Немецкая писательница Эмми фон Роден (Emmy von Rhoden) родилась в 1829 году в Магдебурге, в семье богатого банкира. Большинство произведений написаны под этим псевдонимом. Настоящее же ее имя – Эмили Августа Каролина Генриетта Фридрих (Emilie Auguste Karoline Henriette Friedrich), урожденная Кюне (Kühne).

Супруг Эмили – Герман Фридрих – был писателем и журналистом, он работал в нескольких крупных газетах. Верная жена следовала за ним к месту службы: сначала в Берлин, потом в Лейпциг, а затем и в Дрезден.

Разделяя интересы мужа, Эмили тоже занялась литературной деятельностью, ограничиваясь написанием произведений малых форм – рассказов и очерков, их с удовольствием печатали немецкие журналы и альманахи. Самое большое сочинение писательницы – роман «Упрямица» (Der Trotzkopf), он вышел в свет в 1885 году через несколько недель после ее смерти. По иронии судьбы именно он и сделал имя Эмми фон Роден широко известным.

Издательство «ЭНАС-КНИГА» уже знакомило своих читателей с творчеством этой писательницы. В 2014 году вышла в свет «Упрямица» (серия «Маленькие женщины»). Теперь пришла очередь еще одной книги…

На русском языке повесть «Дочь музыканта» выходила в пересказе Софьи Макаровой, которая перенесла действие в Россию и поставила на обложке свою фамилию (имя Эмми фон Роден на книжке «Миньона, дочь музыканта» указано не было). Настоящее издание исправляет этот литературный казус: повесть представлена в современном переводе, за основу взят оригинальный текст немецкой писательницы.

Действие разворачивается в самом центре Франкфурта, неподалеку от Рыночной площади. Именно там обитает нищий уличный музыкант, который едва сводит концы с концами. Сжигаемый болезнью, он находит время для занятий с дочерью, в которой видит большие способности к музыке.

Маленькая Миньона так увлечена игрой на скрипке, что даже не замечает убогости своего жилища, ее не смущает ветхая одежда и скудная еда. Со смертью отца малышка теряет и пристанище, и возможность заниматься музыкой. Но самое главное остается с ней – талант и трудолюбие, которые в конце концов приведут забитую сироту на вершину славы.

В ненастный ноябрьский вечер почтенный пекарь Бутц удобно устроился в кресле у окна своей гостиной на первом этаже и с удовольствием покуривал трубку. Он смотрел, как ветер несет по улице последние листья, как сечет мелкий дождь со снегом. По Рыночной площади, кутаясь в пальто, спешили последние нарядные покупатели. Порывистый ветер будто толкал их прочь, и люди торопились поскорее добраться до дома, ища защиты от непогоды.

Вот у одного господина внезапно из рук вырвался зонтик и как живой полетел по воздуху прочь. А у другого слетела шляпа и покатилась, словно мяч, через всю площадь. Благообразный мужчина в сером пальто сразу растерял всю свою важность и на полусогнутых ногах неуклюже погнался за головным убором. Его дородная жена бросилась за ним, подхватив полную корзину яблок. Она так спешила, что не удержала свою ношу в руках, корзина перевернулась, и фрукты покатились по земле. Откуда ни возьмись набежала стайка детей – юрких, вездесущих бродяжек, – и не успела незадачливая дама повернуться, как они расхватали все плоды, отпихивая друг друга локтями и ссорясь, как воробьи.

Герр Бутц громко расхохотался, глядя на эту сценку. Смех привлек внимание жены пекаря: пышнотелая женщина с насупленными бровями через минуту показалась на пороге двери, соединяющей гостиную с хлебной лавкой. Фрау Бутц окинула мужа недовольным взглядом и спросила, поджав губы:

– Почему ты смеешься?

Пекарь указал ей на окно. Там у опустевшей корзины размахивала руками возмущенная дама. Господин в сером пальто тем временем поймал свою перепачканную в грязи шляпу, почистил ее, как мог, и водрузил на голову. Теперь он придерживал ее на всякий случай рукой и покорно слушал, как его дражайшая супруга осыпает ругательствами наглых ребятишек и призывает на их головы кару небесную.

– Вон, посмотри, разве не смешно?

– Не вижу тут ничего смешного, – угрюмо отозвалась фрау Бутц и строго посмотрела на мужа. – Не понимаю, как ты можешь смеяться. Дети едва не окоченели, возвращаясь из школы. Ты посмотри, что творится за окном! И зачем только ты выпустил их сегодня за порог? В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

С этими словами она подошла к печи, у которой сушились три пары детских башмаков разных размеров, и по очереди пощупала обувь.

– Совершенно мокрые! – с раздражением заметила она.

Затем женщина подбросила угля в топку, сняла кофейник с плиты и зашла в кладовку, где полки вдоль стен были уставлены корзинками со свежей душистой выпечкой.

Герр Бутц со вздохом повернулся к окну.

– Подумаешь, замерзли! Ничего страшного. Никому еще не вредил свежий воздух и ветер, наши дети от этого не умрут. Когда я был молод, родители вообще не придавали значения таким пустякам. Кто бы спрашивал меня: замерз я или нет. Каждый день меня поднимали в пять утра с постели и в любую погоду отправляли работать. Зимой и летом, все равно. И, как видишь, это мне никак не повредило. Я здоров как бык!

– Да уж тебе, конечно, не повредило. У тебя дубленая шкура, к тому же у тебя мать русская, а они привыкли к лютым холодам. Наши дети – совсем другое дело. У них порода другая. И хрупкое здоровье, так всегда бывает у благородных натур. Как подумаю, что мой милый Бруно будет вставать в пять утра ставить тесто, меня от этого просто в дрожь бросает!

Фрау Бутц передернула своими отнюдь не хрупкими плечами.

– Конечно будет! – возразил ей супруг. – Сыну не худо бы перенять ремесло отца, чтобы оно всю жизнь его кормило. На следующий год, после Пасхи, возьму его подмастерьем в лавку. Пусть учится всему, как я – с самого начала. Только так и можно стать настоящим пекарем.

От этих слов мужа фрау Бутц возмущенно топнула ногой так, что закачались ленты на нарядном чепце. Она раскраснелась от негодования, уперла руки в округлые бока и сварливо воскликнула:

– Вы посмотрите на него! Этому не бывать! Бруно будет пекарем только через мой труп! Да как же можно быть таким бессердечным.

Герр Бутц невозмутимо продолжал смотреть в окно, покуривая трубку. Он был человеком добродушным и мягким, точь-в-точь как его пироги, и никогда не перечил жене, зная ее несносный характер. И вот это молчание больше всего злило фрау Бутц, от этого она всегда расходилась еще больше. Она знала, что муж все равно сделает по-своему, и поэтому дала волю своему бессильному гневу.

– Ты просто камень, а не отец! Будь твоя воля, ты загубишь мальчиков, замучаешь их непосильным трудом. Пока я жива, не бывать Бруно пекарем. Он станет купцом, вот что я тебе скажу!

В это время раздался звон колокольчика у двери в лавку. Герр Бутц выпустил облачко дыма и сказал спокойно:

– Слышишь, кто-то пришел. Пойди посмотри.

Фрау Бутц многое не успела сказать мужу. На языке у нее вертелось еще немало ядовитых слов, но колокольчик снова прозвонил. Женщина подхватила юбки и двинулась к двери.

Она уже закрыла лавку, справедливо полагая, что в такую непогоду желающих отведать свежей выпечки уже не будет. Поэтому теперь она, раздраженно отодвинув засов, открыла только верхнюю половину двери и с грохотом опустила деревянную доску, служившую прилавком, на котором отпускали товар припозднившимся покупателям.

За дверью стоял изможденный сутулый человек. Фрау Бутц сразу его узнала. Этот музыкантишка снимал у них каморку на чердаке и все время задерживал арендную плату. Она часто видела, как он бродил по улице с маленькой дочерью, неизменно держа скрипку в сухих жилистых руках. Его убогие лохмотья не спасали от холода, он весь дрожал на пронизывающем ветру. «От этого покупателя большой выгоды не будет», – с брезгливостью подумала фрау Бутц, но все же приняла протянутую монету.