Мужик неуклюже развернулся на лавке, чуть не опрокинув сидящее слева тело и вляпавшись ладонью в тарелку соседа справа, который что-то яростно доказывал бородачу напротив и не заметил случившегося. Однако неравнодушный к участи чужого напитка скот не стал поднимать шум – ума хватило. Вместо этого он нагнулся, положил боком свою пустую кружку на пол и стал делать руками аккуратные движения по воздуху, подражая то ли точащей когти кошке, то ли плывущей собаке. На поверхности опилок под ногами кэнга выступила жидкость: каждая пролитая им капля вырастала над древесной стружкой, будто та не имела впитывающих свойств вовсе, и вливалась в образующуюся ровную лужу, которая вскоре вытянулась в ленту и, словно змея в нору, поползла в заблаговременно подставленную емкость. По тому, как далекий от трезвого состояния мужик ловко управлялся с материей, можно было догадаться, что подобный трюк делался не в первый и даже не в десятый раз. Дождавшись, когда хвост «змеи» исчезнет в кружке, заклинатель воды поднял емкость со своим уловом, расплылся в беззубой улыбке и, не сводя глаз с торговца, опрокинул в себя его пиво. После чего вновь принялся разворачиваться к столу, свободной рукой доставая изо рта опилки. Полный отвращения Урфус еще долгое время пытался прогнать из головы воспоминание о пьянице, недавно нассавшем на пол.
Минул почти час, принятый перед выходом успокоительный настой не выдерживал проверку временем. В памяти снова замаячила мерзкая рожа с трубкой: «Серьезно, я бы на твоем месте нанял простого убийцу, маланийца или бродягу какого-нить, а то от этих слухов даже на яйцах волосы дыбом встают. Хе-хе».
Слухи. Лет пятнадцать назад в Хуадад-Сьюрэс зверствовал душегуб, прозванный Мясником. Целую Эпоху, в каком бы уголке страны ты ни оказался, нельзя было скрыться от тошнотворной и пугающей молвы об очередном изуродованном женском теле. Не каждый мог выслушать все детали, а те, кто жаждал подробностей, расплачивались спокойным ночным сном за свое любопытство.
По спине Урфуса пробежал холодок: некоторые из витавших тогда сплетен все еще сохранились у него в памяти. Погруженный в отвратное наваждение кэнг вздрогнул, когда дверь со скрипом открылась. Три молодых человека обманули его ожидания. Они, взяв пиво, встали у подоконника, используя его как стол. Один из них нарисовал на окне, разводя пальцем грязь, мужской детородный орган. Молодые люди тупо заржали, а Урфус поморщился: он был уверен, что стекло затемненное.
Когда торговец доставал из кармана часы, в зал вошел человек, с которым он искал встречи. Это был мужчина из тех, чей возраст угадать представлялось невозможным: в частности, этому мешали все приметы, упомянутые информатором. Трудно сказать, что именно представлял кэнг под словосочетанием «знатный шрам на роже», но определенно не нечто настолько рваное и уродливое, тянущееся от угла рта до правого уха. Травмированная щека сильно впала, а узорчатая повязка на левом глазу, уходящая под челку, выглядела какой-то шуткой над и без того изуродованным перекошенным лицом. Страшно подумать, через что прошел этот человек, ведь если вставить лезвие в рот и разрезать лицо, – у кэнга был чернорабочий, переживший подобное, – рубец получится раза в три тоньше. Интересно, что при всем при этом вошедший, был не самым уродливым в «По пути».
Звали этого человека Бэрэйнэр Мясник. Он был не первым отчаянным головорезом, присвоившим печальную славу убийцы из Хуадад-Сьюрэс, но первым, кому поверили почти все. Его имя начало всплывать в кругах, о которых добропорядочные граждане даже не знают, два-три года назад, и быстро обросло описаниями самых кровавых и жутких свершений. Некоторые из толков доходили в своей напыщенной ужасности до абсурда: кое-кто считал его на четверть Богом, сыном чаровницы и Акхара, внуком самого Брутана. Они утверждали, что подонку по силам выкашивать целые города одним взглядом, что ему известно будущее и что от него нельзя сокрыть мыслей.
От таких речей даже у самых дерзких проходимцев могли зашевелиться волосы во всяких местах, но кэнг к подобным высказываниям относился критически. Никто не отрицал благосклонности самого неистового из Великих к Мяснику, – у изъявления божественной воли были сотни свидетелей, – не говоря уже о том, что преступления совершались лишь в Эпоху Черного Волка и прекратились, когда Брутан перестал властвовать над миром. Однако ничто из того, чем пугали малышню, стращали подросших дочерей или о чем перешептывались с поддатыми друзьями, не могло служить доказательством сверхъестественной природы убийцы. В противном случае Урфус бы никогда не решился на эту встречу.
Тем временем, Бэрэйнэр Мясник подошел к более свободному столу, судя по всему, вежливо, но весьма настойчиво, попросил сброд подвинуться и плюхнулся на освободившийся край скамьи. Теперь плечи сидящих буквально вклинивались друг в друга, но недовольное роптание не продержалось и минуты – подобная теснота была делом привычным. Мясник взмахом руки подозвал девку-разносчицу, что-то ей сказал, изобразив подобие улыбки, – правая половина рта не шелохнулась – а потом проводил взглядом удаляющиеся бедра.
Урфус вздохнул, ощущая острое желание провести этот вечер в обществе какой-нибудь пышногрудой милашки, или, на худой конец, жены, а не делать то, ради чего он провел в этой дыре столько времени. Притаившийся где-то в этом забытом Богами месте страх уже выбрал себе новую жертву: кэнг чувствовал его холодное дыхание, приближаясь к столу, за которым сидел наемник по прозвищу Мясник.
– Доброго вечера вам, любезный. Позволите угостить вас выпивкой?
Бэрэйнэр поднял голову, а у Урфуса перехватило дыхание. Его, как ни странно, испугало, что взгляд мужчины не был «взглядом мертвяка». Мясник смотрел чуточку удивленно, но совершенно нормально.
– Здешнее пойло не станет вкуснее даже даром, – хмыкнул наемник.
Молодой, хорошо поставленный, располагающий к себе голос никак не соответствовал страшному и скучающему лицу, на котором удивление сменилось тоскливым безразличием еще до конца произнесенной фразы.
– Йа-йа-я, – кэнг замолчал, поняв, что заикается. «Что за ерунда? Надо справиться с волнением. Глубокий вдох». – Я могу предложить вам сходить куда-нибудь еще.
«Где будет больше чистого воздуха, а главное – минимум ушей. Например, в гости к моему племяннику».
– Ох, а я уже заказал себе ужин, – Мясник в наигранно расстроенных чувствах хлопнул ладонью по колену.
– Я все оплачу, – заверил торговец.
– Мне начинает казаться, что вам не нравится это заведение, – в сохранившемся глазе блеснул страшный огонек, – может, вам стоит уйти?
Сердце забилось быстрее, на лбу выступила испарина, а слюны стало катастрофически не хватать.
– Я бы с радостью. И, мне кажется, вам стоит составить мне компанию, – пот начал стекать по лицу. «Вдруг он примет это за угрозу?»
Но мужчина со шрамом лишь пожал плечами. Его лицо вдруг совершенно умерло: взгляд ушел куда-то за спину кэнга, а нижняя челюсть слегка отвисла, как будто его только что огрели по голове, и он должен был вот-вот рухнуть лицом на стол. Это длилось едва ли больше двух секунд, и глаз снова с ленивым любопытством сфокусировался на собеседнике.
Урфус тупо уставился на изуродованного наемника, а когда брови того слегка приподнялись, опомнился и затараторил.
– Эээм… Так или иначе, я хочу поговорить с вами об одном важном деле, – всего одно предложение, а любопытство уже растаяло. – Вы же не прочь заработать, верно, любезный?
Мясник рассмеялся, откинув голову. Его смех также, как и голос, не был страшным: он был искренним, звонким, мелодичным и заразительным.
– Торговцы. Вы все такие одинаковые. Такие смешные. Дела и дела. Хотя спустя рукава место в Городском Совете и звание кэнга не получишь, – он вытер набежавшую слюну у правого угла рта.
– Откуда, поимей тебя Акхар, ты обо мне знаешь?! – взвизгнул Урфус. Будь он в своем обычном окружении или в месте хоть немного более пристойном, чем «По пути», упоминание младшего полубога несчастий не осталось бы незамеченным. Плод любви женщины и самого жестокого из Великих занимался лишь тем, что подкидывал в жизнь смертных проблем. Поэтому неудивительно, что его имя было сродни грубой брани и проскальзывало в гуле голосов данной таверны не реже раза в минуту.
