Для тех, кто во всем хочет видеть лишь бинарные оппозиции, ислам противостоит Западу как варварство – цивилизации, деспотизм – демократии или религиозный фанатизм – просвещенной современности. Назовем эту позицию антимусульманской (нам бы подошел и термин «исламофобия», если бы фундаменталисты не присвоили его себе раньше для стигматизации соперников). Ее предпосылки крайне сомнительны. В первую очередь она считает «ислам» чем-то монолитным и самотождественным, что равнозначно эссенциализму, и не принимает во внимание всего разнообразия сообществ, политических режимов, жизненных укладов и убеждений, которые к нему относятся. И в то же время забывает о гражданской войне внутри ислама, даже нескольких таких войнах (между суннитами и шиитами, джихадистами и другими направлениями ислама…), жертвы которых – по большей части сами мусульмане.
Антимусульманская позиция предполагает, что некая сущность под названием «ислам» радикально чужда и враждебна другой монолитной сущности под названием «Запад». В реальности речь идет не о «столкновении» между двумя чуждыми друг другу цивилизациями, но о линии разлома, которая идет по исламу, да и по Западу – конечно, если мы используем эти термины в широком, а не урезанном смысле, как это часто делают. Рожденный из иудейского и христианского монотеизма при посредничестве греческой философии, ислам неотделим от Запада. Веками играли они в запутанную игру, полную восторгов и взаимного обогащения, но также и кровавых противостояний, завоеваний, крестовых походов и колониальных войн. Одновременно конфликтуя и питая друг друга, они образовали два полюса единой исламо-западной цивилизации с центром в Средиземноморье.
Однако приверженцы антимусульманских воззрений стремятся забыть не столько общую историю, сколько то, что Запад задолжал исламу. Конечно, Европа, как писал Пьер Манан, это «христианский бренд» – к слову, еврейского происхождения, – но в той же степени она имеет и другой источник, Грецию, что подарила ей имя, историческую общность и категории, позволившие осмыслить мир и себя самоё. И ей бы не удалось обратиться к этому наследию без ислама, который внес значительный вклад в его сохранение. Средневековые исламские мыслители переводили и комментировали важнейшие произведения греческой философии и тем самым помогли Европе вернуться к своим корням и открыть свою историю заново. Если ислам – это «другой» Запада, то речь идет о внутреннем другом, знакомом незнакомце, который давно живет с нами и даже в определенном смысле внутри нас.
Сторонники антимусульманской риторики иногда ссылаются на другие религии, якобы более мирные, толерантные и открытые современному миру, чем ислам. Но чаще случается наоборот, и враждебность к нему сопровождается неприятием религии вообще. Реакционный фанатизм, который они вменяют исламу, по их словам – не что иное, как радикальное проявление «обскурантизма», ненависти к Просвещению, культу разума и современной демократии, что в разной степени свойственно всем религиям. Бывает, что под наибольший удар попадают монотеистические религии, основанные на исключительном почитании единственного Бога – что и делает их особенно тираничными и нетерпимыми. Нужно признать, что зверства джихадистов, совершенные во имя Аллаха, заново ставят вопрос о связи религии и насилия. Является ли жестокость неотъемлемой чертой религий, или, напротив, они созданы для борьбы с первобытным насилием, его нейтрализации и сдерживания посредством определенных ритуалов?
Тревога, провоцируемая джихадистской угрозой, вернула французам их былую страсть – а именно враждебность к религии, которая от левой до крайне правой части своего спектра выражается в отсылках к дурно понятой «светскости». Такая враждебность сопровождается удивительной близорукостью: отвергают ли они религию как таковую или только некоторые из них, боятся ли гипотетического «возвращения религии» или безапелляционно утверждают, что гуманизм возвещает «конец религии», – в любом случае, с природой религии они уже разобрались: мистификация, отчуждение, идеология и невроз. Попросту говоря, она несет в себе ложь, одновременно иллюзорную и токсичную. Они не сомневаются в существовании абстрактной «религии» и не задумываются о разнообразии ее проявлений – отношениях с божественным, истиной, политической властью, рационализмом и современностью, которые могут быть очень разными. Однако же именно это ее ключевые свойства, и в них мы постараемся разобраться далее. Являются ли религии «опиумом народа», идеологией на службе угнетателей, или, напротив, они способны поддержать протест угнетенных, сообщая ему смысл и горизонт борьбы? Сводятся ли религии к простым иллюзиям, или же стоит признать за ними некую истину?
Отказавшись задавать себе такого рода вопросы, мы так и не разберемся, что происходит сегодня в мире ислама. Мы говорим, что убийцы – «нигилисты», то есть люди, которые ни во что не верят, но они-то считают себя верующими, правоверными. Они действуют от имени ислама, а ссылки на тексты Корана и хадисов (рассказов о речениях и деяниях, которые традиция приписывает Пророку) считают достаточным оправданием для своих преступлений. Если они сами представляются «бойцами исламского государства» и заявляют, как братья Куаши3, что хотят отомстить за Пророка – почему бы нам не принять это всерьез? Зачем приписывать им другие мотивы, не имеющие ничего общего с религией? Даже если их мотивы коренятся в личных несчастьях и социальных проблемах, нельзя игнорировать тот факт, что проявились они именно в поле религии, что им пришлось исламизироваться, прежде чем воплотиться в жизнь. «Исламизация» гнева, протеста и ненависти – эффект не случайный. В исламе должны быть определенные черты, способные запустить диспозитив джихадизма и позволяющие вербовать адептов.
Иногда мы говорим, что джихадизм – следствие колониализма. Сложно найти более наивное «объяснение». Жестокость и высокомерие европейских колонизаторов испытали на себе все народы Америки, Африки, Сибири; некоторые добились независимости путем вооруженной борьбы. И только в исламском мире из всего этого вырос диспозитив террора, поставивший себе целью уничтожение Запада. Просто так это случиться не могло. Очевидно, что диспозитив террора не чужд исламу – он объясняет себя через него, заимствует его язык и содержание. Джихадизм всецело принадлежит исламу, хотя и не составляет его подлинную суть. Такова одна из его сторон – определенно малопривлекательная – наряду с прекрасной духовностью суфиев и рационализмом Аверроэса. Но, как мы увидим в дальнейшем, это отнюдь не значит, что она столь же легитимна, как другие течения в исламе.
Многие по-прежнему отказываются признавать какую-либо связь джихадизма и ислама. То есть на антимусульманскую позицию находится ответная, не менее распространенная. С каждым новым нападением, с каждым новым преступлением джихадизма ее приверженцы все глубже убеждаются, что у него «нет ничего общего с исламом». И можно понять, когда это мусульмане, искренне осуждающие террор: в них говорит желание отстраниться и отвергнуть то, что представляется жуткой карикатурой на их религию4. Но когда такую позицию продвигают ответственные политики или интеллектуалы, этого понять нельзя. Тогда она не выражает ничего, кроме отрицания, настойчивого отказа узнать или хотя бы назвать своего врага по имени.
Подобное отрицание опирается на странный, выдуманный западными экспертами и для Запада термин «исламизм». Крохотный «-изм» будто бы позволяет отделить зерна от плевел и развести ислам, религию «мира и терпимости», и этот жуткий исламизм, повинный во всех наших бедах. Увы, в мусульманском мире такое разграничение едва ли применимо – в первую очередь по той причине, что арабский язык не отличает «исламистского» от общепринятого «исламского». Само понятие «исламизм» – попросту жупел, избавляющий нас от необходимости искать связь между джихадизмом и мусульманской религией. Поэтому для обозначения тех мусульман, которые претендуют на возвращение к основам ислама, я предпочитаю термин «исламский фундаментализм». Это выражение отсылает к самым разным его течениям от ваххабизма в Саудовской Аравии и «Братьев-мусульман»5 до наиболее фанатичных джихадистов и различных направлений салафизма. По крайней мере, оно не отрицает их общую принадлежность к исламу: так же как индуистский фундаментализм остается внутри индуизма, мусульманский не перестает быть частью ислама. Почему нам так сложно это признать?
