию книжки, уведомлению, плану, содержанию и указателю, ее сочинитель превзошел в Англии всех.
Я понял, что попусту теряю время, так как мой собеседник ничего не смыслит в истинных достоинствах, и потому, уплатив за "Наставление молодому стряпчему", как того требовала вежливость, я тотчас же откланялся.
Поиски знаменитых людей привели меня затем в лавку гравюр. Уж тут-то художник - зеркало общественного мнения, рассудил я. Подобно тому, как прежде на римском форуме ставили статуи лишь достойным, так и тут, вероятно, на продажу выставляют изображения лишь тех, кто достоин нашей любви. Каково было мое удивление, когда, принявшись рассматривать это собрание знаменитых лиц, я обнаружил, что самые разные достоинства уравнены в нем, как в могиле. Словом, эта лавка скорее казалась усыпальницей человеческих заслуг. Какое-нибудь ничтожество занимало здесь столько же места, сколько изувеченный в сражениях доблестный воин, судья соседствовал с ворами, шарлатаны, сводники, ярмарочные шуты занимали почетное место, а знаменитые жеребцы уступали в числе лишь еще более знаменитым шлюхам. Многих современных писателей я читал с восторгом и одобрением еще до приезда в Англию, но их портретов тут не оказалось. Стены пестрели именами сочинителей, о которых я даже не слышал или тут же забыл, жалкими кичливыми знаменитостями на час, которым удалось войти в моду, но не суждено достичь славы. Под портретами я читал имена N., и NN.. и NNN., этих мимолетных кумиров невежественной толпы, которые торопятся увековечить свои бесстыжие лица на меди. Посему мое недоумение от того, что я не нашел немногих чтимых мною имен, сменилось чувством облегчения. Я сразу вспомнил одно меткое замечание Тацита по такому же поводу: "В этой процессии лести не было изображений ни Брута, ни Кассия {1}, ни Катона {2}, "ео clariores qui imagines eorum non deferebantur" {Но славных изображений их тут нет и в помине {3} (лат.).}, и их отсутствие служило лучшим доказательством их заслуг.
- Тщетно искать подлинное величие среди памятников непогребенным мертвецам, - воскликнул я. - Нет, я пойду к гробницам, где покоятся истинно славные, и погляжу, нет ли там среди недавно скончавшихся таких, кто заслужил внимание потомков и чьи имена я мог бы назвать моему далекому другу, как возвеличившие нынешний век.
И вот, упрямо продолжая свои поиски, я во второй раз отправился в Вестминстерское аббатство. Там действительно появились новые надгробия, воздвигнутые в честь великих людей, хотя имена этих гениев вылетели у меня из головы. Я хорошо помню, что надгробия создал ваятель Рубийяк {4}. Я невольно улыбнулся, читая две новые эпитафии, одна из которых восхваляла покойного за то, что он ortus ex antiqua stirpe {Происходит из древнего рода (лат.).}, а другая превозносила усопшего, который hanc cedem suis sumptibus recedificavit {Своими средствами поддержал этот род (лат.).}. Величайшая заслуга первого заключалась в том, что он принадлежал старинному дому, а второй отличился тем, что поддержал старинный дом, который пришел в упадок.
- Увы, - воскликнул я. - Такие надгробья увековечивают не великих людей, а маленького Рубийяка.
Разочаровавшись в своих поисках, я решил пойти в кофейню и, присоединившись к компании, попробовать узнать что-нибудь у них. И вот там, наконец, я услышал почитаемые мною имена, но только их старались всячески ославить. Прекрасного писателя они облыжно назвали безнравственным человеком, другого - утонченного поэта - упрекали в отсутствии добронравия, третьего обвинили в вольнодумстве, а четвертого в том, что некогда он был игроком.
- Как несправедливо человечество распределяет славу! - воскликнул я. Сначала мне попались невежды, которые охотно расточают ее, но не способны распознать истинные достоинства, теперь же - люди, которые знают, кто заслуживает восхищения, но зависть отравляет их похвалы.
Эти неудачи склонили меня к мысли, что мне следует самому узнать тех, о ком так лицеприятно судит публика. Встречая людей поистине замечательных, я видел, сколь они достойны хвалы, которой стараются избегать. Я понял, что восторги толпы расточаются ничтожествам, а жало ее злословия бессильно. Незаурядным людям свойственны мелкие слабости и сияющие добродетели, и они столь же благородны сами, как и их творения. Но, блистая добродетелью и талантами, они, однако, допускают много оплошностей, бросающихся в глаза людям ничтожным. Невежественный критик и глупый педант жадно ищут погрешности в чужих речах и поступках: ведь их чувства тупы и не способны воспринимать красоту. Такие люди ничего не понимают ни в книгах, ни в жизни. Своей хулой они не могут очернить истинный талант и не могут создать длительной славы своей хвалой. Словом, эти поиски привели меня к мысли, что возвеличить других способен лишь тот, кто сам достоин славы.
