Бумага стерпит и не то. Позор забудется под утро. Заснет, согнувшись у стола, печальный кукольник забав. Сложилось в землю шапито. Луна, забытая, как кукла, плеснет хрустального светла, дорогу солнцу угадав. Давид Паташинский. «Бумага стерпит, люди – нет. Еды осталось на неделю…» 51 ; Лишь ты вздохнешь украдкой С чужого высока В ответ на чуждый стон. Сергей Вольф. «Остаточная грусть…» 52. В подобных, достаточно многочисленных случаях обратного словообразования (редеривации) невозможно и не нужно искать единственную мотивирующую основу неологизма, воспроизводящего древнее синкретичное имя. Авторское преобразование формы не просто происходит на фоне всей парадигмы, хотя бы и дефектной, но и восполняет эту парадигму. Поэты частично достраивают разрушенные парадигмы, осколки которых сохранились только в наречиях: – Нельзя разрушать искусство, душе пустотой грозя! – Тогда покажите пусто и дайте мне что нельзя! Михаил Яснов. «Памяти Олега Григорьева» 53 ; Сад стоит ногами на кровати – веки стиснув, руки – на перильца, Одеялко на потлевшей вате в тесную решетку утекло. Никуда не дернуться дитяте обмершего града-погорельца, Никому не отольется в злате вечное повапленное тло. Костер сгорел дотла, и тло хранило ровное тепло. Сквозь тонкий куполок тепла роса осенняя текла. Михаил Дидусенко. «Костер сгорел дотла, и тло…» 55 ; всё из каменного пара, всё из ртутного стекла… нерушимое упало, пылью музыка всплыла, вся из дышащего тела, из эфирных кристаллид – вся свернулась и истлела, только музыка стоит, вся из тучного металла, вся из выпуклого тла… …содрогнулась и упала, только музыка: ла ла Олег Юрьев. «всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…» 56 ; Синеет тьма над городом моим, спокоен вечер, небо звездно, ушел домой усталый элоим настало поздно. Давид Паташинский. «Вели меня поднять над мостовой…» 57 ; Из губы прокушенной сочится розоватым мартовским светлом алый рыбий глаз растенья-птицы, вдвое увеличенный стеклом Валентин Бобрецов. «Белый голубь свежести не первой…» 58 ; На высоком моральном холме мелкотравчатый выткан узор: тут гвоздичка, там папороть нежный, здесь торшер окружает светлóм исторически-алые мальвы Линор Горалик. «На высоком моральном холме…» 59 ; Солнечные капли часов, звездные секунды светла, черные, оранжевые, догорят дотла. Давид Паташинский. «Сладкое вино тростника…» 60 ; Пока пишу я, оживаю, меня танцует Саломея, ее светла сторожевая, еще, еще как я умею, но вот сегодня не могу, как кровь на утреннем снегу, как солнце в мясе переплета бескнижных, страшных облаков, как глаза выпитая сота, как перекрестие полета, как судорожно звал кого-то из комнаты для стариков. Давид Паташинский. «Пока пишу я, оживаю, меня танцует Саломея…» 61 ; Три кресла, стол, диван за ловлею рубина участливо следят. И слышится в темне: вдруг вымыслом своим, и только, ты любима? довольно ли с тебя? не страшно ли тебе? Белла Ахмадулина. «Дворец» 62 ; Отчего ты только створочка, а не целое окно, отчего ты только шторочка, а не целое темно? Игорь Булатовский. «Скворушка» 63 ; В пустоте жилья я привык к давну, и не те же ль я дни за хвост тяну? Сергей Петров. «В пустоте жилья…» 64 ; В отношении бедности духа Тот поэт, что взирает с высот На непаханность чудного суха Это, прямо сказать, – идиот. Константин Рябинов. «Рассказ» 65. На прочтение безличного предикатива как краткого прилагательного может влиять порядок слов:
Там будто все время идет дождь или снег. И время все темно. И ты там никуда не идешь, а все смотришь время в окно Игорь Булатовский. «Там будто все время идет дождь…» 66. При обычном порядке слов во фразе всё время темно тоже, конечно, можно понимать слово темно как определение к слову время, но инерция восприятия сочетания всё время как обстоятельства, синонимичного наречию всегда (а именно такую функцию оно имеет в первой строке приведенного фрагмента), все же диктует, что темно – безличный предикатив. Инверсия время всё темно существенно меняет восприятие. |
