Приходилось постоянно одёргивать себя, чтобы не наделать очередных глупостей. Между нами и так стало слишком часто искрить не только вспышками еле поддающейся контролю страсти, но и пугающим меня напряжением, которое, казалось, может в любой момент обернуться смертельным разрядом.

— Ну обсуждали, и что? — хихикнула вслед за мной Наташа, ничуть не смутившись разоблачению. — А что с грядущей дискотекой? Мы планируем заранее запастись выпивкой и повеселиться?

— Ты, Колесова, своё уже отвеселилась, — со злорадной усмешкой напомнил Максим.

Натка уже было открыла рот, чтобы что-то возразить, но осеклась и отвлеклась. Потому что Чанухин с непроницаемым лицом подвинул к Рите купленную только что слойку — как ей нравится, с лимонной начинкой, — а она молча и без какой-либо неловкости взяла её. И всем нам, успевшим заметить это маленькое и такое важное событие, пришлось срочно притворяться, словно ничего особенного не произошло.

Нам с Максимом было чуть легче: не сговариваясь, мы уставились прямо друг на друга, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха. А вот Наташа явно места себе не находила, разрываясь между диким любопытством, желанием тут же прокомментировать падение первой линии выстроенной ими обороны и попытками не выдать собственного смущения вперемешку с торжеством.

— Меня поставили в состав дежурных на дискотеке, — подал голос Слава, — а раз я сам не смогу пить, то и другим постараюсь не дать.

— Ты превращаешься во второго Иванова, — скорчила недовольную гримасу Колесова, — а нам и одного слишком много.

— Мы просто очень заботимся о том, чтобы ты как можно скорее встала на путь истинный, — протянул Максим, схватив отложенное ею в сторону яблоко и подбросив в воздух. — Готовы даже себе отказывать в удовольствиях ради тебя.

— Я, кстати, готов ещё отказаться от счастья вырезать из цветной бумаги сердечки для украшения гимназии и доверить это дело тебе. Трудотерапия — самое верное средство излечения, — с издевательской ухмылкой добавил Слава и, отобрав у Максима яблоко, тут же вгрызся в него зубами.

— Не буду я ничего делать, даже не надейтесь, — Натка откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, игнорируя раздражающе-довольные улыбки Иванова и Чанухина.

— Скажешь об этом завучу, она тебя после уроков ждёт для выдачи материалов, — Слава и бровью не повёл, глядя, как она закипает от злости и при этом не находит слов, чтобы выразить своё негодование.

Мне бы хотелось как-то поддержать Наташу, но почему-то стало очень смешно, хотя я уверена, что просидеть два вечера с ножницами в руках явно не входило в список её фантазий. Но и отвертеться от общественной работы под началом Людмилы Николаевны уже не вышло бы: она, без сомнения, даже пересчитает каждое вырезанное сердечко, сопоставив количество с выданными листами цветной бумаги.

— Как прекрасно, что теперь у всех нас есть захватывающие планы на этот вечер, — Максим отсалютовал нам своей кружкой с кофе и быстро подмигнул мне, заставляя сердце биться чаще.

Наверное, не будь я так занята своими мечтами о грядущем вечере, сразу обратила бы внимание на то, как пристально в этот момент наблюдали за нами сразу с двух соседних столов. И если один взгляд был полон лишь праздного любопытства и насмешки, то другой источал злобу и ненависть.

***

— Итак, Романова Полина, вы готовы?

Я стояла среди безлюдного двора, на который медленно опускались мутно-серые сумерки, и нервно теребила ремешок висящей на плече сумки. Учебники были бесстыдно розданы на временное хранение подругам, чтобы не пришлось таскать их на себе, сообщение маме с обещанием вернуться не позже девяти уже отправлено, а под шапкой с меховым помпоном на макушке ужасно чесался лоб. Но я крепилась как могла, покусывала губы и старательно держала серьёзное лицо.

— Может быть, перейдём на «ты»? — томно выдохнула я, кокетливо похлопав ресницами. Надеюсь, что кокетливо, а не глупо или нелепо, ведь на лице моего собеседника после этого удивлённо взметнулась одна бровь.

— Итак, Романова Полина, — игнорируя моё нескромное предложение, снова начал говорить он заунывным голосом, от которого меня неумолимо клонило в сон, как на уроках физики. — Клянётесь ли вы не задавать лишних вопросов, не пререкаться и не спорить со мной, не оказывать сопротивление всему происходящему и не пытаться устроить любую другую диверсию, дабы сорвать мои планы на этот вечер?

— А расписаться кровью не попросишь? — попыталась взбрыкнуть я, но весь запал храбрости испарился мгновенно, когда водитель стоящего за его спиной такси не выдержал разыгрываемой сцены и несколько раз нажал на гудок, от резкого и громкого звука которого я трусливо подпрыгнула на месте.

— Клянись! — сурово повторил он и протянул ко мне на ладони свой телефон, повёрнутый яблочной эмблемой вверх.

— На этом?

— Кто бы мог подумать, что на свидание с тобой нужно брать Библию, — Иванов улыбнулся одним уголком губ и пояснил: — К телефону привязана банковская карта. И сегодня я собираюсь использовать её как и сколько захочу, а ты поклянёшься, что не будешь делать из этого проблему.

— Торжественно клянусь, что замышляю только отлично провести время, — моя ладонь опустилась поверх его телефона, в голосе появился театральный пафос, а на губы настойчиво лезла счастливая улыбка. Момент был забавным, но намного больше трепета вызывал хитро-довольный прищур на лице Максима, при виде которого мне неизменно хотелось тискать его многим сильнее, чем сам он ежедневно тискал Чанухинского кота с забавной кличкой Кот-д’Ивуар.

Взъерошить бы волосы, отливающие рыжиной под отблеском фар, нежно провести кончиками пальцев по щеке, задержавшись подольше в том месте, где появляются маленькие очаровательные ямочки, обвести контур подбородка и легонько пройтись ноготками по шее…

Но вместо этого я только сдавленно ойкнула, когда спустя несколько секунд оказалась уже подхвачена его крепкими руками и ощутила себя в странной, будоражаще-пугающей невесомости. В голову сразу полезло стандартное возмущённое «ты что творишь?», ворчливое «да я бы и сама дошла» и смущённое «ну не стоит со мной так возиться», но, к собственному удивлению, я успела отвергнуть все три варианта, вцепилась ему в плечи и только быстро чмокнула в скулу, вздрогнув от того, насколько ледяной была его кожа на ощупь.

— Извините пожалуйста, — искренне сказал он водителю, недовольно косящемуся на то, как Иванов бережно усадил меня на заднее сидение, неохотно спустив с рук. Закрыл за мной дверь, оббежал машину и совсем не грациозно плюхнулся рядом, без промедления схватил мою ладонь и переплёл наши пальцы, так торопливо, словно мечтал об этом уже очень давно.

Он обращался со мной, как с королевой. И эта трепетность, осторожность, эти красивые и совсем непривычные мне жесты сахарной пудрой ложились на влюблённое девичье сердечко и вызывали восторг вперемешку с тупой ноющей болью, притаившейся в груди и порой напоминающей о себе мыслями, что нельзя привыкать к такому. Пусть сейчас мне довелось примерить на себя роль Золушки, но рано или поздно бал закончится и меня вышвырнет обратно в свою не-сказочную жизнь, в которой вряд ли объявится ещё один прекрасный принц.

Но с другой стороны, сейчас меньше всего хотелось сдерживать свои эмоции и тормозить порывы извечным «подумай о будущем». Будущее всё равно казалось непредсказуемым, далёким и выходящим за пределы видимости, а в настоящем у меня наконец-то появилась возможность положить голову ему на плечо, несмотря на то, что меховая оторочка на капюшоне его куртки лезла в нос и сильно щекотала лицо, и испытать потрясающее спокойствие просто от того, что он рядом.

— Ты даже не спросишь, куда мы едем? — не выдержал Максим нашего молчания и легонько потёрся носом о мою макушку, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Я же поклялась тебе. На айфоне!

— Кто ты такая и что сделала с моей Полиной? — он чуть отстранился и настороженно вглядывался в моё лицо в поисках подвоха, а нашёл — как-то почти неожиданно для нас обоих — мои губы своими, обветренными и шершавыми после вчерашней двухчасовой тренировки на морозе.