Французская писательница Жозефина-Бланш Буше (Joséphine Blanche Bouchet) родилась в 1833 году. Она начала писать довольно рано, однако все ее литературные труды стали выходить в свет уже после замужества.

Выйдя замуж за писателя и иллюстратора Луи Казимира Коломба, Жозефина стала подписывать свои произведения «M-me J. Colomb» или «M-me Louis-Casimir Colomb».

Из-под пера писательницы вышло более 50 произведений, из них примерно половину составляют повести и рассказы для детей и юношества.

Книги писательницы были широко известны среди читающей публики Франции конца XIX века. Об их популярности свидетельствует уже тот факт, что Hachette, одно из старейших и самых уважаемых парижских издательств, в течение довольно долгого времени выпускало книги Жозефины Коломб в серии «Библиотека для школы и семьи».

Произведения Жозефины Коломб выгодно отличались от слащаво-сентиментальных сочинений ее современниц, описывающих надуманные переживания своих, по большей части фальшивых персонажей. Юные герои книг Коломб обладают не только чистым сердцем, но и пытливым умом, а также стремлением изменить свою жизнь к лучшему и необходимой для этого энергией. Но, двигаясь к своей цели, они не шагают «по головам». По-доброму и с участием относясь к окружающим, они зачастую вмешиваются и в чужие судьбы, привнося в них долгожданные перемены.

Повесть «Дочь комедиантов» была написана в 1874 году. Трогательная история об осиротевшей малышке и старом продавце игрушечных ветряных мельниц была переведена на многие европейские языки, в том числе и на русский.

В России книга выходила в разных переводах под названиями «Найденная дочь дедушки Карилеса», «Дедушкина внучка», «Сирота». После 1914 года повесть не переиздавалась.

В настоящем издании использован перевод Матильды Гранстрем (в литературной обработке) и оригинальные иллюстрации французского художника Адриана Мари (1848–1891), выполненные к первому изданию повести (Hachette, 1874).

Лет двадцать пять тому назад жил в Нанте1 старик, и весь город звал его дедушкой Карилэ́.

Кто же был этот дедушка Карилэ и откуда он появился в городке? На эти вопросы он и сам не мог бы ответить. Насколько жители города помнят, он всегда вставал с солнышком и бродил по улицам.

– Мама, мама, дедушка Карилэ идет! – кричали дети, заслышав издали звуки его дудочки.

И каждая мать прекрасно понимала, что значили эти слова: ее малыш просил медную монетку, чтобы броситься навстречу старику. Ребенку надо было сильно провиниться, чтобы ему отказали в том единственном су2, от которого всецело зависело сейчас детское счастье.

Дудочка умолкала, и тут же раздавалась призывная песенка:

Из-за угла показывался дедушка Карилэ с громадной палкой, унизанной множеством маленьких разноцветных мельниц, бумажные крылья которых быстро вертелись при малейшем дуновении ветерка. Весело было смотреть на этот огромный букет из розовых, синих, зеленых, желтых и красных мельниц. Но еще веселее было держать в руках такую мельницу, любоваться ею, дуть на нее и, посадив в цветочный горшочек, поджидать, когда ветерок завертит ее маленькие крылья. Никакая кукла, одетая в бархат и шелка, не могла доставить детям такой радости, какую доставляли эти маленькие ветряные мельницы.

На вид дедушке Карилэ было лет пятьдесят или шестьдесят. Одевался он небрежно, почти никогда не расчесывал свою длинную седую бороду и вообще мало заботился о своей внешности. Из года в год он носил все те же темно-коричневые брюки, утратившие от времени и непогоды определенность цвета. Долгополый темно-зеленый сюртук тоже выглядел полинявшим, и, по-видимому, только он и служил владельцу защитой от холода и непогоды. Вероятно, с этой ролью он вполне справлялся, а ко всему прочему дедушка Карилэ был совершенно равнодушен.

Такую же неизменную принадлежность туалета дедушки Карилэ составляла странная шапка с широкими наушниками и большим кожаным козырьком, служившим прекрасной защитой от дождя и солнца. Он состарился в этом костюме, и нельзя было представить себе продавца мельниц иначе, как в этом вытертом сюртуке и шапке с большим козырьком.

Если бы старику вздумалось в один прекрасный день показаться на улицах Нанта в другом костюме, никто из его бесчисленных друзей, наверное, не узнал бы его.

Обычно дедушка Карилэ извещал маленьких покупателей о своем приходе, негромко наигрывая на дудочке. Играл он не лучше и не хуже детей, покупавших дудочки на базаре. Да он и не воображал себя музыкантом. Ходил он, немного покачиваясь, и потому его разноцветные мельницы постоянно крутились, соблазняя малышей.

Злые языки поговаривали, что виноторговцы Нанта могли бы рассказать, откуда у старика эта нетвердая походка, но ведь известно, что слухи всегда преувеличены. Если дедушка Карилэ и любил иногда выпить, то это вовсе не значит, что он пил вина больше, чем необходимо для утоления жажды. Правда, однажды мальчишки видели, как он споткнулся и упал со всеми своими мельницами в сточную канаву, но это случилось лет десять тому назад.

Вообще же дедушка Карилэ был человек незлой – он никогда никому не причинил зла, – но и добрым его нельзя было назвать, поскольку он и добра никому не сделал. Главной чертой его характера была безграничная беспечность и безмерная лень.

А для кого ему было трудиться? Он был совсем одинок и почти ни в чем не нуждался, потому что не придавал никакого значения ни хорошей пище, ни каким-либо удобствам жизни. Он занимался изготовлением и продажей игрушечных ветряных мельниц, и когда ему удавалось продать столько, что можно было покрыть дневной расход, он возвращался домой или отправлялся гулять по окрестностям, чтобы выкурить трубочку на свежем воздухе. Сбережений у него не было никаких, но не было и долгов.

Если бы дедушка Карилэ жил в Древней Греции, то, наверное, поселился бы, подобно Диогену3, в бочке и пил бы из горсти. Но те времена миновали, и теперь ему приходилось утолять жажду в трактире и жить в каморке.

Вся мебель старика состояла из неотесанного чурбана, на котором он сидел, и старого одеяла, под которым он спал. К тому же несколько лет назад дедушка Карилэ получил в наследство от одного соседа соломенный тюфяк, табуретку и сломанный стол, служивший ему верстаком при изготовлении мельниц.

Каморка старика находилась на четвертом этаже ветхого дома, густо заселенного бедным людом. На всех лестницах и площадках можно было встретить множество играющих ребятишек, едва прикрытых тряпьем и лохмотьями, а из полуоткрытых дверей бесчисленных комнатушек постоянно неслись брань, хохот, ссоры и крики.

Но все это нисколько не беспокоило дедушку Карилэ. Он оставался безучастным к тому, что нередко его соседей обвиняли в воровстве или продаже краденых вещей, а иногда даже забирали в полицию за нарушение ночного покоя, драки и другие прегрешения. Сам старик не был замечен в таких делах, но никогда не возмущался тем, чему частенько бывал свидетелем.

Дом, где жил дедушка Карилэ, стоял на узенькой улице, расположенной по соседству с Бретонской площадью. Эта часть города представляла собой своеобразный мирок, не похожий на другие его части. Тут не было заметно обычного оживления, царящего в городском центре; не было здесь ни красивых зданий, ни широких улиц, ни великолепных магазинов. Тем не менее и эта часть города была не лишена некоторой прелести.