Неожиданно она вспомнила, что сказала Элис Чэпмен в тот день, когда они вместе сидели в саду и курили. «Вы хотели бы просто делать то, чего от вас ждут? Выйти замуж, родить детей, иметь гостеприимный дом и устраивать чаепития в женском обществе?»

– Сейчас я не могу этого сделать, – сказала Фрэнсис вслух.

Джон посмотрел на нее.

– Что?

Мрачный дом, в котором они должны будут вместе жить, в котором всегда холодно и в котором никогда нельзя разговаривать громко, потому что иначе у миссис Ли заболит голова…

– Мне нужно время, – объяснила она. – Я не могу вот так сразу переехать из дома моих родителей в твой дом. Когда же я буду стоять на собственных ногах? Как я пойму, могу ли утвердиться самостоятельно?

– Зачем тебе это понимать? Для чего?

– Ты вообще меня не понимаешь?

Джон взял ее руку. Последние недели и конкретно этот день принесли так много ужасного, что у него сейчас не осталось сил бороться с ней.

– Нет, – ответил он устало, – я не понимаю тебя. Я хочу быть рядом с отцом.

Они медленно пошли назад. Вскоре опять показались темные стены Дейлвью. Неожиданно Фрэнсис спросила:

– Что ты думаешь об избирательном праве женщин?

– Почему это вдруг пришло тебе в голову? – удивленно спросил Джон.

– Просто вдруг мелькнула мысль.

– Тебя занимают странные вещи!

– Так что ты об этом думаешь?

Джон вздохнул. Казалось, что эта тема его не очень интересовала, особенно в данный момент. Его отец умирал. Женщина, которую он любил, его отвергла. Он чувствовал себя одиноким и несчастным.

– Я просто считаю, что время для этого еще не пришло, – ответил он.

– Если слушать мужчин, то оно никогда не придет.

– Я не противник права голоса для женщин. Но не приемлю средств, которыми воинствующие суфражистки пытаются добиться своих целей. Своими насильственными действиями они только настраивают людей против себя, теряя их последние симпатии.

– Иногда мне кажется, что есть вещи, которые можно осуществить только с помощью насилия, – сказала Фрэнсис. – Пока женщины выдвигают свои требования в вежливой и дружелюбной форме, их никто не слушает. И только если они кричат и бьют оконные стекла, их замечают.

Они почти подошли к дому. Джон все время держал Фрэнсис за руку. Теперь он отпустил ее, взял ее лицо обеими руками и поцеловал в лоб. Потом отступил на шаг.

– Ты высказываешь опасные мысли, – сказал он. – Тебе не следует переживать по каждому поводу, Фрэнсис.

Она промолчала. Джон смотрел на нее, испытывая острое чувство тревоги. Несколько лет спустя он рассказал ей, что в тот момент им овладело такое сильное предчувствие надвигающейся беды, что его стало трясти от холода, несмотря на жаркую погоду. У него было ощущение, что разбилось нечто драгоценное, что принадлежало им обоим. Джон еще ничего не знал о войне, которая начнется через четыре года, о той бездне, в которую она увлечет их обоих, но осознавал, что их ждут тяжелые времена. Он сказал, что в тот вечер у него возникло чувство, что Фрэнсис своим нежеланием выйти за него замуж упустила рай, который они вместе могли бы обрести. И признался, что на самом деле никогда не мог простить ее.

– Но зачем тебе нужно в Лондон? – спрашивала Морин уже в третий раз.

Она выглядела растерянной и испуганной. На ней была одежда черного цвета, так как семья только что вернулась в Уэстхилл с церемонии похорон Артура Ли. В столовой Фрэнсис сообщила родителям, что она решила на некоторое время уехать в Лондон.

– Что же ты собираешься там делать? – спросил Чарльз. – Ты ведь не можешь просто куда-то поехать и не иметь представления, чем будешь там заниматься!

– Я подумала, что могла бы жить у тети Маргарет. И просто знакомиться с Лондоном.

– Мне кажется, что это довольно опасно для молодой девушки, – ответила Морин. – Лондон – как другой мир по сравнению с Дейл-Ли и даже с Ричмондом. Ты к этому не привыкла.

– Вот поэтому я и хочу туда поехать. Сколько мне еще киснуть в деревне?

– Ты могла бы подолгу жить в Лондоне, если б вышла замуж за Джона Ли, – неосторожно сказала Морин. – Но тогда ты была бы по меньшей мере…

Фрэнсис посмотрела на мать проницательным взглядом.

– Откуда же ты это знаешь?

– Одна из горничных в Дейлвью намекнула. Очевидно, между Джоном и его матерью возник конфликт, в ходе которого он сказал ей, что предложил тебе выйти за него замуж и что ты ему отказала.

– Я чего-то не знаю? – удивленно спросил Чарльз.

– Джон сделал Фрэнсис предложение, а она ответила ему отказом, – повторила Морин.

– Я сказала, что именно сейчас не могу выйти за него замуж. В смысле, немедленно.

– Сейчас ты не могла бы выйти за него в любом случае, из-за траура по Артуру Ли. Но у тебя была бы возможность свыкнуться с этой мыслью.

– Я хочу поехать в Лондон, – настаивала Фрэнсис. – И в данный момент не желаю строить никаких иных планов.

У Морин был озабоченный взгляд.

– Такие мужчины, как Джон Ли, не будут ждать тебя вечно. Если ты станешь слишком долго раздумывать, какая-нибудь другая женщина уведет его у тебя из-под носа.

– Но, кроме Джона Ли, на свете есть еще и другие мужчины, – вмешался Чарльз, – Фрэнсис получит еще немало предложений.

– Но она любит Джона. Сейчас она ломается, но если потом будет слишком поздно, нам придется пережить драму, – уверяла Морин.

– Мама, я не знаю, люблю ли Джона. Не знаю, хочу ли выйти за него. У меня в голове полный сумбур и неразбериха, и я не имею понятия, что хочу делать в жизни. Мне нужно время. Я просто должна однажды увидеть что-то другое. Хочу в Лондон, – повторила она.

– Тебя действительно трудно понять, – пожаловалась Морин. – Ты все время сетовала, что была вынуждена жить в Ричмонде и едва выдержала это из-за тоски по Уэстхиллу. Теперь ты здесь – и хочешь опять уехать!

– Это другое.

– К тому же, я не знаю, насколько подходящим вариантом является тетя Маргарет. У нее никогда не было детей, и она не от мира сего. Кто знает, сможет ли она присматривать за молодой девушкой?

– Маргарет наверняка отнесется к этому серьезно, – предположил Чарльз.

Морин подошла к окну и посмотрела на улицу. С утра было солнечно, но к вечеру с запада поплыли темные облака, и вдали раздались негромкие раскаты грома. Взволнованно кричали птицы. В воздухе уже пахло дождем, и стоял тяжелый сладковатый цветочный аромат.

– Наконец-то! – сказал Чарльз. – Как давно не было дождя!

Морин повернулась к ним. В ее глазах Фрэнсис прочитала, что она уже больше не встретит сопротивления. Так было всегда. В конечном счете Морин никогда не могла запретить что-то своим детям.

– Отец! – произнесла Фрэнсис.

Чарльз также принял к сведению безмолвное согласие своей жены. По отношению к их детям он мог оставаться непоколебимым, но ему тяжело было занять позицию, отличную от позиции Морин. И он смиренно пожал плечами:

– Если тебе надо уехать, поезжай.

В комнате бабушки всегда пахло лавандовым маслом. Кейт пользовалась им, сколько Фрэнсис себя помнила. Даже в самые худшие и голодные времена в Дублине ей удавалось один раз в год покупать флакончик и ежедневно легким прикосновением пальцев наносить маленькую каплю масла за уши. Никто не мог представить себе Кейт, от которой не исходил бы нежный аромат лаванды.

Когда в тот вечер Фрэнсис вошла в комнату с обоями в цветочек и с занавесками с таким же узором, она восприняла знакомый запах как особое утешение. Она приняла решение – и осуществит его; но с тех пор как родители уступили, Фрэнсис ощущала ком в горле.

Пока согласие родителей не было получено, все было так далеко… И вот прощание стало делом ближайшего будущего. Во время ужина Фрэнсис молчала и вполуха слушала оживленную болтовню Виктории, рассказывавшей о каком-то веселом происшествии в школе.

Морин, уткнувшись в свою тарелку, неожиданно сказала:

– Мы уже больше двух недель ничего не знаем о Джордже, а теперь уезжает и Фрэнсис… Скоро я вообще не буду знать, где находятся мои дети и чем они занимаются.