Донну было не привыкать к подобным уличным дракам, и он действовал в них весьма умело. С живостью, которой я не предполагал в этом долговязом парне, он забросил свое костлявое тело на крышу омнибуса и подобрался к вознице сверху и сзади. Когда кучер понял, что происходит, было поздно. Донн обрушил удар дубинки точно на выбритый череп. Я несчетное количество раз слышал этот характерный стук соприкосновения полицейской дубинки с головой и до сих пор не могу словами описать его. Впечатление такое, что здоровенный камень плюхнулся в воду — звук мягкий и очень неприятный. Иногда, правда, звук бывает звонким и отчетливым — от кажущейся пустоты черепной коробки. В такие моменты не хочется думать о том воздействии, которое оказывает на мозг подобный удар, хотя воздействие это поистине ужасно, независимо от того, как звучит удар — глухо или звонко. В этот раз удар прозвучал очень отчетливо и… законченно. Кучер свалился со своего сиденья и грохнулся к моим ногам, подняв тучу пыли. Это был огромный, видимо, очень сильный мужчина. Удар не только не убил его, но даже не лишил сознания. Не издав ни звука, возница поднялся на колени, обхватив голову руками. Прежде чем Донн успел спуститься на землю и приказать человеку прекратить сопротивление, его люди окружили кучера и добавили множество ударов по рукам и плечам, хотя, конечно, тот удачный удар Донна был решающим.
Позже, когда все было кончено, я спросил Донна, почему он кричал своим людям, чтобы они не останавливали омнибус, а дали бы ему продолжить свой путь.
— Не знаю, — ответил он, несколько смутившись, — видимо, я хотел узнать, куда он поедет.
Как выяснилось, это было бы весьма полезно — узнать, куда держал путь белый омнибус. Но вы должны понять вот что… хотя я сам осознал это чересчур поздно. Донн отреагировал на ситуацию как человек, который знал, что белый омнибус до поры до времени скрывается за высоким кирпичным забором и при определенной надобности выезжает в город. Донн знал, что за омнибусом надо последить. Он знал, кто были пассажиры и кто правил лошадьми. Он знал все это еще до того, как приподнял за подбородок голову возницы и взглянул в его узкие глаза. Это был тот самый человек, словесный портрет которого воспроизвел Гарри Уилрайт — убийца Накса Гири.
Как сумел Эдмунд Донн связать воедино все эти нити, для меня навсегда останется загадкой. Не понимаю я также, откуда почерпнул капитан необходимые сведения. Но в тот момент я был потрясен до глубины души.
Тем временем полицейские обнаружили, что задняя дверь омнибуса заперта на висячий замок внушительных размеров. Опустившись на колени возле издающего стоны кучера, один из них извлек из кармана его куртки ключ. Когда дверь открыли, изумленному взору полицейских предстали шесть до крайности испуганных детишек. Лошади успели успокоиться, но зато дети бросились из омнибуса врассыпную, пытаясь сбежать. Один из них прорвался сквозь полицейский кордон и помчался по улице.
— Немедленно поймать мальчишку, — закричал Донн, и ошарашенный от неожиданности полицейский, выскочивший из будки, бросился в погоню. Но парнишка уже несся по полю. Нет такого взрослого, который мог бы угнаться за бегущим в гору десятилетним Гаврошем. Я, помню, еще подумал, глядя на уменьшавшуюся в размерах фигурку, что парня, должно быть, неплохо кормили, если у него хватает сил так быстро бегать. Может быть, среди пассажиров омнибуса был парень, который смог бы угнаться за беглецом. Но тогда все пребывали в полнейшей растерянности. Хотя местность, как я уже говорил, была заселена довольно скудно, тем не менее на Первой авеню появились любопытные зеваки, страстно желавшие узнать, чем это занимается тут полиция. На Второй авеню на крылечки домишек высыпали целые фермерские семьи, с удивлением тараща на нас глаза. Живописное это было зрелище — белые и черные фургоны и масса людей в синей форме.
По вполне понятным причинам Донн хотел доставить детей и омнибус к сиротскому приюту, ворота которого, пока шла потасовка, кто-то запер изнутри. Один из полицейских перелез через стену, и вскоре после этого мы уже были во дворе заведения. Я чувствовал себя солдатом оккупационной армии. Видимо, так же расценили нас дети и персонал. Громко крича, люди бросились бежать в разные стороны, пытаясь скрыться в чуланах и шкафах. Представляю, что они могли подумать о нас! Донн приказал своим людям собрать всех в столовой на первом этаже. Я последовал за Донном через центральный зал, буфет и кухню к черному ходу, ведущему на мощенную брусчаткой террасу, окруженную кованым забором. Высота террасы составляла десять-двенадцать футов. Дальше шел обрывистый берег, круто спускавшийся к реке и устланный большими зазубренными камнями. Посередине реки я увидел человека в крошечной лодке, пытавшегося переплыть на противоположный берег и тщетно боровшегося с быстрым течением. Как мы поняли, он стремился попасть на Блэквелл-Айленд, но Ист-Ривер в этом месте очень узка, а течение столь мощное, что сил человека хватало только на то, чтобы не дать лодке перевернуться. Наконец он сдался и, перестав сопротивляться, позволил увлечь лодку вниз по течению. Гребца стремительно понесло к югу. Издевательским жестом он успел помахать нам и исчез из виду. На голове человека — эту деталь я почему-то успел разглядеть — был надет черный котелок. Вцепившись в железную ограду, Донн наблюдал, как лодка с гребцом удаляется вниз по течению.
Я высказал предположение, может быть наивное, что это от нас уплывает сам доктор Сарториус. Донн не оглянулся и ничего не ответил. Мы вернулись в здание, и мало-помалу, в течение нескольких минут, порядок и спокойствие наконец восстановились. Дети угомонились и перестали плакать. Из сбивчивых, неуверенных, робких и уклончивых ответов, которые давали сотрудники на вопросы Донна, можно было понять, что эти люди едва ли знают, кто такой доктор Сарториус. С другой стороны, все как один постоянно говорили о мистере Симмонсе, недоуменно оглядываясь по сторонам: куда это, дескать, он запропастился? Теперь мне стало понятно, кого мы с Донном видели в лодке.
По требованию Донна сотрудники приюта назвали свои имена. Там были две учительницы, экономка, няня, повариха, четыре горничных, помощница повара — все женщины, — это был персонал, работавший с тридцатью детьми, которые находились здесь на полном пансионе.
Осмотрев территорию, мы обнаружили каретный двор с конюшней и маленький флигель. Все постройки были выдержаны в одном архитектурном стиле. На первом этаже основного здания располагались классные комнаты, столовая, игровая с пианино и довольно скромная библиотека. Вся мебель была сделана из добротного дуба. Книги и учебники находились в хорошем состоянии.
По широкой лестнице из черного ореха, ступени которой покрывала резиновая дорожка, мы поднялись наверх, где обнаружили две спальни для детей — в одном крыле для мальчиков, в другом — для девочек. Спальни были хорошо обставлены, кровати застелены свежим и чистым бельем. Там же располагались туалеты и ванные комнаты. На втором и верхнем этажах находились комнаты обслуживающего персонала. Наверху мы нашли медицинский кабинет — там не было ничего выдающегося и интересного — обычные баночки с разными медикаментами и перевязочный материал с немудреными хирургическими инструментами в стеклянных шкафах. Мне приходилось видеть обстановку и убранство многих сиротских приютов, миссионерских убежищ, богаделен и рабочих училищ. Обычно те учреждения поражали своей убогостью и нищетой. Это же заведение сияло чистотой, как частная подготовительная школа где-нибудь в Новой Англии. Единственное, что несколько портило впечатление, — это присущие романскому стилю маленькие окна в глубоких амбразурах, что еще более подчеркивало мрачность помещений, отделанных темными ореховыми панелями.
Кухня была оборудована на славу: две плиты, несколько моечных баков, с крюков, вбитых в стены и потолок, свисали котлы и кастрюли с длинными ручками; деревянный вместительный холодильник-ледник, открытые полки, на которых теснились жестянки, коробки и кувшинчики. В углу стоял громадный мешок с углем. С такой кухней можно было кормить целую армию.
