Я и представить не могла, что успею настолько сильно соскучиться по Максиму. Особенно принимая во внимание тот факт, что мы с ним переписывались с раннего утра и до поздней ночи, так что сон настигал меня прямо с зажатым в руке телефоном. Мы делились друг с другом музыкой, смешными картинками и последними происходящими в нашей жизни событиями. У меня это были поездки по магазинам вместе с родителями, которые пытались закупить впрок столько еды, будто планировали отсутствовать месяц и не сомневались, что иначе я просто умру от голода.

Он же времени зря не терял и исполнил данное мне обещание поговорить со Славой. Разговор их, по коварно составленному им плану, пришёлся на вечер сразу после концерта и сопровождался импровизированной попойкой, которую я категорически не одобряла в душе и на которую пришлось закрыть глаза в реальности, ограничившись лишь осторожным уточнением, действительно ли столько алкоголя необходимо для общения по душам двух друзей.

Выходило, что необходимо. Потому что, во-первых, «повышение градуса повышает и степень откровенности», а во-вторых, «в пьяном состоянии Слава дерётся, как слепой котёнок, а я его немного боюсь». Оба приведённых Ивановым аргумента были приняты, и уже ближе к полуночи я довольствовалась приходящими от него утешительными сообщениями, где среди множества ошибок, опечаток и странных смайликов с трудом удалось уловить общую суть.

Увы, общих фраз о том, что всё скоро должно наладиться, мне категорически не хватало для собственного спокойствия. А сообщать что-то конкретное он не спешил, ссылаясь на «таинство исповеди». То есть намеренно подбивая меня на эмоции и наверняка наслаждаясь следующими далее упрямыми попытками доказать ему, что мне вовсе не интересно узнать подробности.

Мне действительно хотелось верить, что Чанухин предпримет решительные шаги, чтобы разобраться в той непростой ситуации, которая возникла у них с Ритой. Несмотря на то, как спокойно и внешне непринуждённо она разговаривала с ним до и после спектакля, по пути домой я видела её отчаяние. Оно достигло таких размеров, что следовало за ней по пятам, как преданный и внушающий ужас Цербер, отгоняющий прочь любые надежды, нерешительными беспомощными зверьками пытавшиеся подобраться к её ногам.

Я понимала её состояние лишь отчасти, как и то, что самым страшным во всём происходящем между ними была именно неопределённость, которая облепила тело маленькими хищными паразитами, раздиравшими его в кровь и пускавшими внутрь свой смертельный яд.

— Я очень рассчитываю на твою сознательность, Полина. Лично я была категорически против того, чтобы оставить тебя одну, поэтому не забывай, пожалуйста, все обещания, которые ты давала мне, когда уговаривала не звать к нам бабушку, — поморщилась мама, скрестив руки на груди.

О нет, забыть все данные в сердцах обещания у меня бы не вышло. Как минимум потому, что все из них я собиралась нарушить сразу же после их отъезда.

— Кать, я уверен, что всё будет нормально. Полина уже взрослая и вполне в состоянии отвечать за себя и свои поступки.

— Спасибо, пап, — улыбнулась я и посмотрела на вступившегося за меня отца с огромной благодарностью и тщательно отгоняемым прочь чувством вины. Если после скепсиса и придирок мамы я испытывала лишь раздражение, выслушивая очередные наставления, то перед папой действительно было очень стыдно.

Единственное, чем я успокаивала собственную совесть, — тем, что родители никогда не узнают, где я на самом деле проведу праздники. Всё было тщательно просчитано и продумано до мелочей, поэтому попасться я могла, только сама случайно проговорившись им.

— Если возникнут какие-нибудь вопросы или проблемы, тут же звони нам! Не надо строить из себя взрослую и пытаться самой всё решить, — мама склонилась над своим чемоданом и старательно утрамбовывала вещи, не переставая ворчать себе под нос. Хорошо, что она пропустила тот момент, когда я обречённо закатила глаза и сморщилась, будто за раз проглотила половину лимона, иначе следующие мои слова прозвучали бы скорее издёвкой.

— И вы тоже звоните почаще. Как сядете в самолёт, как прилетите на место. Я буду переживать и очень скучать.

— Не кисни и оторвись тут как следует, Полиновская! — бодренько сказал отец, потрепал меня по макушке и заговорщицки подмигнул, прежде чем потащил что-то бубнящую про его дурные советы мать к выходу из квартиры.

Вопреки ожиданиям, закрыв за ними дверь, я вовсе не почувствовала прилив внеземного счастья. Только тревогу и волнение, щемящую грусть и одиночество, сожаление о том, что с таким рвением хотела их скорейшего отъезда и о том, что внаглую врала. Успокоиться никак не выходило, и самым верным решением стало взять телефон и набрать номер того человека, который точно найдёт способ меня поддержать.

— Слышу панику в твоём голосе, — нежно и совсем без издёвки заметил Максим вместо приветствия. В принципе, по тому, как жалобно я прошептала его имя в телефонную трубку, не сложно оказалось догадаться о моём состоянии. — Я сейчас приеду, а ты пока одевайся как можно теплее. Поедем гулять в парк.

***

Из двухчасовой прогулки на свежем воздухе я запомнила только обилие гирлянд, казавшихся кричащие-яркими на фоне рыхлых белоснежных насыпей снега и контрастно-чёрного городского неба, а ещё обжигающие поцелуи с пряным вкусом выпитого нами глинтвейна, от которых шла кругом голова.

— Два стаканчика, Поль, — насмешливо протянул Максим, наблюдая за тем, как я старательно пытаюсь держать глаза открытыми, когда веки наливались приятной тяжестью, а приятный коричный аромат, до сих пор исходивший от нас, убаюкивал вместе с лёгкими покачиваниями такси, изредка вилявшего по заснеженной дороге. — А выглядит всё так, будто я специально тебя напоил, — прошептал он, склонившись к самому моему уху и многозначительно хмыкнув.

— Ой всё, — меня хватило только на этот глупый ответ и неловкий взмах рукой, потому что, сама того не ожидая, я действительно умудрилась сильно опьянеть от, казалось бы, совсем незначительной дозы алкоголя. Наверное, сыграло свою роль и напряжение в ожидании отъезда родителей, и то, что в течение дня я совсем ничего не ела, не находя себе места от предвкушения будущего опрометчивого побега домой к Иванову.

Благодаря опьяняющему влиянию глинтвейна стыдно мне совсем не было. По телу разливалось уютное тепло, и я широко улыбалась, прижимаясь к боку Максима, казавшегося сейчас самым надёжным человеком в мире. Сильным, тёплым и таким нежным в те моменты, когда его пальцы аккуратно перебирали пряди моих волос и, еле касаясь, гладили меня по щеке.

Примерно с такими мыслями я пригрелась в его объятиях, как продрогший на морозе котёнок, и сама не заметила, как погрузилась в приятную дрёму. Выйти из неё пришлось с первым потоком кусачего зимнего воздуха, заскочившего в машину через открывшуюся дверь и тут же вцепившегося своими маленькими зубами-иголками в мои щёки. Очнувшись только наполовину, я послушно поддалась сильным рукам, потянувшими меня на себя, и позволила вытащить своё плохо слушающееся, обмякающее тело на улицу.

— Доставка новогодних подарков! — радостно воскликнул Максим и, пока я моргала, щурилась и растерянно оглядывалась по сторонам слегка слезящимися после сна глазами, он подхватил меня на руки, проигнорировал удивлённо-испуганный вскрик и уверенно понёс к своему дому.

— Но мы не заехали за вещами, — слабо запротестовала я, при этом крепче обхватила руками его шею и вцепилась пальцами в воротник куртки, чувствуя себя парящей в странной, волнующе-будоражащей невесомости.

Изначально мы договаривались, что после прогулки мы заберём из моей квартиры заранее собранные самые необходимые вещи: предметы гигиены, сменный комплект одежды, леггинсы со свободной футболкой, которые я планировала использовать как пижаму, и, конечно же, несколько наборов нижнего белья, самого красивого и вычурного из всего имевшегося у меня. Мне не хотелось представлять себе ту ситуацию, в которой придётся раздеться перед ним, но такая степень подготовленности к любым неожиданностям помогала чувствовать себя чуть более уверенно.